А кого вы должны пропагандировать, товарищ Ознобишин?
- Ну кого, кого? - раздраженно переспросил Слава.
- Демьяна Бедного, вот кого! - воскликнул Сосняков, торжествуя. -
Нашего советского поэта Демьяна Бедного!
Сосняков всегда недолюбливал Славу, а тут появилась возможность
показать свою принципиальность, он распалялся все сильнее и настолько
увлекся, что уже и не думал, возвысит ли его эта критика, ему просто
доставляло удовольствие принижать такого удачливого, незаслуженно удачливого
человека, каким представлялся ему Ознобишин.
- А теперь позвольте вернуться к Успенской волости, именно здесь ярче
всего выявилась беспринципность Ознобишина. - Ироническая улыбка скривила
губы Соснякова, главные свои козыри он приберег напоследок. - Год назад в
Успенском умер Никитин, неплохой учитель, но в общем-то отсталый человек.
Хотя, может быть, я его напрасно виню, может, виноват не он, а его
родственники. Короче, хоронили Никитина по церковному обряду. И что же вы
думаете? Ознобишин приехал на похороны и отстоял в церкви всю заупокойную
службу. Какой пример для молодежи! Вместо того, чтобы увести молодежь из
церкви, сам участвовал в церковном обряде. Вот вам и атеистическая
пропаганда! Потом приехал осенью. Повидаться, как он сказал, с матерью.
Пожалуйста, видайся. Я лично у него осведомился, надолго ли приехал. На два
дня. А сам провел дома целую неделю. Но времени для того, чтобы прийти
помочь волкомолу, у секретаря укома не нашлось. Ему, видите ли, было не до
того. А когда этой зимой умер изгнанный из партии Быстров, у Ознобишина
нашлось время, он специально приехал в Корсунское проводить своего друга на
кладбище. Никто не пришел хоронить, ни один комсомолец, ни один коммунист, а
член укома партии Ознобишин, всем на удивление, демонстративно хоронил этого
ренегата. Это что, не антисоветская демонстрация?
- О моей поездке знал укомпарт! - не выдержал, закричал Слава. - Мне
разрешили поехать!
Сосняков немедленно повернулся к Кузнецову.
- Вы давали ему разрешение, товарищ Кузнецов?
Кузнецов медленно покачал головой.
- Лично я не давал...
- Спросите Шабунина!
- Конечно, спросите того, кого здесь нет! - Сосняков весь разговор с
Ознобишиным взял на себя, точно остальным было не под силу справиться с
Ознобишиным. - Хочешь оправдаться?
- Только не перед тобой!
- Думаю, достаточно того, что я сказал, - закончил Сосняков. - В лучшем
случае поступки Ознобишина можно объяснить политической близорукостью. Ему
бы руководить какими-нибудь карбонариями, а не комсомольской организацией...
"Господи! Он и карбонариев приплел! Что ему известно о карбонариях?
Вероятно, прочел "Овода", отсюда и эрудиция".
- Будем обсуждать? - спрашивает Железнов.
"А что тут обсуждать? - думает Слава. - Был в церкви, когда хоронили
Ивана Фомича? Был. Ездил на похороны Степана Кузьмича? Ездил. Ни от того, ни
от другого не откажешься".
Слава мучительно ждет - найдется ли у кого-нибудь хоть одно слово в его
защиту?
Слово просит Ушаков.
- Я еще в прошлом году просился учиться. Думаю, что и Славе полезно...
Переносит огонь на себя, объединяет себя с Ознобишиным.
- Хочет кто-нибудь высказаться? - повторяет Железнов.
"Может быть, нужно мне? - думает Слава. - Вон как Сосняков все
перевернул! Нельзя же согласиться с его обвинениями..."
А в глубине души удерживает бес гордости - оправдываться перед
Сосняковым?
Славу опережает Даша Чевырева:
- Позвольте уж мне... - Она не ждет, чтобы Железнов предоставил ей
слово. - Ты много тут чего насказал, - обращается она к Соснякову. - Один ты
у нас такой... такой... - Она ищет слова. - Такой правильный. Все
рассмотрел, все собрал, про меня только забыл. А это, может, самая большая
ошибка Ознобишина. Позволил венчаться в церкви. - Она даже делает шаг в
сторону Соснякова. - Что же ты, товарищ Сосняков, про меня ничего не сказал?
- А что про тебя говорить? - Сосняков снисходительно усмехается. - Тебя
уже обсуждали, не такая ты примечательная личность, чтоб к тебе двадцать раз
возвращаться.
- Да не обо мне разговор, а об Ознобишине, - с вызовом ответила Даша. -
Секретарь укомола - и стерпел церковный обряд!
Даша вызывала Соснякова на спор, и тот от спора не уклонился.
- Впрочем, ты права, и в этом случае проявилась беспринципность
Ознобишина.
- Больно уж ты принципиальный! - воскликнула Даша. - По-твоему, проще
сказать: иди, товарищ дорогой, все прямо и прямо, не сворачивай никуда... А
ежели впереди болото, или лес, или гора? Бывает, приходится свернуть - то
болото обогнуть, то гору обойти. Или, по-твоему, при напролом, покуда не
завязнешь в болоте?
- Ты это к чему?
- А к тому, что не пойми тогда Ознобишин моего положения, он бы разом
покончил со мной. Не пойди я в церковь, меня бабы за гулящую бы посчитали, а
исключи меня из комсомола, сразу бы обрубили мне руки.
- Значит, бегай в церковь, и все в порядке?
- Не бегай, но считайся с обстоятельствами. Своего сына я окрестила в
церкви, а второго уже не понесу, бабы понятливее стали, сейчас меня этим
никто уж не попрекнет.
- Ты, Чевырева, все о себе, а мы говорим об Ознобишине, - прервал ее
Железнов. - Давай по существу.
- А по существу не согласна я с оценкой Соснякова, - отрезала Даша. -
Не верю и никогда не поверю, что Ознобишин струсил, а ежели убежал из
Луковца, так неужли надо было ему самому по дурости в петлю залезать?
Сосняков, однако, не унимался.
- Послушать тебя, выходит, у Ознобишина вовсе нет недостатков?
- Да уж, во всяком случае, поменьше, чем у тебя... - Даша посмотрела на
Славу и тоже усмехнулась, но не так, как Сосняков, а ласково, точно
вспомнила о чем-то хорошем, и обратилась уже непосредственно к Ознобишину: -
Знаешь, Вячеслав Николаевич, почему у тебя все так...
- Что так? - тут же спросил ее Железнов. - Что - так?
- Что-то иногда не получается... Тебе доброты в себе поубавить,
Вячеслав Николаевич, и не то, что я против доброты, а только жалость в тебе
часто перевешивает все остальное.
- Так ты что же, предлагаешь оставить его секретарем? - поинтересовался
Железнов.
- По мне - оставить... - Но тут Даша догадалась, что вопрос об
Ознобишине решен, и отступила: - Однако, если сам просится, можно и
отпустить...
- Какие же будут предложения? - заторопился Железнов. - Отпустить?
- Снять, - жестко сказал Сосняков. - Снять с работы как
несправившегося. А дальше уж его дело - учиться или жениться.
Внезапно Кузнецов оторвался от окна, через которое все время смотрел на
улицу.
- Позвольте и мне, - сказал он, укоризненно глядя на Соснякова. - Зачем
уж так... Несправившегося! Ведь вы сами только что одобрили работу укомола.
А личные недостатки... У кого их нет! Быстрова нельзя ставить в вину
Ознобишину, он сам с ним порвал. А что поехал на похороны... Поехал
проститься. Быстров для него не случайный человек. Убежал из Луковца? Зачем
же отдаваться в руки врагу? Не надо так железобетонно. Федорова в Колпне
оставил? Так это местный Совет его амнистировал, а не Ознобишин. Нечего
вешать на него всех собак...
Все время смотрел на улицу, а не пропустил мимо ушей ни слова.
- Переборщил ты, Иван, - вторит Железнов Кузнецову. - Сформулируем так:
удовлетворить просьбу товарища Ознобишина... направить на учебу?
У Славы замирает сердце... Проститься со всеми, кто будет сейчас
голосовать? Не так-то просто оторваться от всего того, что его окружает. Что
окружало...
Железнов стучит карандашом по столу.
- Кто - за?
Слава передвигается со своим стулом к окну, садится рядом с Кузнецовым,
берет себя в руки, обижайся, не обижайся, надо высидеть заседание до конца.
Постановляют направить на учебу Ушакова. Избирают президиум. Железнов -
секретарь, Коля Иванов - заворготделом и Сосняков - да! Сосняков -
завполитпросветом. Дорвался-таки Иван Сосняков до укомола!
"Ничего, - думает Слава, - после следующей конференции придется
Железнову уступить ему свое место!"
Железнову явно не по себе.
- Все, можно расходиться.
Слава приближается к столу и невесело усмехается.
- Ну что ж, ребята, прощайте.
Берет со стола портфель и идет к двери.
- Постой! - слышит он за своей спиной окрик.
Чего еще нужно от него Соснякову?
- А портфель? Куда? - вызывающе спрашивает Сосняков. - Положь на стол!
- То есть как это - положь? Это мой портфель.
- Почему же это он твой?
- Моего отца портфель, - говорит Слава. - Я его из Успенского привез.
- Что ж, он его тебе с того света прислал? - насмешливо спрашивает
Сосняков.
- Оставь, - говорит Железнов. - Пусть берет.
- То есть как это пусть? - возражает Сосняков. - Портфель казенный,
теперь он ему ни к чему.
Унизительно спорить с Сосняковым из-за портфеля.