как-то предательски открыты. Я попытался выйти, но не тут-то было! Ворота не
выпускали меня.
разрушил ворота и вышел на свежий воздух. Вокруг простиралась бескрайняя
равнина. Здесь путь кончался.
сделал свой выбор, ты никто и нигде. У этого места нет названия. Ты стоишь
перед самым началом. Еще не поздно изменить решение. Вдруг оно было
ошибочным? Подумай.
Волшебные цветы дотрагивались до моих ног и колыхались от легчайшего
ветерка. В ультрамариновом небе расли и распадались облака, напоминавшие
доисторических зверей и птиц. Я мог расти до самых небес и опускаться ниже
самого маленького цветка, быть всем. Это чувство захватило меня, и я начал
терять рассудок.
сердце. Нечто звало меня, требовательно и властно. Оно не было угрожающим,
но я чувствовал, что этот зов и есть то, ради чего я и пришел на эту
прекрасную равнину. Я покорился зову, и что-то сдалось, как будто умерло
внутри. Это что-то было мелким и мелочным, жалким и в то же время злым. Как
я раньше не замечал его паучьей власти! Вернее, оно не умерло, а сдалось
вместе со мной, стало травой, небом и ветром. "Дай миру быть", - послышался
голос, и я вернулся домой.
зовом своей судьбы, сдаться, умереть и родиться снова. Когда я открыл глаза,
Халида уже не было в комнате.
идти по пути Искусства самому, хотя до сих пор я толком не представлял себе,
что и как нужно делать. Впрочем, поначалу я не слишком задумывался о таких
вещах. Меня охватила эйфория; я не жил
людьми сделались легкими и теплыми, удача сама шла в руки, и мне оставалось
только нагибаться, чтобы срывать ягоды, которые расли прямо у самых дверей.
Волшебное чувство дружелюбности мира пленило меня. Хотя ни одна из важных
проблем, например, деньги или отношения с родителями, практически не
решилась, я избегал думать об этом.
депрессии.
же, как был: серым в крапику, полным проблем и страхов. Кураж прошел; я
возвратился в "свою тарелку". Вряд ли в моей жизни случались большие
разочарования. Руки опустились; нахлынуло безволие и прострация. Стояло
жаркое лето, листва выгорела, город был полон пыли и мусора. Злобно завывали
машины, жирные накрашенные дамочки прогуливали отвратительных лающих собак.
Я бродил по улицам, не понимая, куда и зачем иду, зачем живу и что мне
делать дальше. Что со мной происходит? Все страхи, боли и проблемы вернулись
и удвоенной силой набросились на меня. Пожалуй, я был далек от самоубийства:
мысль о том, что еще не все потеряно, упорно удерживала от этого шага.
Поживем - увидим, уговаривал я себя, но уговоры помогали слабо. Весьма
кстати в очередной раз закончились деньги, и их поиски хоть как-то отвлекали
меня от скверных раздумий.
сезонную работу в Новый Уренгой и сулили неплохие деньги. Мне было все
равно, и я поехал. В иллюминатор самолета я наблюдал разноцветную плоскую
равнину, испещренную сияющими голубыми озерами. Пятна изумрудной зелени
чередовались с бурыми, серыми и коричневыми островками, а сверху
простиралось густо синее небо
художник-импрессионист.
полосе легкую поземку. Начинается новая жизнь, подумал я, и стало легче.
Новая жизнь была жестоким испытанием. Мы работали по двенадцать часов на
стройке; изнурительный труд не оставлял времени на раздумья - казалось, мозг
атрофировался вовсе. Многие успевали еще и развлекаться по вечерам, но мне с
моей хлипкой конституцией оставалось лишь рухнуть в койку и проспать мертвым
сном до утра, до следующей смены. Постепенно я втянулся; поток бесконечной
работы захватил меня. Думать не хотелось: болела спина, лопались и зарастали
мозоли, а я, казалось, был счастлив! Я был городским умным мальчиком; меня
окружали простые работяги - умелые и здоровенные. Они насмехались над моей
неловкостью, над корявыми движениями, над потешным умничаньем в том месте,
где надо приложить усилие или мастерство. Простые навыки: копать, укладывать
бетонный раствор, штукатурить давались мне с колоссальным трудом, но
овладение ими доставляло не меньшее удовольствие, чем "врастание" или
"гиперреальность". Я начал забывать даже самые эти слова; их вытесняло
ощущение грязной, трудной, однако живой жизни. Усмехаясь и помахивая
лопатой, я представлял на своем месте Кастанеду и вспоминал Дона Хуана,
который в молодости трудился на дорожных работах.
цветущий иван-чай, вздымавший свои фиалковые стрелки едва ли не до пояса. В
выходные я подолгу сидел в зарослях иван-чая, размышляя, где заканчивается
Искусство и начинается жизнь, как пересекаются и пересекаются ли вообще эти
вещи. Все более мне казалось, что они неразрывны; все яснее я чувствовал
свою принадлежность этому миру с его насущным хлебом и тяжелым трудом.
смену: с восьми вечера до восьми утра. Ближе к двенадцати начинался закат:
синева блекла и наполнялась алым огненным сиянием, в центре которого звенело
маленькое круглое солнце. Мне говорили, что воздух в Уренгое более
разреженный; в этом воздухе закат напоминал разрезы хирурга по живой ткани.
Я вспомнил, что говорят о "никоновских" фотообъективах: "Они режут до
крови".
бесшумные.
рассвета, и вот он наступал, взрываясь вулканом солнечных брызг. Звезда
величественно вставала над Землей, торжественная и страшная; я чувствовал
себя крошечной клеткой, готов был поклоняться светилу и воспевать его.
Сибирь пробудила в душе нечто древнее, как мир, какие-то прародительские
корни. Я вернулся домой с огромной верой в себя.
перехваченная резинкой, лежала немалая по тем временам сумма. Я неожиданно
стал богат! Эта мысль кружила голову. Бродя по улицам, я чувствовал себя
восточным калифом, который инкогнито посетил родной город. Люди выглядели
козявками, а я торжествовал, что в моем нищенском обличье они не узнают
своего падишаха. Не додумавшись, как лучше распорядиться сокровищами, я
решил отложить их на свадьбу, которая состоялась спустя два месяца после
моего возвращения.
своя, к стипендии и случайным заработкам. Пора было искать нормальную
работу. Когда это намерение созрело с должной силой, работа нашла меня сама
- я устроился в газету. Должность технического редактора была из самых
низких, и деньги платили небольшие. Перекантовавшись первое время, я начал
писать статьи и через полгода стал одним из ведущих журналистов. К тому
времени Искусство как-то отошло на второй план: меня занимали текущие
заботы, карьера и деньги.
психология нищего. Попробую объяснить точнее. Рассорившись с родителями и
уйдя из дому, я перебивался по общагам и везде был на "птичьих правах".
Никто особенно не стремился дать мне кров - некая студенческая солидарность
(вернее, жалость) не позволяла моим знакомым выгнать меня на улицу. Я и
правда выглядел жалко: вечно голодный, худой, с просящими глазами. Кое-кто
кормил меня, кое-то занимал деньги, зная, что я не смогу их вернуть. Во всех
студенческих столовых я питался в кредит, едва успевая покрывать долги то
здесь, то там. В то время я увлекался индийской философией и йогой;
начитавшись об отшельниках и "непривязанности", я был уверен, что следую
духовным путем, и мне не нужно большего. То, что я жил за чужой счет, было
безразлично: меня окружали такие же бедолаги.
казалось тогда, и вообще в ту пору я стремился всячески разделять
возвышенное "духовное" и низкое "мирское". Деньги, еда, одежда - это
представлялось мне несущественными помехами на пути к просветлению.
разрушили эту иллюзию. Я понял, что материальная нищета передается вовнутрь,
и наоборот.
столкнулся с этим на практике. Я жил попрошайкой: у друзей я "одолжался"
деньгами, у Халида
пришло новое осознание. Я достоин жить так, чтобы не быть в долгу у всего
мира, сказал я себе, я достоин того, чтобы самому заботиться о себе и
близких людях! Я не ставил себя ни в грош - теперь я буду стоить дорого. Я
получу все то, на что имею право; нет, я уже имею это, осталось только
протянуть руку и взять.
и сделал сейчас: просто сменил концепции, сменил шаблоны, и это далось
легко, восхитительно легко. Искусство необычайным образом пронизывало мои
мысли и поступки. Похоже, я действительно уловил его дух.
Круз Андрей
Гуревич Георгий
Шилова Юлия
Березин Федор
Браун Дэн
Рыбаков Вячеслав