топили в лачуге, тянулся вдоль стены и доходил почти до того места, где был
Тенардье. Эта труба, в то время сильно потрескавшаяся и выщербленная,
впоследствии обрушилась, но следы ее видны и сейчас. Она была очень узкая.
малек.
вышел, закрыл за собою калитку и бегом пустился к Бастилии.
Брюжон и Живоглот не проронили ни слова; калитка наконец снова открылась, и
в ней показался запыхавшийся Монпарнас в сопровождении Гавроша. Улица из-за
дождя была по-прежнему пустынна.
с его волос.
ответил он.
непередаваемый и презрительный звук, который обозначает: "Только-то?"
оскорбительным, и снял башмаки.
доски которой гнулись под его тяжестью, и передал ему веревку, связанную
Брюжоном надежным узлом во время отсутствия Монпарнаса. Мальчишка направился
к трубе, в которую было легко проникнуть благодаря широкой расселине у самой
крыши. В ту минуту, когда он собирался влезть в трубу, Тенардье, увидев
приближающееся спасение и жизнь, наклонился над стеной; слабые лучи зари
осветили его потный лоб, его посиневшие щеки, заострившийся хищный нос,
всклокоченную седую бороду, и Гаврош его узнал.
верхушки развалины, он сел верхом на старую стену, точно на лошадь, и крепко
привязал веревку к поперечине окна.
вне опасности, ни усталости, ни холода, ни страха как не бывало; все то
ужасное, от чего он избавился, рассеялось, как дым; его странный, дикий ум
пробудился и, почуяв свободу, воспрянул, готовый к дальнейшей деятельности.
обозначавшегоубивать, мучить и грабить. Истинный смысл слова есть -это
пожирать.
Попалось тут хорошенькое дельце на улице Плюме: улица пустынная, дом на
отшибе, сад со старой ржавой решеткой, в доме одни женщины.
разговора сидел на одном из столбиков, подпиравших забор; он подождал
несколько минут, быть может, надеясь, что отец вспомнит о нем, затем надел
башмаки и сказал:
из этой истории. Я ухожу. Мне пора поднимать ребят.
Тенардье в сторону.
Книга седьмая. АРГО
Глава первая. ПРОИСХОЖДЕНИЕ
pegrenne, читайте: голод.
двумя его личинами - народа и языка.
знаменательной истории ввел в оно из своих произведений {"Последний день
приговоренного к смерти". (Прим. авт.).}, написанных с такой же целью, как и
это, вора, говорящего на арго, это вызвало удивление и негодующие вопли:
"Как? Арго? Не может быть! Но ведь арго ужасно! Ведь это язык галер,
каторги, тюрем, всего самого отвратительного, что только есть в обществе!" и
т. д. и т. д.
знатоком человеческого сердца, а другой - неустрашимым другом народа,
Бальзак и Эжен Сю, заставили говорить бандитов на их языке, как это сделал в
1828 году автор книги "Последний день приговоренного к смертной казни",
снова раздались вопли. Повторяли: "Зачем оскорбляют наш слух писатели этим
возмутительным наречием? Арго омерзительно! Арго приводит в содрогание!"
то с каких это пор стремление проникнуть вглубь, добраться до дна считается
предосудительным? Мы всегда считали это проявлением мужества, во всяком
случае, делом полезным и достойным сочувственного внимания, которого
заслуживает принятый на себя и выполненный долг. Почему же не разведать все,
не изучить всего, зачем останавливаться на полпути? Останавливаться - это
дело зонда, а не того, в чьей руке он находится.
кончается твердая почва и начинается грязь, рыться в этих вязких пластах,
ловить, хватать и выбрасывать на поверхность животрепещущим это презренное
наречие, сочащееся грязью, этот гнойный словарь, где каждое слово кажется
мерзким звеном кольчатого чудовища, обитателя тины и мрака, - все это задача
и не привлекательная и не легкая. Нет ничего более удручающего, чем
созерцать при свете мысли отвратительное в своей наготе кишение арго.
Действительно, кажется, что пред вами предстало гнусное исчадие ночной тьмы,
внезапно извлеченное из его клоаки. Вы словно видите ужасную живую,
взъерошенную заросль, которая дрожит, шевелится, смотрит на вас, угрожает и
требует, чтобы ее вновь погрузили во мрак. Вот это слово походит на коготь,
другое - на потухший, залитый кровью глаз; вот эта фраза как будто дергается
наподобие клешни краба. И все это обладает той омерзительной живучестью,
которая свойственна всему зарождающемуся в разложении.
пор болезнь стала изгонять доктора? Можно ли представить себе
естествоиспытателя, который отказался бы изучать гадюку, летучую мышь,
скорпиона, сколопендру, тарантула и швырнул бы их обратно во тьму,
воскликнув: "Какая гадость!" Мыслитель, отвернувшийся от арго, походил бы на
хирурга, отвернувшегося от бородавки или язвы. Он был бы подобен филологу,
не решающемуся заняться каким-нибудь языковым явлением, или философу, не
решающемуся вникнуть в какое-нибудь явление общественной жизни. Ибо арго, -