read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:

ЭТО ИНТЕРЕСНО

Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



оранжево-чёрную красавицу-бабочку: "Вот вам бабочка, пережившая 19-ти
градусный мороз! Сидела на балке перекрытия".
Все сошлись вокруг бабочки и замолчали. Тем счастливцам из нас, кто
выживет, вряд ли кончить срок подвижней этой бабочки.
Самому Орачевскому дали только 5 лет. Его посадили за [лицепреступление]
(точно по Orwell'у) -- за [улыбку!] Он был преподавателем саперного училища.
В учительской, показывая другому преподавателю что-то в "Правде", он
улыбнулся! Того, другого, вскоре убили и [о чём улыбнулся] Орачевский, так
никто и не узнал. Но улыбку [видели], и сам факт улыбки над центральным
органом партии святотатственен! Затем Орачевскому предложили сделать
политический доклад. Он ответил, что приказу подчинится, но доклад сделает
[без настроения]. Это уж переполнило чашу!
Кто ж из двоих -- Правдин или Орачевский, был поближе к [интеллигенту?]
Не миновать теперь сказать и о Прохорове. Это был дородный мужик,
тяжелоступный, тяжелого взгляда, приязни мало было в его лице, а улыбался он
подумавши. Таких на Архипелаге зовут "волк серый". Не было в нем движения
чем-то поступиться, добро кому-нибудь сделать. Но что мне сразу понравилось:
Зиновьеву котелки, а Беляеву хлеб приносил он без угодливости, ложной
улыбочки или хотя бы пустого слова, приносил как-то величественно, сурово,
показывая, что служба службой, но и он не мальчик. Чтоб накормить свое
большое рабочее тело, надо было ему много еды. За генеральскую баланду и
кашу терпел он свое униженное положение, знал, что тут его презирают, круто
не отвечал, но и [на цирлах] не бегал. *(8) Он всех нас, он всех нас как
голеньких тут понимал, да не приходило время высказать. Мне в Прохорове
ощутилось, что он на камне строен, на таких плечах многое в народе держится.
Никому он не спешит улыбнуться, хмуро смотрит, но и в пятку никогда не
укусит.
Сидел он не по 58-й, но бытие понимал досконально. Он был немало лет
председателем сельсовета под Наро-Фоминском, там тоже надо было уметь
прокрутиться, и жестокость проявить и перед начальством устоять. Рассказывал
он о своём председательстве так:
-- Патриотом быть -- значит, идти всегда впереди, Ясно, на всякие
неприятности первым и наскочишь. Делаешь в сельсовете доклад, и хоть
разговор в деревне больше [материально сводится], но подкинет тебе
какая-нибудь борода: а что такое пер-ма-нент-ная революция. Шут её знает,
какая такая, знаю бабы в городе перманент носят, а не ответишь -- скажут:
вылез со свиным рылом в калашный ряд. А это говорю такая революция, которая
вьётся, льётся, в руки не даётся -- поезжай вон в город у баб кудряшки
посмотри, или на баранах. Когда с Макдональдом наши рассобачились, я в
докладе власти поправил: "А вы б, говорю, товарищи, чужим кобелям меньше на
хвост наступали!"
С годами во всю показуху нашей жизни он проник и сам в ней участвовал.
Вызывал председателя колхоза и говорил: "Одноё доярку ты к сельхозвыставке
на золотую медаль подготовь -- так, чтобы дневной удой литров на
шестьдесят!" И во всём колхозе сообща готовили такую доярку, сыпали её
коровам в ясли белковые корма и даже сахар. И вся деревня и весь колхоз
знали, чего стоит та сельхозвыставка. Но сверху чудят, себя дурят -- значит,
так хотят.
Когда к Наро-Фоминскому подходил фронт, поручили Прохорову эвакуировать
скот сельсовета. Но была эта мера, если разобраться, не против немцев, а
против мужиков: это они оставались на голой земле без скота и без тракторов.
Крестьяне скота отдавать не хотели, дрались (ждали, что колхозы может
распадутся, и скот тогда им достанется) -- едва Прохорова не убили.
Закатился фронт за их деревню -- и замер на всю зиму. Артиллерист еще с
1914-го, Прохоров без скота, с горя примкнул к советской батарее и подносил
снаряды, пока его не прогнали. С весны 42-го воротилась советская власть в
их район, и стал Прохоров опять председателем сельсовета. Теперь вернулась
ему полная сила рассчитаться со своими недругами и стать собакой пуще
прежнего. И был бы благополучен по сей день. Но странно -- он не стал.
Сердце дрогнуло в нём.
Местность их была разорена, и председателю давали хлебные талоны: чуть
подкармливать из пекарни погорелых и самых голодных. Прохоров же стал жалеть
народ, перерасходовал талоны против инструкции и получил закон "семь
восьмых", 10 лет. Макдональда ему простили за малограмотность, человеческого
сожаления не простили.
В комнате Прохоров любил так же молча часами лежать, как и Орачевский, с
сапогами на перильцах кровати, смотря в облупленный потолок. Высказывался он
только когда генералов не было. Мне удивительно нравились некоторые его
рассуждения и выражения:
-- Какую линию трудней провести -- прямую или кривую? Для прямой приборы
нужны, а кривую и пьяный ногой прочертит. Так и линия жизни.
-- Деньги -- они [двухэтажные] теперь. (Как это метко! Прохоров к тому
сказал, что у колхоза продукты забирают по одной цене, а продают людям
совсем по другой. Но он видел и шире, "двухэтажность" денег во многом
раскрывается, она идёт черезо всю жизнь, государство платит нам деньги по
первому этажу, а расплачиваться мы везде должны по второму, для того и самим
надо откуда-то по второму получать, иначе прогоришь быстро.)
-- Человек не дьявол, а житья не даст, -- еще была его пословица.
И многое в таком духе, я очень жалею, что не сохранил. Я назвал эту
комнату -- комнатой уродов, но ни Прохорова, ни Орачевского отнести к уродам
не могу. Однако, из шести большинство уродов было, потому что сам-то я был
кто ж, как не урод? В моей голове, хотя уже расклоченные и разорванные, а
всё еще плавали обрывки путанных верований, лживых надежд, мнимых убеждений.
И разменивая уже второй год срока, я всё еще не понимал перста судьбы, на
что' он показывал мне, швырнутому на Архипелаг. Я всё еще поддавался первой
поверхностной развращающей мысли, внушенной спецнарядчиком на Пресне:
"только не попасть на общие! выжить!" Внутреннее развитие к общим работам не
давалось мне легко.
Как-то ночью к вахте лагеря подошла легковая машина, вошел надзиратель в
нашу комнату и тряхнул генерала Беляева за плечо, велел собираться "с
вещами". Ошалевшего от торопливой побудки генерала увели. Из Бутырок он еще
сумел переслать нам записку: "Не падайте духом! (То есть, очевидно, от его
отъезда.) Если буду жив -- напишу." (Он не написал, но мы стороной узнали.
Видимо, в московском лагере сочли его опасным. Попал он в Потьму. Там уже не
было термосов с домашним супом, и, думается, пайку он уже не обрезал с шести
сторон. А еще через полгода дошли слухи, что он очень опустился в Потьме,
разносил баланду, чтобы похлебать. Не знаю, верно ли; как в лагере
говорится, за что купил, за то и продаю.)
Так вот не теряя времени, я на другое же утро устроился помощником
нормировщика вместо генерала, так и не научась малярному делу. Но и
нормированию я не учился, а только умножал и делил в своё удовольствие. Во
время новой работы у меня бывал и повод пойти бродить по строительству и
время посидеть на перекрытии восьмого этажа нашего здания, то есть как бы на
крыше. Оттуда обширно открывалась арестантскому взору -- Москва.
С одной стороны были Воробьевы горы, еще чистые. Только-только намечался,
еще не было его, будущий Ленинский проспект. В нетронутой первозданности
видна была Канатчикова дача. По другую сторону -- купола Новодевичьего, туша
Академии Фрунзе, а далеко впереди за кипящими улицами, в сиреневой дымке --
Кремль, где осталось только подписать уже готовую амнистию для нас.
Обречённым, искусительно показывался нам этот мир, в богатстве и славе
его почти попираемый нашими ногами, а -- навсегда недоступный.
Но как по-новичковски ни рвался я "на волю", -- город этот не вызывал у
меня зависти и желания спорхнуть на его улицы. Всё зло, державшее нас, было
сплетено здесь. Кичливый город, никогда еще так, как после этой войны, не
оправдывал он пословицы:
Москва слезам не верит! *(9)


Хотя мы были и придурки, но -- производственные, и не наша была комната
главная, а над нами такая же, где жили придурки зонные и откуда триумвират
бухгалтера Соломонова, кладовщика Бершадера и нарядчика Бурштейна правил
нашим лагерем. Там-то и решена была перестановка: Павлова от должности
заведующего производством тоже уволить и заменить на К. И вот однажды этот
новый премьер-министр въехал в нашу комнату (а Правдина перед тем, как он ни
выслуживался, [шуранули] на этап). Недолго после того терпели и меня:
выгнали и из нормировочной и из этой комнаты (в лагере, падая в общественном
положении, на вагонке, напротив, поднимаешься), но пока я еще был здесь, у
меня было время понаблюдать К., неплохо дополнившего нашу маленькую модель
еще одной важной послереволюционной разновидностью интеллигента.
Александр Федорович К., тридцатипятилетний рассчётливый хваткий делец
(что называется "блестящий организатор"), по специальности инженер-строитель
(но как-то мало он эту специальность выказывал, только логарифмической
линейкой водил), имел десять лет по закону от 7 августа, сидел уже года три,
в лагерях совершенно освоился и чувствовал себя здесь так же нестесненно,
как и на воле. Общие работы как будто совершенно не грозили ему. Тем менее
был он склонен жалеть бездарную массу, обреченную именно этим общим. Он был
из тех заключённых, действия которых страшнее для зэков, чем действия
заядлых хозяев Архипелага: схватив за горло, он уже не выпускал, не ленился.
Он добивался уменьшения пайков (усугубления котловки), лишения свиданий,
этапирования -- только бы выжать из заключённых побольше. Начальство
лагерное и производственное равно восхищалось им.
Но вот что интересно: все эти приёмы ему явно были свойственны еще до
лагеря. Это он на воле так научился [руководить], и оказалось, что лагерю
его метод руководства как раз под стать.
Познавать нам помогает сходство. Я быстро заметил, что К. очень
напоминает мне кого-то. Кого же? Да Леонида З-ва, моего лубянского
однокамерника! И главное, совсем не наружностью, нет, тот был кабановатый,



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 [ 161 ] 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.