Чтение 162–й страницы книги ~Сокровища Валькирии-1~

принимаю вызов.

- На сей раз промахнетесь, генерал... Вернее, уже промахнулись.

- Коля, ну что же делать?- Он развел руками.- Не отпускать же тебя? Если
уж встал к барьеру - надо драться.

- Но не со мной же вам драться, генерал.- Однорукий стал сглатывать
кровь, накапливающуюся во рту от дыхания,- не хотел показывать ее.- Я вам не
по достоинству.

- С тобой я и не дерусь,- спокойно ответил Арчеладзе.- Мне любопытно
посмотреть на живого смертника. Даже хочется руками пощупать... Кстати, а
что же ты себя-то?- Он провел ребром ладони по горлу.- Не успел, что ли? Мои
перехватили?

Однорукий на миг поднял глаза - чувствовалось: задел за живое, но
промолчал. Он был стреляный воробей и на рану крепкий, как матерый кабан.
Взорвать его было не так-то просто...

- Да, Коля, понимаю,- продолжал Арчеладзе.- Те, кто стоит за тобой, -
люди-тени. А драться с тенью - занятие бессмысленное, заведомо проигрышное.
Поэтому я не стану махать впустую. У вас все равно есть еще ловкачи, ножом
по горлу достанут... Я буду рыбку ловить, Коля. На майора-пескарика тебя,
окунька, поймал, а на тебя покрупнее рыба пойдет. Глядишь, и завалится
какой-нибудь лещ.

- Я для наживки не гожусь,- вымолвил он.- На меня никого не поймаете.

- Ничего,- усмехнулся полковник.- Не годишься, так сделаю наживку. Пока
ты у меня, друзья твои бестелесные все равно будут чувствовать себя неуютно.
Сам себя убрать ты не успел, значит, постараются тебе помочь.

- Зря, генерал, меня уже списали и сняли с довольствия.

- А я им стану напоминать, что ты жив и здоров,- возразил Арчеладзе.- И
сидишь на моем довольствии. Знаешь, Коля, говорят, на всякого мудреца
довольно простоты. Поэтому я твоими портретами сначала обклею все фонарные
столбы в Москве с такой примерно надписью: "Я смертник! Помогите мне! Иначе
не выдержу пыток!" Я твоих друзей буду раздражать днем и ночью! И тебя -
тоже. Мои ребята достали японский приборчик, занятная штука. Всего несколько
присосок к голове и такой черный ящик, а результаты дает потрясающие. Ты
мне, Коля, такого нарасскажешь в бреду-то, что твоим друзьям-невидимкам
придется поснимать свои шапки.

- Сожалею, генерал,- с достоинством проронил однорукий.- На меня не
действуют приборы.

- Понимаю, ты профессионал и подготовка у тебя соответствующая, - оценил
полковник.- К тому же ты убийца и терять тебе нечего. Но будь ты трижды
смертник, все равно состоишь из мяса, крови и мозгов! И нервы крепкие, да не
железные. Если у тебя мозги не бараньи, а человечес-кие, то у них есть одно
интересное свойство - в необычной среде делать переоценку ценностей.
Понимаешь, Коля, зомби и герой - это разные психологии. Не может быть ни
героического зомби, ни зомбированного героя. И ты это мне сам доказал! По
инструкции-то ты должен был в критической ситуации себя по горлу. Ты же
начал отбиваться и резать моих сотрудников. Значит, и смертнику жить
хочется!

- Это получилось машинально, естественная защита...

- Правильно,- Арчеладзе приоткрыл дверь и знаком позвал дежурного.- В
человеке естество всегда выше любой приобретенной психологии.

- Слушаю, товарищ генерал,- козырнул дежурный.

- Вызови к нему нашего врача,- распорядился полковник.- Пусть приведет
его в порядок и дежурит в камере.

- Мне не нужен врач!- воспротивился однорукий.- Я совершенно здоров.

- Станет сопротивляться- пусть дадут ему наркоз,- посоветовал Арчеладзе.-
Этот человек нужен живым и здоровым.

Однорукий по-прежнему сидел на полу, скорчившись, но теперь уже смотрел
на полковника исподлобья, словно загнанный в угол и затравленный зверь.
Арчеладзе вышел из комнаты и чуть не столкнулся с Кутасовым. Улыбчивый
капитан в горе не походил сам на себя, и авантюрный блеск в его глазах
сейчас напоминал слезы.

- Пономаренко умер не приходя в сознание,- сообщил он.- По дороге к
"Склифосовскому"...

Полковник молча прошел по коридору, затем стремительно вернулся назад.

- Вот что такое профессионалы, Сережа...

- В "Валькирии" тоже были профессионалы,- возразил Кутасов.- Но мы их
взяли!

- Там была охрана, нормальные люди... А это- камикадзе.

- Товарищ генерал,- зашептал он,- скажите, кого мы взяли? Кто он? Что все
это значит?

- Это значит, капитан, кончилось искусство кино и все поставленные
трюки,- жестко проговорил Арчеладзе.- Началась настоящая работа. Ты же
мечтал нервы пощекотать?

Он развернулся и зашагал по коридору.

В приемной, возле стола Капитолины, сидел Воробьев. Полковник вошел
неожиданно и не слышал, разговаривали они или нет, но почувствовал, что
прервал какой-то диалог: казалось, сказанные слова еще витают в воздухе...

- Из архивной группы,- сказала Капитолина и подала ему тонкую папку.- И
еще звонил Зямщиц из МИДа, просил ему перезвонить.

- Хорошо,- обронил Арчеладзе, направляясь к двери. Воробьев пошел за ним
следом, но остановился сразу за порогом.

- Сегодня утром Жабин переоделся в какое-то рванье и уехал на городском
транспорте в Лианозово,- доложил он.- Вероятно, к своему знакомому,
работнику милиции Козыреву Борису, и сейчас находится в его квартире. Ночью
у Жабина с женой состоялся разговор. Записали на пленку...

Он положил кассету на стол. Полковник хотел было вставить ее в
магнитофон, однако передумал - некогда.

- О чем разговор?

- Жабин признался, что он является членом тайной масонской ложи,- сообщил
Воробьев.- Принадлежит к Мальтийскому ордену и был посвящен на Мальте. Всю
ночь рассказывал, что такое масоны...

- У него крыша поехала,- отмахнулся Арчеладзе.- С чего бы тогда он стал
прятаться?

- Я установил: на острове Мальте он никогда не был,- невозмутимо
продолжал Воробьев.- Дальше Болгарии в восьмидесятом году никуда из страны
не выезжал.

- Шизофрения у твоего Жабэна.

- Нет, он вполне здоров. Таким образом интригует жену, создает у нее
интерес к себе. Она молодая и романтичная особа...

- И плевать на него! - отмахнулся Арчеладзе.- Ты в баню хочешь?

- Не хочу, товарищ генерал.

- Все равно поедешь,- полковник бросил ему ключи от машины.- Садись и жди
меня там. Где Нигрей?

- Звонил вчера мне домой,- сказал Воробьев.- Меня не было, а запись
автоответчика я прослушал только сегодня...

- Где он?

- Не могу знать, товарищ генерал. В свободном поиске!

- Что за глупости! - возмутился полковник.- Он мне нужен сейчас
позарез!..

- А я-то при чем, товарищ генерал? - Воробьев пожал плечами.- Это ваш...
свидетель, дружка на свадьбе. Разберетесь по-свойски.

- Что он там говорил-то?

- "Володь, передай шефу, я снова был в музее одного
художника,-процитировал, как автоответчик, Воробьев.- Клиент прежний. Едем в
аэропорт Шереметьево, все повторяется". Точка, конец записи.

- Он что, катается за Зямщицем? - спросил Арчеладзе.

- Не знаю, товарищ генерал.

- Ладно, иди в машину,- распорядился он.- Через пять минут спущусь.

Полковник открыл папку, переданную начальником архивной группы, и сразу
же будто врос в текст. Статистика оказалась потрясающей: за двадцать
последних лет гитарными струнами было задушено пять человек. Он пробежал
глазами список - тела трех пострадавших не были опознаны и после
определенного срока переданы для кремации. Но двое имели конкретные имена,
фамилии, даты рождения и профессии...

Из пяти лишь одно преступление было раскрыто - бытовое, тривиальное: во
время обоюдной драки жена задушила мужа струнами разбитой гитары. Набросила
их на шею своего супруга и тянула за оторванный от деки гриф до тех пор,
пока он не умер...

Но один, известный, опознанный, когда-то реально существовавший на свете
человек, был удавлен точно так же, как Кристофер Фрич...

В музее было светло, тихо и безлюдно. Забытые вещи жили здесь своей
жизнью, суть которой составляли полный покой и безмолвие. Высокие,
пригашенные тускнеющие серебром зеркала в отдельном зале отражали друг
друга; меланхоличные напольные часы неслышно переговаривались с более
энергичными настенными, дремали столы на львиных лапах, и над всем этим
миром парили лепные, горделиво-спокойные грифоны.

Впрочем, люди в залах были, по одному в каждом. Однако седые,
благообразные женщины так органично вписывались в мир забытых вещей, что
почти не замечались. От каждой из них, как от изящной одухотворенной вещи,
исходило не утраченное с годами очарование: состарившиеся Дары исполняли
здесь свои последние уроки.

Но в гостиной квартиры директора музея по-прежнему восседал на своей
скале утомленный и грозный сокол- истинный образ Атенона, символ его
состояния духа.

Всех входящих Стратиг встречал, стоя к ним спиной и глядя через левое
плечо. Его острый, соколиный взгляд скользнул по лицам Мамонта и Дары,
остановился на Алексее.

- Я - Дара! Ура! - известила Дара.

- Ура,- сдержанно отозвался Стратиг.