Здесь все началось, здесь все и закончится.
Холма, говорящий о том, что история описала круг, а вот и они с Милягой -
каких-нибудь несколько часов назад - пожирают друг друга, растворяясь в
бесплотном совершенстве.
солнцем. Она увидела, как кто-то стоит рядом с крыльцом, с безвольно
повисшими руками и запрокинутой головой, уставившись в небо. Разрешающая
способность изображения была недостаточной, чтобы она могла различить его
черты. Возможно, конечно, это был просто какой-то безымянный
солнцепоклонник, но это казалось ей маловероятным. У каждой детали этих
сменяющихся картин было свое значение. Новая сцена возникла над Чашей:
восхитительный полуденный пейзаж со сверкающей листвой и безмятежным небом,
которое постепенно затмилось катящимся джаггернаутом черного и серого дыма.
Их природа вызвала у нее непреодолимое любопытство. Едва отдавая себе отчет
в том, что она делает, она шагнула к Чаше.
уже пришла сюда.
ее:
поклонения. Как ни хотелось ей себе в этом признаваться, Оскар действительно
оказался прав, говоря о силе, обладающей безмерным могуществом. То, что она
видела перед собой, не было делом рук человека. Это была сила ошеломляющего
масштаба, надвигающаяся на пейзаж, который она вначале приняла за поле,
поросшее жухлой травой. Но теперь она поняла, что это был город, чьи хрупкие
небоскребы рушились, как карточные домики, когда сила выжигала под ними
фундаменты и опрокидывала их.
зрелище - зрелище, к которому она была не готова. Какие бы зверства ни
творил Сартори, он был всего лишь тираном, одним из долгого и неприглядного
списка других тиранов - людей, чей страх перед своей собственной уязвимостью
превратил их в чудовищ. Но этот ужас не имел ничего общего с политическими
процессами и тайными отравлениями. Эта мощная, безжалостная сила могла
стереть в порошок всех Маэстро и всех деспотов, которые высекли свои имена
на скрижалях этого мира, даже не давая себе труда подумать об этом. Неужели
это Сартори спустил с цепи эту безмерность? Мог ли он настолько обезуметь,
чтобы надеяться пережить такое разрушение и воздвигнуть на руинах свой Новый
Изорддеррекс? Или же его безумие шло еще дальше и этот джаггернаут и был тем
самым городом, о котором он грезил - метрополисом бури и дыма, который будет
стоять до Конца Света, потому что это и есть его настоящее имя?
дух.
лежащее на полу тело. Это была она сама - образ был слеплен грубовато, но
вполне узнаваем.
а осталась висеть в комнате, словно туман, и из нее появилась вторая фигура
и опустилась на пол рядом с ней. Еще до того, как началось действие, она уже
поняла, что Оскар допустил ошибку, приняв эту сцену за пророчество об
угрожающей ей опасности. Тень у нее между ног не была убийцей. Это был
Миляга, и Чаша включила эту сцену в свою последовательность, потому что
Примиритель был единственной надеждой на то, что грядущую катастрофу можно
предотвратить. Оскар застонал, когда тень потянулась к ней, проведя рукой у
нее между ног, а потом, поднеся ко рту ее ступню, принялась пожирать ее.
действительно была смерть. Но ведь на самом деле это никакая не смерть, а
любовь. И это не пророчество - это прошлое; это тот самый любовный акт,
который они совершили прошедшей ночью. А Оскар смотрел на это как ребенок,
который подглядывает за родительским соитием и думает, что над матерью
свершается насилие. Но в каком-то смысле она была рада этой ошибке - ведь
она избавляла ее от необходимости объяснять происходящее над Чашей.
который затягивался все туже, туже и туже и наконец совсем исчез, оставив
камешки плясать в абстрактном порядке.
смотрелась довольно странно. Переход от Храма, Башни и дома к сцене
катастрофы сулил мрачные перспективы, но ведь катастрофа уступила место
видению любви, и это внушало надежду. Возможно, это был знак того, что
слияние способно положить конец той темноте, которая надвигалась на землю в
предыдущей картине.
сначала и повторится снова. Снова и снова.
после любовной сцены, вновь начинали греметь.
отвлечь его от размышлений об увиденном.
раны, вырваться из его объятий было едва ли возможно. - Я хочу защитить
тебя, - сказал он. - Это мой долг. Теперь я отчетливо понимаю это. Я знаю,
что тебе пришлось многое пережить, и от меня - в первую очередь, но я могу
загладить свою вину. Я оставлю тебя здесь, со мной, в полной безопасности.
нас над головой?
они изображают бурю.
двери и каждого окна я поставил духов-хранителей. Видела тех, на кухне? Они
самые крошечные из всех.
ней на площадку, требуя ответа на то, что она хотела сказать своей последней
фразой, и, разозлившись в конце концов на его трусость, она повернулась к
нему лицом и сказала:
раскрасневшееся лицо Оскара. - Я думаю, что она - кто-то вроде Богини. Я
дважды пыталась вызволить ее, и оба раза у меня ничего не получилось. Мне
нужна помощь. Мне нужна твоя помощь.
укрепленную крепость. А сейчас - тем более. Говорю тебе, этот дом -
единственное безопасное место во всем городе. Выйти из него - для меня
равносильно самоубийству.
воплощением такой трусости. Она начала спускаться вниз по лестнице, не
обращая внимания на его призывы.
люблю тебя. Ты слышишь? Я люблю тебя.
легко произносить такие слова, зная, что дома ее ждет Миляга. И все равно
это было правдой. Она видела этот город уничтоженным и обращенным в пыль.
Предотвратить это - действительно важнее, чем любовь, в особенности, если
подразумевать под ней бесхребетную склонность Оскара к разнообразию.
лестницы. - Никогда не знаешь, какого гостя пошлет тебе судьба.
2
продуктов. Хождение за покупками никогда не было ее любимым занятием, но
сегодня вся процедура приобрела какой-то сюрреалистический характер