Чтение 162–й страницы книги ~Сорок пять~

- Что же именно?

- Прошу, ваше величество, задать мне вопрос.

- Когда сын мой умрет, Мирон?

- Завтра к вечеру, сударыня.

- Так скоро!

- Ах, государыня, - прошептал врач, - доза была уж очень сильна.

Екатерина приложила палец к губам, взглянула на умирающего и тихо
произнесла зловещее слово:

- Судьба!

Глава 26

ГОСПИТАЛЬЕРКИ

Граф провел ужасную ночь, он был почти в бреду, он был близок к смерти.

Однако, верный своему долгу, он, узнав о прибытии короля, встал и
встретил его у решетки замка, как мы уже говорили. Но, почтительно
приветствовав его величество, склонившись перед королевой-матерью и пожав
руку адмиралу, он снова заперся у себя в комнате, уже не для того, чтобы
умереть, а для того, чтобы решительно привести в исполнение свое намерение,
которому ничто теперь не могло противостоять.

Около одиннадцати часов утра, то есть когда распространилась весть
"герцог Анжуйский при смерти" и все разошлись, оставив короля, потрясенного
этим новым несчастьем, Анри постучался в дверь к брату, который, проведя
часть ночи на большой дороге, ушел к себе отдыхать.

- А, это ты! - в полусне спросил Жуаез. - В чем дело?

- Я пришел проститься с тобой, брат, - ответил Анри.

- Как так проститься?.. Ты уезжаешь?

- Да, уезжаю, брат, и полагаю, что теперь меня здесь уже ничто не
удерживает.

- Как ничто?

- Конечно. Празднества, на которых я по-твоему желанию должен был
присутствовать, не состоятся, обещание меня больше не связывает.

- Ты ошибаешься, Анри, - возразил главный адмирал. - Как вчера я не
позволил бы тебе уехать, так и сегодня не разрешаю.

- Хорошо, брат. Но раз так, то я в первый раз в жизни, к величайшему
своему сожалению, не подчинюсь твоему приказу и тем самым выкажу тебе
неуважение. Ибо с этой минуты, прямо говорю тебе, Анн, ничто не отвратит
меня от пострижения.

- А разрешение, которое должно прийти из Рима?

- Я буду дожидаться его в монастыре.

- Ну, так ты действительно обезумел! - вскричал Жуаез. Он вскочил с
кровати, и на лице его изобразилось величайшее изумление.

- Напротив, мой дорогой, мой глубоко чтимый брат, я мудрее всех, ибо лишь
один я знаю, что делаю.

- Анри, ты обещал подождать месяц.

- Невозможно, брат.

- Ну, хоть неделю.

- Ни единого часа.

- Видно, ты ужасно страдаешь, бедный мой мальчик.

- Наоборот, я больше не страдаю и потому ясно вижу, что болезнь моя
неизлечима.

- Но, друг мой, не из бронзы же эта женщина. Ее можно разжалобить, я сам
займусь этим.

- Невозможного ты не сделаешь, Анн. К тому же, если бы она теперь
смягчилась, я сам откажусь от ее любви.

- Только этого не хватало!

- Это так, брат!

- Как! Если бы она согласилась стать твоей, ты бы ее не захотел? Но это
же просто сумасшествие, черт побери!

- О, нет, нет! - вскричал Анри, и в голосе его слышался ужас. - Между
мною и этой женщиной не может быть ничего.

- Что это все значит? - спросил изумленный Жуаез. - И что же это за
женщина? Скажи мне наконец, Анри. Ведь у нас никогда не было друг от друга
секретов.

Анри уже опасался, что и так сказал слишком много и что, поддавшись
чувству, которого не сумел сейчас скрыть, он приоткрыл некую дверь и через
нее взгляд его брата сможет проникнуть в ужасную тайну, скрытую в его
сердце. Поэтому он тут же впал в противоположную крайность и, как это бывает
в подобных случаях, желая ослабить впечатление от вырвавшихся у него
неосторожных слов, произнес еще более неосторожные.

- Брат, - сказал он, - не оказывай на меня давления, эта женщина не может
быть моей, она теперь принадлежит богу.

- Вздор какой, граф! Женщина эта - монашка? Она тебе солгала.

- Нет, брат, эта женщина мне не солгала, она - госпиталъерка. Не будем же
о ней говорить и отнесемся с уважением ко всему, что вручает себя господу.

Анн сумел овладеть собой и не показать Анри, как он обрадован этой
новостью.

Он продолжал:

- Это для меня неожиданность, ничего подобного ты мне никогда не говорил.

- Да, неожиданность, ибо она лишь недавно постриглась. Но я твердо
уверен, что ее решение так же непоколебимо, как мое. Поэтому не удерживай
меня больше, брат, но поцелуй от всего своего любящего сердца. Дай мне
поблагодарить тебя за твою доброту, за твое терпенье, за твою безграничную
любовь к несчастному безумцу, и прощай!

Жуаез посмотрел брату в лицо. Он посмотрел, как человек растроганный и
рассчитывающий на то, что этой своей растроганностью он изменит решение
другого человека.

Но Анри остался непоколебим и ответил лишь своей неизменной грустной
улыбкой.

Жуаез поцеловал брата и отпустил его.

- Ладно, - сказал он про себя, - не все еще кончено, как ты ни
торопишься, я тебя догоню.

Он пошел к королю, который завтракал в постели в присутствии Шико.

- Здравствуй, здравствуй! - сказал Генрих Жуаезу. - Очень рад тебя
видеть, Анн. Я боялся, что ты проваляешься весь день, лентяй. Как здоровье
моего брата?

- Увы, сир, этого я не знаю. Я пришел к вам поговорить о моем брате.

- Котором?

- Об Анри.

- Он все еще хочет стать монахом?

- Да, сир.

- Он намерен постричься?

- Да, сир.

- Он прав, сын мой.

- Как так, сир?

- Да, это самый верный путь к небу.

- О, - заметил королю Шико, - еще более верный тот, который избрал твой
брат.

- Сир, разрешит ли мне ваше величество задать один вопрос?

- Хоть двадцать, Жуаез, хоть двадцать. Я ужасно скучаю в Шато-Тьерри, и
твои вопросы меня немного развлекут.

- Сир, вы знаете все монашеские ордена в королевстве?

- Как свой герб.

- Скажите мне, пожалуйста, что такое госпитальерки?

- Это очень небольшая община - весьма замкнутая, весьма строгих и суровых
правил, состоящая из двадцати дам - канонисс святого Иосифа.

- Там дают обеты?

- Да, в виде исключения, по рекомендации королевы.

- Не будет ли нескромным спросить вас, где находится эта община, сир?

- Конечно, нет. Она находится на улице Шеве-Сен-Ландри, в Сите, за
монастырем Пресвятой богоматери.

- В Париже?

- В Париже.

- Благодарю вас, сир!

- Но почему, черт побери, ты меня об этом расспрашиваешь? Разве твой брат
переменил намерение и хочет стать не капуцином, а госпитальеркой?

- Нет, сир, после того что вы соизволили мне сказать, я не счел бы его
таким безумцем. Но у меня есть подозрение, что одна из дам этой общины
настроила его таким образом, и поэтому я хотел бы обнаружить, кто это, и
поговорить с этой особой.

- Разрази меня гром, - произнес король с крайне самодовольным видом, -
лет семь назад я знал там очень красивую настоятельницу.

- Что ж, сир, может быть, она по-прежнему там?

- Не знаю. С того времени я сам, Жуаез, стал или почти что стал монахом.

- Сир, - сказал Жуаез, - дайте мне на всякий случай, прошу вас, письмо к
этой настоятельнице и отпуск на два дня.

- Ты покидаешь меня? Оставляешь здесь одного?

- Неблагодарный! - вмешался Шико, пожимая плечами. - А я-то? Я ведь
здесь.

- Письмо, сир, прошу вас, - сказал Жуаез.

Король вздохнул, но письмо все же написал.

- Но ведь тебе в Париже нечего делать, - сказал король, вручая Жуаезу
письмо.

- Простите, сир, я должен сопровождать брата и, во всяком случае,
наблюдать за ним.

- Правильно! Ступай же, да поскорей возвращайся.

Жуаез не заставил повторять ему разрешение. Он без лишнего шума велел
подать лошадей, и, убедившись, что Анри уже ушел, галопом помчался куда ему
было нужно.