Чтение 17–й страницы книги ~Противостояние~

- "Поговорить надо", - повторил Крабовский, чуть отодвинул книгу,
снял очки. - Вы из уголовного розыска? Вполне типичная фраза вашей
номенклатуры: "Надо поговорить".

- Потому-то я к вам и пришел, что вы - логик в абсолюте.

- Хотите завоевать меня такого рода заключением? - спросил
Крабовский. - Я, кстати, - с точки зрения логики в абсолюте, - исследовал
вопрос: каким образом стареющая эстрадная звезда может удержать аудиторию?
И вывел закон: она должна окружить себя пятью обнаженными
кардебалетчиками, с налитыми мускулами. Таким образом старушка привлечет
на красавцев молодых девушек - тем угодно обозрение сильного мужского
тела. И пожилые дамы потащат мужей на спектакль: "Смотри, как она
держится, несмотря на возраст!" А поскольку женщин больше, чем мужчин, -
нас с вами периодически отстреливают на фронтах и доводят до инфарктов на
совещаниях, - лишь они, прекрасный пол, определяют успех или провал любого
зрелищного предприятия. Впрочем, к чему это я? Ах, да, логик в абсолюте!
Присаживайтесь, что у вас? Я ведь уже описал то, что помнил.

- А мне бы хотелось вас еще раз послушать.

- Полагаете, что, как всякий интеллигент, я говорю лучше, чем пишу?

- Не надо приписывать мне те мысли, которые не приходили в голову.
Это, кстати, типично для женщин...

- Мужчина не может мыслить категориями женщин - язык явление не
только социальное, но и - в определенном роде - физиологическое.

- Плохое слово - в приложении к понятию "язык".

- Ха! - Крабовский ударил себя по ляжкам, засмеялся деревянно, - Ха!
Чудо! Прелесть! Мир повторяем! Фамилия Шишков вам что-нибудь говорит?

- Нет.

- Спасибо. Ценю людей, которые не смущаются признать незнание.
Адмирал Шишков, автор трактата "О старом и новом слоге", главный враг
Карамзина. Он тоже какие-то слова считал плохими и невозможными в
употреблении. Он, например, требовал изъять из русского языка такие слова,
как "развитие", "религия", "оттенок", "эпоха"; вместо этих отвратительных
заимствований из языка "похабной Европы" следовало вернуть в обиход
"умоделие", "прозябание"; вместо "аллея" надобно было говорить "просада",
не "аудитория", а "слушалище", вместо "оратор" - "краснослов". Адмирал
заключил, что, мол, надобно "новые мысли свои выражать старинных предков
наших складом". Ладно бы печатал свои теории, так ведь возвел вопрос о
слоге в предмет государственного интереса; языковые нововведения
отождествлял с изменою вере, отечеству и обычаям... Он даже слово "раб"
определил так, как это было угодно государю и дворцовой дряни. "Раб" - по
Шишкову - происходило от "работаю", то есть "служу по долгу и усердию";
таким образом, нет в России никакого рабства, крепостное право - выдумка
злодеев-французов, поскольку на Руси живут усердные и жизнерадостные слуги
"отцов-патриархов"...

- Любопытно, - откликнулся Костенко.

- Знаете, кто первым выступил против Шишкова?

- Не знаю.

- Забытый критикой Василий Пушкин, дядя Александра, один из блестящих
наших сатириков.

(Костенко отметил, что о Пушкине сейчас Крабовский сказал, будто об
однокашнике, хорошем и добром знакомце, где-то здесь в библиотеке
работает, поблизости.)

Крабовский вдруг чему-то улыбнулся, а потом начал читать Василия
Пушкина - завывающе, распевно, и Костенко сразу подумал, что сам
Крабовский тоже пишет стихи:

Позволь, Варяго-Росс, угрюмый наш певец,

Славянофилов кум, взять слово в образец!

Досель, в невежестве коснея, утопая,

Мы, "парой" "двоицу" по-русски называя,

Писали для того, чтоб понимали нас...

Но к черту ум и вкус: пишите в добрый час!

Костенко заметил:

- В перечне столпов русской сатиры Василий Пушкин не значится.

- Мало ли кто и где у нас не значится! Мы становимся преступно
беспамятными - вот в чем беда!

- Кстати, о памяти, - Костенко понял, что только сейчас появился
удобный мостик, который позволит ему логично и без нажима перейти к
д е л у. - Вы написали интересное объяснение по поводу мешка с трупом, по
чересчур эмоциональное, логики маловато.

Костенко достал из кармана сложенные листки бумаги:

- Это ваше показание... Хотите восстановить в памяти?

- Так ведь прошло всего семь дней... Я помню свой текст почти
дословно... Чересчур эмоционально, говорите? Логика вне эмоций
невозможна... Беда в другом: мы теряем двенадцать процентов общественно
полезного времени па написание и провозглашение совершенно лишних,
ненужных слов. Если вы полагаете, что я написал что-то лишнее в своем
объяснении, тогда - дурно; эмоции, однако, делу не мешают. Или вы
полагаете, что я упустил какие-то важные моменты?

- Полагаю, что упустили.

Крабовский откинулся на спинку стула, полуприкрыв глаза:

- Я, кажется, не написал про любопытное ощущение... Я лишь потом
вспомнил: легкость, с которой подался узел. Мне показалось, будто передо
мной уже кто-то развязывал его; может, испугался, как и я, увидев
содержимое, завязал снова... Меня потрясло, как легко подался этот крепкий
до виду узел, когда я потянул кончик веревки... Мне показалось, кстати,
что веревка была чем-то промазана, каким-то особым составом, она же была
совершенно не тронута гнилью, а сколько времени пролежала под снегом?!

- Интересно. Я поставлю этот вопрос перед экспертами... Чем она могла
быть промазана?

- Не знаю!

- Если у вас найдется время, пожалуйста, попробуйте исследовать эту
тему, а? - сказал Костенко. - Мне совестно просить об этом, отрывать от
дела, но...

- Все неразрешенное - моя тема, - ответил Крабовский. - Я попробую,
но не требуйте от меня термина...

- Простите? - не понял Костенко.

- По-немецки слово "термин" означает точную дату встречи.

Начальник таксомоторного парка долго разминал "Беломор" в сильных
пальцах, потом задумчиво предложил:

- А если Саков выступит перед шоферами с лекцией?

- А что? - ответил Костенко. - Он технолог по металлу, вполне
мотивированно...

- И у нас, понимаете ли, по металлу больше всего претензий к
промышленности, гниет все на корню, так что придут люди, не надо будет
загонять, придут непременно.

...После л е к ц и и Сакова проводили в кабинет директора; там его
ждал Костенко.

- Того таксиста нет, - сказал Саков без колебаний.

Костенко спросил начальника парка:

- Сколько человек не пришло?

- Вся вторая смена... Они на линии, для них завтра лекцию устроим, а
из этой смены семнадцати не было, я подсчитал.

- Фамилии запишите.

- Уже.

- Их личные дела - с фотокарточками - посмотреть можно?

- Пожалуйста, - ответил начальник и нажал кнопку селектора.

- Не надо по селектору, - мягко попросил Костенко. - Давайте лучше
сходим в кадры.

- Тогда уж будем конспирировать до конца, - усмехнулся начальник
парка. - Мы теперь тоже детективы читаем, перестали их в газетных статьях
гонять, уважили, наконец, народ... Раньше словно к какой антисоветчине
относились, а пошли б по библиотекам да собрали мнение народа: что читают,
кого читают и почему читают? Пойдет на такое Москва или поостережется?

- А чего стеречься? - не понял Костенко.

- Как так чего?! А вдруг ответы не сойдутся с тем, кого из писателей
в журналах нахваливают?! Тогда что?!

Саков посмотрел искоса на часы; Костенко заметил это:

- Торопитесь?

- Конец месяца, - ответил Саков, - сами понимаете, план надо гнать.

Начальник парка снял трубку телефона, набрал три цифры, попросил:

- Варвара Дмитриевна, загляни ко мне, пожалуйста.

...Женщина в очках с толстыми стеклами появилась в дверях кабинета
мгновенно, словно бы не у себя в комнате сидела, а ждала за дверью.

- Вот эти дела, Варвара, - начальник протянул ей листок, - подбери в
один момент и принеси сюда с фотографиями.

Женщина взяла бумагу и вышла.

- Когда будем собирать вторую смену? - спросил начальник парка. -
Днем или к вечеру?

- А утром нельзя? - спросил Костенко задумчиво. - Перед тем, как
начнут выезжать на линию...

- Что ж, давайте утром, только минут на пятнадцать, а то с меня в
райкоме шкуру спустят за то, что выезд на трассу задержим...

- Товарищ Саков, вы б описали того шофера начальнику, а? - попросил