кресло и, раскинув руки, упала на тахту.
один глаз, другим презрительно посмотрела на него.
причину усталости Виктор.
актерского правила: жри, что дают, пей, что поднесут. Вино, коньяк, водка,
самогон - всему рада артистическая душа, все потребляется с удовольствием
и большими дозами. Так что лишняя бутылочка из Козицкого пригодилась.
открывать Анне Сергеевне.
его как бы непрошенная гостья. - Я на твою долю кефира и молока купила.
Будешь брать?
увидев Ларису, удивилась вполне естественно: - Да у тебя гости!
будущая хозяйка.
глазки опущены.
собрала в умильную улыбку. - А что, Витя, пора, давно пора хозяйкой
обзавестись. Так не буду вам мешать, пойду, пойду.
большой ящик кинула, чтобы скорее нашли. Правильно?
Она поняла, посмеялась и стала спускаться на свой этаж.
стола стояла Лариса, держа обеими руками его пистолет, направленный ему
меж глаз. Продолжая тщательно прицеливаться в него, она жестко приказала:
Виктор положил ладони на затылок и неуверенно повернулся к стене.
стыда перестали ходить коленки, обрушилась сумасшедшая злость на себя.
Расчет на шоковую боль и опережение. Короткий удар каблука в голень и на
пол, на пол!
оказался за Ларисиной спиной. Она уже села на пол от нестерпимой боли.
Пистолет валялся рядом. Ногой он откинул пистолет подальше, рывком поднял
ее, ненавистно заглянул ей в лицо. А она плакала, по-детски плакала.
от боли и слез, она не в силах говорить, мотала головой. - Говори, говори!
игрушечный, и я как в кино... А ты... А ты... А ты зверь, вот ты кто.
Она и с предохранителя его не сняла. Виктор сказал облегченно и виновато:
спрятав пистолет в брючный карман, отправился на кухню. Из настенной
аптечки достал пузырек с йодом, подумав, налил в стакан граммов сто водки,
прихватил еще и яблочко и, вернувшись в комнату, посоветовал: - Выпей для
начала. Поможет.
глаза, взяла стакан, выпила до дна и, дожевав маленький кусочек яблока,
почти прошептала:
требованием, она с удивлением посмотрела на него, потом поняла, для чего
ей следует снять колготки, попросила:
наверху. Постарался, кретин. Виктор взболтал пузырек и стеклянной пробкой
прижег ранку. Видно сильно щипало, потому что Лариса с шипеньем выпускала
из себя воздух сквозь сжатые зубы. Он закрыл пузырек и, успокаивая, нежно
поцеловал ее голую коленку.
голову к мягкой своей груди. И еще раз повторила для убедительности: -
Дурачок.
зажегся свет. - Ну, как тебе?
случай пистолет под мышкой), три часа на экране то, что, когда писалось,
виделось совсем другим. Три часа беспрерывных переговоров режиссера с
монтажером, три часа скачущих в голове картинок без экрана, от падающей
"двойки" до Олега на радиаторе "Нивы" - эти три часа довели Виктора до
полного раскардаша чувств и отчаянной раздражительности.
душевном равновесии режиссера монтажор. - Это даже не подложено
по-настоящему, да еще с запасными дублями...
режиссер. - Развел розовые просоветские сопли, а я расхлебывай.
пощады.
на съемке - под ней пшик, пустота!
работать надо, думать, чувствовать, искать. - Виктор встал. - Теперь без
меня. Все, ухожу.
собственного пафоса, шутейно, цитатой из Островского, ответил Виктор. И
режиссер опомнился:
руку и вывел в коридор, где зашипел как змея (чтобы враги не слышали): -
Пойми же ты, все будет в полном порядке, если мы сделаем то, что я
задумал. Две сцены с тебя, Витя, только две сцены. Представляешь: хаос,
кровавая каша проклятой этой гражданской войны, безнадега, грязь и вдруг
всадник на белом коне, Георгий Победоносец, поражающий гада копьем веры,
чистоты, справедливого возмездия. В мечтах, во сне ли, наяву, но надо,
чтобы явился всадник на белом коне, он должен явиться, Витя!
консервируемся не две недели из-за неготовности декораций, я смотаюсь дней
на десять в одно место, отдохну слегка от суеты, а ты тут подумай, ладно,
а? Я вернусь, засядем денька на три и запишем все как надо.
собрался?
бегло ответил Андрей и напомнил: - Только ты думай, думай, по-настоящему.
поспешно, чтобы не остановил его в последний момент выдающийся
кинематографист, пожал ему руку и зашагал по длинному коридору монтажной.
вслед ему режиссер.
Виктор оставил машину на приколе. Когда гортранспортом добрался до
киностудии, хвоста не замечал - или его не было, или хорошо вели. А сейчас
доставали его нахально: знакомый "Запорожец", не таясь, шел за тридцать
четвертым троллейбусом, который вез Виктора к Киевскому вокзалу.
пешком, только пешком, чтобы притомились развращенные механическим
преследованием жертвы сытые топтуны. Пусть возвращаются к истокам своей
профессии, пусть действительно топают. Ножками.
ходить, ходить по Москве. Центр, который от Кремля до Камер-Коллежского
вала знал, как мало кто теперь. На это и надеялся, твердо решив оторваться
от хвоста не то, чтобы ему очень нужно было, а так, чтобы не поняли, с кем