добродушно, этот Том)! - что от одного его вида очистился бы воздух, если бы
стены Тэмпл-Бара украшал ряд гниющих человеческих голов, как в доброе старое
время.
удрученных одиночеством людей, какими они прикидываются, живут весьма и
весьма недурно. Джон с большим чувством рассказывал о своей унылой жизни и о
жалких выдумках и ухищрениях, на которые ему приходится пускаться; однако же
на деле оказалось, что он устроился очень удобно. Во всяком случае, квартира
у него была само совершенство в смысле чистоты и комфорта; и если ему
чего-то не хватало, то квартира была тут конечно, ни при чем.
стояла красивая ваза свежих цветов, приготовленная для Руфи, - словно он ее
ждал, заметил Том), как, схватив шляпу, опять заторопился куда-то с самым
энергическим видом и скоро вернулся - что им видно было в полуоткрытую дверь
- в сопровождении огненнолицей матроны в крахмальном чепце с длинными,
болтающимися по спине завязками, вместе с которой он немедленно принялся
накрывать стол скатертью, собственноручно перетирать бокалы для вина,
полировать рукавом серебряную крышку перечницы, откупоривать бутылки и
наливать графины с положительно ошеломляющей ловкостью и быстротой. И,
перетирая и полируя все на столе, он словно заодно потер волшебную лампу или
магическое кольцо, которому рабски повинуются не меньше чем двадцать тысяч
духов, ибо перед ними вдруг появилось существо в белом жилете и с салфеткой
под мышкой, а за ним другое существо, с продолговатым ящиком на голове,
откуда был извлечен и поставлен на стол с пылу горячий обед.
огурцы ломтиками, нежная молодая утка и сладкий пирог - все было тут. Все
это появилось в свое время. Откуда появилось - неизвестно, но продолговатый
ящик то и дело циркулировал взад и вперед, давая знать о своем появлении
человеку в белом жилете скромным стуком в дверь, ибо после первого раза
никто больше не видел ящика. Он был невозмутим, этот человек; он, казалось,
нисколько не удивлялся необыкновенным вещам, которые находил в ящике, но
вынимал их с непроницаемым и решительным выражением лица и ставил на стол.
Это был любезный человек с мягкими манерами, проявлявший большой интерес к
тому, что они ели и пили. Это был образованный человек, который знал назубок
все соуса, какие имелись у Джона Уэстлока, и описывал их качества негромко и
с чувством, подавая одну бутылочку за другой. Это был серьезный человек и
очень тихий человек; ибо, подав обед и поставив на стол вино и фрукты, он
исчез вместе с ящиком, словно его никогда и не бывало.
Том. - Господи, это прямо изумительно!
которую мы здесь ведем. Это была бы в самом деле унылая жизнь, если бы в ней
не было таких просветов, как сегодня.
по-царски и ни за что на свете не переменил бы своего образа жизни. Он
только притворяется, будто недоволен.
необыкновенной серьезностью, что ему живется так скучно, одиноко и невесело,
как это только возможно для самого несчастного молодого человека на свете.
Это жалкая жизнь, говорил он, никуда не годная жизнь. Он хочет разделаться
со своей квартирой как можно скорей и намерен в самом непродолжительном
времени вывесить на окнах билетик.
Джон, чтобы вам было еще удобнее, - вот и все, что я могу сказать. А ты что
скажешь, Руфь?
мистер Уэстлок должен быть вполне счастлив, и, без сомнения, так оно и есть.
пролепетала!
утром, - прибавила она тут же.
другие темы, что мне некогда было даже вспомнить об этом. Я сейчас вам
расскажу, Джон, пока не позабыл окончательно.
удивлен и проявил к его словам большой интерес, не совсем понятный для Тома.
Оказалось, что он знал ту старуху, с которой они познакомились на пристани;
судя по описанию, ее фамилия Гэмп. Но какого рода было то сообщение, которое
Тому пришлось передать так неожиданно для себя, почему ему было поручено
передать его, как случилось, что действующие лица сошлись все вместе, и
какая тайна здесь скрывалась, - все это представлялось Джону загадкой. Том
был уверен, что его друг до некоторой степени заинтересуется этим делом, но
никак не ожидал, что заинтересуется так сильно. Даже после того как Руфь
вышла из комнаты, Джон Уэстлок все еще расспрашивал об этом случае, и по
всему видно было, что для него это не просто разговор, а нечто гораздо более
важное.
странный, скрытный человек, и вряд ли я добьюсь от него толку, даже если он
и знает, что было в письме.
уходит как-то незаметно, но завтра утром я постараюсь его поймать), для чего
он навязал мне такое неприятное поручение; и я думаю, Джон, что если я зайду
завтра утром к этой миссис... как бишь ее... в Сити, куда я уже заходил
раньше, да вы знаете - к миссис Тоджерс, - то, пожалуй, застану там бедную
Мерси Пексниф и смогу объяснить ей, каким образом я в это впутался.
будет самое лучшее. Мне совершенно ясно, в чем бы ни заключалось дело, что
ничего хорошего тут нет, и поскольку для вас желательно выпутаться из этой
истории, чтобы не было даже видимости вашего добровольного участия в ней, я
посоветовал бы вам встретиться с ее мужем, если возможно, и объясниться с
ним, откровенно рассказав всю суть. У меня есть подозрение, что тут творятся
какие-то темные дела. Почему, я вам скажу в другой раз, когда сам разузнаю
побольше.
может положиться на своего друга, Том решил последовать его совету.
маленькую Руфь, когда Джон с ее братом уселись разговаривать за бутылкой
вина, предоставив ее самой себе! С какой деликатностью она пыталась втянуть
в разговор огненнолицую матрону в крахмальном чепце, которая сделала
отчаянную попытку принарядиться, облачившись в полинялое платье с желтыми
цветами по желтому полю, похожими на мозаику из кусочков масла. Ничего не
могло быть приятней! С какой свирепой, чисто церберовской непреклонностью *
огненнолицая матрона в крахмальном чепце отклоняла пленительные авансы,
исходившие от враждебной и опасной державы, которой тут нечего делать, разве
только отбивать у нее клиентов или наводить их на мысль, куда же девается
столько чая, сахара и прочей бакалеи. На это стоило бы посмотреть! С каким
застенчивым, пленительным, милым любопытством Руфь после ухода огненнолицей
разглядывала книги и безделушки, разбросанные по комнате, особенно
заинтересовавшись красиво нарезанными полосками бумаги для растопки и
удивляясь, кто бы мог их нарезать. На это очень стоило бы посмотреть. И на
то, как она дрожащей рукой связала цветы в букетик, стыдливо любуясь своим
отражением в зеркале, приколола их себе на грудь и, склонив голову, то
решала убрать их, то оставить там, где они есть. Это было восхитительно!
вернувшись вместе с Томом пить чай, он смотрел на нее как очарованный. А
когда убрали чайную посуду и Том, усевшись за фортепьяно, с головой ушел в
свои старые органные мелодии, Джон устроился рядом с ней у открытого окна
любоваться сумерками.
где эхо повторяет шаги прохожих, которые бывают здесь только по делу, -
место довольно унылое и мрачное и летние вечера. Что же находили они в нем
такого пленительного, чтобы оставаться у окна, так же не замечая времени,
как и мечтатель Том, снова окруженный мелодиями, столько раз умиротворявшими
его душу в былое время? Какая сила вливала в блекнущий свет, в надвигающиеся
сумерки, в зажигающиеся там и сям звезды, в вечерний воздух, в отдаленный
городской шум и гам, в перезвон старых церковных колоколов такое тонкое
очарование, что самые райские уголки земли не могли бы приковать их к себе
более крепкой цепью, если бы возникли у них перед глазами?
пальцы Тома все еще блуждали по клавишам, а пара у окна все еще не вставала
с места.
дыхание, Том очнулся от задумчивости.
был очень невнимателен и невежлив.
внимательность!
голос.
только каменное сердце могло бы устоять против него. У нее сердце было не
каменное. О, вовсе нет! Далеко не каменное.
которые так любил Том. Старинные рифмованные предания, с паузой тут и там,
для того чтобы певец старых времен мог взять на арфе несколько простых
аккордов, припоминая содержание полузабытой легенды; слова старых поэтов,
уложенные в такой размер, что мелодия казалась дыханием певца, облекающего
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия
Лондон Джек
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Сертаков Виталий