Чтение 17–й страницы книги ~Плюшевый мишка~

сначала уцепиться хоть за что-нибудь? Может быть, тогда она снова пробо-
вала пробиться к нему в клинику на Липовой улице или долго стояла на
улице Анри-Мартэн, глядя на освещенные окна и надеясь перехватить его у
входа?

Плюшевый Мишка! Какой убийственной иронией обернулось прозвище, рож-
денное, казалось, самой нежностью!

Сознавала ли Вивиана, что она ответственна за это несчастье? Каза-
лось, ее ничто не тяготит. Но чувствовалось, что она не спокойна; не по-
тому ли, что он мог потребовать от нее объяснений? Или осыпать упреками?
Или даже выставить ее за дверь в порыве гнева?

Она оберегала его! Все вокруг только и делали, что оберегали его! Он
не должен разбрасываться. Он всем нужен таким, какой он есть, таким, ка-
ким ему предписывалось быть по их настоянию, чтобы они могли превозно-
сить его.

У всех у них были свои трудности, но разрешать их должен был он один.
Сам же он не имел права уклоняться в сторону от предусмотренного для не-
го пути.

Даже хозяйка кафе, а может быть, кассирша, ну, та самая грудастая
женщина, оторвалась от своей газеты и не без тревоги взглянула на него,
словно опасаясь - а вдруг он пошел в кабинку не затем, чтобы поговорить
по телефону, а чтобы там выблеваться?

- Официант, сколько с меня?

Он возьмет лист бумаги - нет, не сегодня, а в какойнибудь вечер, ког-
да будет один, у себя в кабинете, и чтобы никого рядом; тогда он будет
искать, углубляясь год за годом в прошлое, так глубоко, как только поз-
волит память, отмечая малейшие симптомы: его издавна приучили к методич-
ности, и он сам приучал к ней своих учеников.

Ничего не упускать! Не довольствоваться ни приблизительным ответом,
ни верным на первый взгляд признаком. Вычеркивать сомнительные факты.
Остальные - подытожить. Но и тогда не доверять решению, пусть даже оче-
видному.

Выйдя на улицу, он рассмеялся: знаменитый профессор, как назвал его
Давид во время завтрака, а не может поставить себе диагноз! Но он не
первый и не последний. Знавал он одного тоже знаменитого на весь мир
психиатра, который стучался в двери всех своих коллег, чтобы прокон-
сультироваться с ними на свой счет.

Потом он всех их обвинял в том, что они лгали ему, подвергал сомнению
даже рентгеновские снимки и данные лабораторных анализов.

Кончилось тем, что он умер; отчего - Шабо не знал, потому что его это
не интересовало. Это был подлинный случай, один из тех, о которых расс-
казывают друг другу на медицинских конгрессах и, как правило, больше
всего смеются над несчастными чудаками отнюдь не самые уверенные в своем
здоровье.

Он поискал ключ от машины в кармане, совершенно Забыв о том, что ос-
тавил его а щитке. Он выбрал дорогу с менее оживленным движением, потому
что боялся ослепляющих фар встречных машин. На бульваре Курсель его жда-
ли мадам и месье Филипп Ванакер - именно так они себя называли, - а так-
же очень важное лицо - месье Ламбер со своей новой женой.

Г-н Ламбер рассчитывал с ним увидеться, и Филипп настоял, чтобы Крис-
тина позвонила мужу.

Но из-за этого все же не стоит спешить, рискуя попасть в аварию. В
сущности, они должны быть довольны, если он приедет к кофе. Они хотят
видеть его и говорить с ним, очевидно, по делу, возможно, хотят попро-
сить его, чтобы он протолкнул сына какого-нибудь приятеля, подвизающего-
ся в медицине. Люди воображают, что стоит профессору замолвить словечко
- и любой идиот сразу выдержит свои экзамены. Ну а если бы и так? Неуже-
ли он претендует на то, чтобы Ламбер вознаградил его запасом своего пар-
шивого вина?

В сущности, нет никаких причин терзаться. Он исходил из ложного посы-
ла, убеждая себя в том, что виновен, но в действительности виновны они,
а не он.

С этой позиции все казалось ясным, даже скорее забавным. Он не обязан
переделывать мир, в том числе и того толстого фиолетового болвана, кото-
рый осуждающе смотрел, как Шабо выпил одну за другой две рюмки коньяка.

Ему остается только одно - как можно лучше делать свое дело. Правда,
он неверный муж, но пусть ему сначала покажут хоть одного верного, а
Кристина и так вполне счастлива, бегая по модным парикмахерским и мага-
зинам предместья Сент-Оноре вместе с этой дурищей Мод.

Может быть, он мало занимался детьми? Но кто требовал от него дорогих
игрушек, потом - платьев, каникул в Сен-Тропез, катания на лыжах в го-
рах, а там уже и собственную машину? И кто, как не дети, требовал еще и
полной свободы?

Пусть из них получится все что угодно. Это его больше не касается.
Пусть Жан-Поль Карон станет его зятем. Пусть Элиана занимается театром
или кино, и пусть Кристина гордится ею, если дочери суждено стать звез-
дой. И какая разница, с кем спит его дочь - со своим преподавателем или
с кем попало из своих дружков. Бог знает где и как?

Ну а что касается Давида - почему бы сыну не сделать так, как он ре-
шил, независимо от того, сдаст он на бакалавра или нет? Вот Филипп - то-
му даже предрекали тюрьму, а он взял да и стал богатым человеком, так
сказать, счастливцем, и может вызвать к себе, когда ему заблагорассудит-
ся, своего шурина-профессора.

И профессор явится как миленький! А вот и я! К вашим услугам, господа
владельцы винных промыслов, телевидения и хорошеньких женщин!

Нужно быть очень внимательным с велосипедистами. Это его постоянная
забота. Когда машина едет навстречу, очень трудно в блеске фар различить
красный огонек на заднем колесе велосипеда. Так он и попал в аварию три
года назад. Он был тогда совершенно трезв. А велосипедист, напротив, был
пьян, ехал зигзагами, да еще без сигнальных огней. Долгие минуты этот
человек лет пятидесяти, с усами, как у отца Шабо, казался ему мертвым.

А теперь у него на совести смерть молодой девушки. И не только ее са-
мой - но и ребенка, которого она носила.

А что было бы, если б она не утопилась, а сумела добраться до него и
поговорить с ним? Он даже не успел задать себе этот вопрос, но Вивиана -
та продумала все заранее.

А если бы пришлось решать Кристине, а не Вивиане? Если бы девушка ре-
шилась позвонить в дверь его дома, на улице Анри-Мартэн, если бы жена
говорила с ней и все узнала?

Может быть, она тоже поступила бы так, как секретарша? Захотела бы
защитить своего мужа? Попыталась бы откупиться деньгами или потребовала
бы, угрожая ему разводом, чтобы он избавился от ребенка? И, разумеется,
во имя блага их собственных детей... А также во имя его репутации, его
карьеры и, конечно, во имя его клиники, которая отчасти является семей-
ным имуществом.

И что же? Разве они обе не правы? Это та, третья, имя которой не сра-
зу вспомнилось ему... ах да, Эмма! - так вот, неправа была Эмма, и в
конце концов она сама это поняла...

Значит, от него ждали, что он именно так и должен повести себя? Зна-
чит, он стал с виду вполне рассудительным человеком? Неужели теперь,
прожив сорок восемь лет, он стал таким, как все?

В таком случае все превосходно. К вашим услугам, господа и дамы! Я
еду к вам, вполне благоразумный, вполне у-рав-но-ве-шен-ный. А в награду
вы мне поднесете вместе с кофе большой бокал того самого коньяка 1843
года, который пьют только у вас...

Он разговаривал сам с собой, но ему перехватило горло и он уже не мог
вымолвить ни слова, потому что, сидя за рулем в темной машине, он пла-
кал, как последний дурак.

Прием на бульваре Курсель и женщина, спящая на улице

Наверное, было не меньше половины одиннадцатого, а то и одиннадцать.
Он не смотрел на часы, потому что не мог сообразить, на какую кнопку на-
до нажать, чтобы осветилось табло. Он помнил, где она на большой машине,
которую водила жена. Сам он предпочитал маленькую. По дороге он один раз
остановился - у бара на улице Терн, после напрасных поисков общественно-
го туалета. Прежде они были чуть ли не через каждые сто метров. А сейчас
ни одного. Впрочем, о чем он только не передумал, пока ехал, вместо того
чтобы решить самый неотложный вопрос: идти или не идти у Филиппу?

Важность этого приема, с тех пор как он выехал с улицы Анри-Мартэн,
неизмеримо возросла; ему казалось, что теперь ему представился случай
занять решительную позицию.

Он твердым шагом пересек тротуар с застывшей на губах улыбкой, позво-
нил, поздоровался с лакеем, открывшим дверь и уступившим ему дорогу. Ша-
бо знал его. Тот был похож на жокея. Кто знает, может, он и был прежде
жокеем. Шабо чуть было не сказал ему: "Здравствуй, и-го-го! "

Но вовремя опомнился и невнятно пробормотал:

- Здравствуйте, Жозеф.

Его и вправду звали Жозефом. Шабо не ошибся. Уверенной поступью,
словно готовясь к выходу на сцену, он поднялся по ступенькам из желтого
мрамора, подошел к двустворчатой двери, сквозь которую слышался гомон
светского вечера.

Он вошел, уже заранее решив, как ему держаться.

- Если позволите...

Жозеф принял у него шляпу, помог снять пальто - он забыл раздеться.
Шабо с досадой смотрел, как лакей пристраивает его одежду на каком-то
кресле в холле, затем открывает дверь и объявляет, хотя голос его теря-
ется в общем гуле:

- Господин профессор Жан Шабо.