ветер и вздымаются волны. Подумайте о нем, когда в грозовую ночь бывает так
темно, - продолжал капитан, торжественно поднимая свой крючок, - что вы
собственную руку разглядеть не можете, разве что ее осветит вспышка молнии,
а вы плывете, плывете, плывете сквозь бурю и тьму, как будто несетесь
стремглав к миру бесконечному, во веки веков, аминь, а когда найдете это
место - отметьте. Бывают такие времена, моя красавица, когда впору сказать
своему приятелю (перелистав предварительно книгу): "Дует жестокий
северо-восточный, Билл; слышишь, как он ревет? Как я жалею всех несчастных,
прибитых к берегу, да поможет им бог!"
капитан произнес внушительным тоном и закончил свою речь громким возгласом:
"Держись крепче!"
сказал капитан, с волнением вытирая голову, - и мне не раз приходилось
рыскать по волнам. Но... но я не о себе хотел поговорить. О нашем дорогом
мальчике, - он ближе придвинулся к ней, - об Уольре, который утонул.
бледное и встревоженное лицо, что она в испуге схватила его за руку.
другим. Что случилось? Милый капитан Катль, у меня мороз пробегает по спине,
когда я смотрю на вас!
ее рукой. - Все в порядке, все в порядке, моя дорогая. Так вот, я говорил...
Уольр... он... он утонул. Не правда ли?
прижимала руку к груди.
- сказал капитан. - И над многими доблестными кораблями и многими и многими
храбрыми сердцами сомкнулись немые воды, и так и не проронили ни словечка.
Но и на море можно ускользнуть от смерти, и, случалось, один человек из
двадцати - быть может, и из сотни, милочка, - был спасен милостью божьей и
возвращался домой, когда его уже считали умершим, а весь экипаж погибшим.
Я... я знаю одну такую историю, Отрада моего Сердца, - заикаясь, продолжал
капитан, - когда-то мне ее рассказали. И раз уж я взял этот курс и мы с вами
сидим вдвоем у камина, то, быть может, вы хотите, чтобы я вам рассказал ее?
Хотите, милочка?
осмыслить, невольно проследила за его взглядом, обратившимся к лавке, где
горела лампа.
глаза рукою.
пылает огонь в камине. Он слегка прикрыл дверь, которая раньше была
распахнута настежь, и снова уселся на свое место. Флоренс следила за ним
взглядом и пристально всматривалась в его лицо.
отплыл из лондонского порта с попутным ветром и в прекрасную погоду,
направляясь в... Не робейте, моя маленькая леди, корабль просто пустился в
плаванье, милочка, просто пустился в плаванье!
разгорячен и возбужден и вряд ли казался менее взволнованным, чем она.
что-то, застрявшее у него в горле, и нервически продолжал:
такой шторм, какой бывает раз в двадцать лет, моя дорогая. Бывали такие
ураганы на берегу, которые вырывали с корнем деревья и разрушали города, и
бывали такие бури на море в тех широтах, что их не выдержало бы и самое
крепкое из всех спущенных на воду судов. Мне говорили, моя милочка, что день
за днем этот злосчастный корабль доблестно держался и исполнял свой долг, но
вдруг одна волна разбила борт, унесла мачты и руль, смыла лучших моряков, и
корабль был отдан на милость шторма, который не знал милосердия и бушевал
все пуще и пуще, так что волны перекатывались через судно, и наносили ему
удары, и, набрасываясь на него, разбивали его в щепы. Каждое черное пятно на
гребне волны было либо обломком живого корабля, либо живым человеком, и
корабль был разбит, как скорлупка, моя красавица, и трава никогда не
вырастет на могилах тех, кто вел это судно.
Хотя бы один человек?
с кресла и сжимая руку в кулак с видом весьма энергическим и торжествующим,
- находился юноша, доблестный юноша - так мне о нем говорили, - который еще
мальчиком любил читать и рассуждать о смелых подвигах при кораблекрушениях -
я слышал его речи!.. Я слышал его речи!.. И он вспомнил об этом в роковой
час, так как он не утратил мужества и бодрости, когда самые неустрашимые
сердца и самые испытанные моряки пали духом. Храбрым он был не только
потому, что на суше оставались те, кого он любил! Нет! Такова была его
натура. Я это подмечал в чертах его лица - много раз! - и тогда я думал, что
он просто миловиден, да благословит его бог!
милочка! Не оглядывайтесь...
робейте, милочка! Не робейте - ради Уольра, который был дорог всем нам! Так
вот, этот юноша, - продолжал капитан, - работал вместе с храбрецами, ободрял
робких, ни разу не пожаловался, и, казалось, ничего не боялся, и поддерживал
бодрость духа у всех матросов, и внушил им такое уважение к себе, как будто
он был адмиралом; этот юноша, говорю я, второй помощник и один матрос,
только они и уцелели из всех бывших на борту. Единственные оставшиеся в
живых - они привязали себя к обломкам разбитого корабля и носились по
бурному морю.
сказал капитан, - и, наконец... нет, не смотрите туда, милочка... наконец,
показался парус, и, по милости божьей, они были подняты на борт: двое
оставшихся в живых, один умерший.
минутку, моя маленькая леди! Ободритесь!.. Находясь на борту этого корабля,
они отправились в долгое плавание (потому что негде было пристать), и во
время этого плавания моряк, которого подобрали вместе с ним, умер. Но он
остался в живых и...
свой крючок (обычно служивший ему вилкой для поджаривания гренков) и поднес
к огню, с волнением посматривая на что-то, находившееся за спиной Флоренс, и
не замечая, как обугливается хлеб.
в том же направлении, - и... не пугайтесь, милочка... и высадился на сушу. И
однажды утром, зная, что друзья считают его умершим, он осторожно подошел к
двери своего дома, чтобы произвести разведку, но изменил курс, неожиданно
услышав...
оглядывайтесь. Посмотрите сюда! На стену!
и громко вскрикнула, увидев Уолтера.
брате, который потерпел крушение, спасся и вернулся к ней, и бросилась в его
объятия. Казалось, он был единственной ее надеждой, ее утешением, прибежищем
и защитником. "Позаботьтесь об Уолтере, я любил Уолтера!" Воспоминание о
милом жалобном голоске, произнесшем эти слова, ворвалось ей в душу, словно
музыка в ночи. "О, добро пожаловать, дорогой Уолтер!" Она почувствовала это,
хотя высказать не могла, и невинно заключила его в объятия.
обуглившимся гренком, насаженным на крючок, но, убедившись, что сей предмет
не подходит для этой цели, положил гренок в свою глянцевитую шляпу, не без
труда нахлобучил глянцевитую шляпу себе на голову, попробовал спеть стишок
из "Красотки Пэг", споткнулся на первом же слове и удалился в лавку. Оттуда
он не замедлил вернуться с раскрасневшимся, перепачканным лицом и в
совершенно размякшем крахмальном воротничке и произнес:
передать в совместное владение!
и чайницу и, положив все эти вещи на стол, смел их своей огромной рукой в
шляпу Уолтера; однако, вручая эту оригинальную копилку Уолтеру, он снова
расчувствовался до такой степени, что принужден был вторично удалиться в
лавку и отсутствовал дольше, чем в первый раз.
как бы Флоренс не пострадала от этого нового потрясения. Столь велик был
этот страх, что капитан совершенно образумился и решительно запретил
упоминать в течение ближайших дней о приключениях Уолтера. Затем капитан
Катль настолько успокоился, что мог освободиться от гренка, помещавшегося в
шляпе, и занять место за чайным столом; но с одной стороны Уолтер обнимал