[Бродский:]
рассказал. Винить его за это не приходится, поскольку он как бы шкуру
свою спасал, но некоторым из нас досталось довольно солоно, особенно
Уманскому. Поскольку Шахматов назвал всех, кого он знал, объяснив, что
они большие враги советской власти. И нас всех стали брать. Человек
двадцать вызвали в качестве свидетелей. Меня тоже вызвали в качестве
свидетеля, а оставили уже в качестве подозреваемого. Ну, нормально.
[Волков:]
[Бродский:]
двадцати человек, что единственное показание против меня -- самого же
Шахматова. А это даже по советской юридической системе было не совсем
комильфо. С Уманским же произошла история похуже, потому что против
него показал, во-первых, сам Шахматов, а, во-вторых, жена Уманского и
ее любовник.
[Волков:]
дела Уманского?
[Бродский:]
вдумываться в это, ни разбираться в этом не хочу. Не желаю. Поскольку
меня совершенно не интересуют причины. Меня интересуют следствия.
Потому что следствия всегда наиболее безобразны. То есть -- по крайней
мере, зрительно -- они куда занятней.
[Волков:]
пришла в голову мысль писать фельетон? Ведь он вовсе не был журналистом
по профессии.
[Бродский:]
науськала госбезопасность. Поскольку мое досье все росло и росло. И,
полагаю, пришла пора принимать меры. Что касается Лернера, то он вообще
был никто. Насколько я помню, он имел боевое прошлое в госбезопасности.
Ну, может быть, не такое уж и боевое, не знаю. Вообще, такой отставной
энтузиаст со слезящимся глазом. Один глаз у него, по-моему, даже был
искусственный. Все как полагается! Полная катастрофа! И ему,
естественно, хотелось самоутвердиться. Это совпало с интересами
госбезопасности. И понеслось! А уж когда меня попутали в третий раз,
тогда они припомнили мне все -- и "Синтаксис", и Уманского, и
Шахматова, и Самарканд, и всех, с кем мы там встречались.
[Волков:]
все это восприняли: как бедствие? Как поединок? Как возможность
конфронтации с властью?
[Бродский:]
искушению интерпретировать прошлое с сегодняшних позиций. С другой
стороны, у меня есть основания думать, что именно в этом аспекте
особенной разницы между моими ощущениями тогда и сейчас нет. То есть я
лично этой разницы не замечаю. И могу сказать, что не ощущал все эти
события ни как трагедию, ни как мою конфронтацию с властью.
[Волков:]
[Бродский:]
напуган. Ведь берут обыкновенно довольно рано, часов в шесть утра,
когда вы только из кроватки, тепленький, и у вас слабый защитный
рефлекс. И, конечно, я сильно испугался. Ну представьте себе: вас
привозят в Большой дом, допрашивают, после допроса ведут в камеру.
(Подождите, Соломон, я сейчас возьму сигарету.)
[Волков:]
[Бродский:]
довольно интересное предприятие. В том смысле, что он физически
воплощает идею "вещи в себе". То есть Большой дом имеет -- как бы это
сказать? -- свой периметр, да? Большой дом построен в форме квадрата,
внутри которого существует еще один квадрат. И внутренний квадрат
сообщается с внешним посредством Моста Вздохов.
[Волков:]
[Бродский:]
уровне второго этажа -- такой коридор между вторым и третьим этажом. И
по нему вас переводят из внешнего здания во внутреннее, которое и есть
собственно тюрьма. И самый страшный момент наступает, собственно
говоря, после допроса, когда вы надеетесь, что вас сейчас отпустят
домой. И вы думаете: вот сейчас выйду на улицу! Поскорей бы! И вдруг
понимаете, что вас ведут совершенно в другую сторону.
[Волков:]
[Бродский:]
начинают отворяться двери. Вам ничего не говорят, вы сами все
понимаете. Чего уж тут говорить! Никакие интерпретации здесь
невозможны.
[Волков:]
[Бродский:]
Вздохов, сдает вас местному дежурному у двери внутренней тюрьмы. Этот
дежурный, вкупе с помощником, вас обыскивает. После чего у вас вынимают
шнурки из ботинок. И ведут далее. Меня, например, привели на третий
этаж. Между прочим, моя камера располагалась над ленинской камерой,
если я не ошибаюсь. Когда меня вели, то сказали, чтобы я в ту сторону
не смотрел. Я пытался выяснить, почему. И мне разъяснили, что вот в той
камере сидел сам Ленин, и мне, в качестве врага, смотреть на это
совершенно не полагается.
[Волков:]
[Бродский:]
построено уже при большевиках. По-моему, в двадцатые годы. Когда ни о
каком сталинском терроре еще, казалось бы, не было и речи. То есть
чуваки уже тогда знали, к чему они стремились. И над созданием этого
внешнего здания трудилось много замечательных людей. По-моему, даже
Александр Бенуа принимал участие в постройке. Но, может быть, я зря
клепаю на Бенуа. *(5)
*
и Е. Н. Лансере (прим. редактора).
[Волков:]
проверить...
[Бродский:]
когда меня в первый раз в жизни привели в камеру, то мне между прочим,
очень там понравилось. Действительно, понравилось! Потому что это была
одиночка.
[Волков:]
лязгом, как в кинофильмах из тюремной жизни?
[Бродский:]