Что -такое я, обращающийся к вам? Кто такие вы, слушающие меня? Откуда мы?
Есть ли полная уверенность в том, что мы ничего не совершили, прежде чем
родились? Земля отнюдь не лишена сходства с тюремной клеткой. Кто знает, не
является ли человек преступником, вторично приговоренным к наказанию
божественным судом?
кара.
дню - своя большая печаль или своя маленькая забота. Вчера вы дрожали за
здоровье того, кто вам дорог, сегодня боитесь за свое собственное, завтра
вас беспокоят денежные дела, послезавтра наветы клеветника, вслед за этим -
несчастье друга; потом дурная погода, потом разбитая или потерянная вещь,
потом удовольствие, за которое вам приходятся расплачиваться муками совести
и болью в позвоночнике, а иногда вас беспокоит положение государственных
дел. Все это не считая сердечных горестей. И так далее, до бесконечности.
Одно облако рассеивается, другое лишь меняет очертания. На сто дней едва ли
найдется один, полный неомраченной радости и солнца. А ведь вы принадлежите
к небольшому числу тех, кто обладает счастьем! Чтo касается других людей, то
над ними ночь, беспросветная ночь.
мире, по-видимому, являющемся преддверием иного, нет счастливцев.
мраке.
цель. Вот почему мы кричим- "Обучения! Знания!" Научить читатьэто зажечь
огонь; каждый разобранный слог сверкает.
и залитые светом: его излишек сжигает. Пламя - враг крыльев. Пылать, не
прекращая полета, - это и есть чудо гения.
День рождается в слезах. Осиянные светом плачут хотя бы над пребывающими во
мраке.
Глава вторая. КОРНИ
темных глубинах и приводит социальную философию к самым скорбным
размышлениям. Именно на нем явственно видна печать кары. Каждый слог отмечен
ею. Слова обычного языка являются в нем как бы покоробившимися и
заскорузлыми под раскаленным железом палача. Некоторые как будто еще
дымятся. Иная фраза производит на вас впечатление внезапно оголенного плеча
вора с выжженным клеймом. Мысль почти отказывается быть выраженной этими
словами-острожниками. Метафора бывает иногда столь наглой, что чувствуется
ее знакомство с позорным столбом.
по праву занимает свое отделение в том беспристрастном хранилище, где есть
место как для позеленевшего лиара, так и для золотой медали, и которое
именуется литературой. У арго - можете с этим соглашаться или не соглашаться
- есть свой синтаксис и своя поэзия. Это язык. Если по уродливости некоторых
слов можно распознать, что его коверкал Мандрен, то по блеску некоторых
метонимий чувствуется, что на нем говорил Вийон.
обозначающее прошедший год и, в более широком смысле, когда-то Тридцать лет
назад, в 1827 году, в эпоху отбытия огромной партии каторжников, еще можно
было прочесть изречение, нацарапанное гвоздем на стене одного из казематов
Бисетра королем государства Арго, осужденным на галеры: Les dabs d'antan
trimaient siempre pour la pierre du coesre. Иными словами - Короли былых
времен всегда отправлялись на коронацию. Для этого "короля" каторга и была
"коронацией".
Вийону, и оно достойно его. Это слово, будто высекающее искры, передано
мастерской ономатопеей в изумительном стихе Лафонтена:
любопытней и плодотворней, чем в области арго. Это настоящий язык в языке,
род болезненного нароста, нездоровый черенок, который привился,
паразитическое растение, пустившее корни в древний галльский ствол и
расстилающее свою зловещую листву по одной из ветвей языкового древа. Таким
оно кажется на первый взгляд, таково, можно сказать, общее впечатление от
арго. Но перед теми, кто изучает язык как следует его изучать, то есть как
геолог изучает землю, арго возникает напластованием. В зависимости от того,
насколько глубоко разрывают это напластование, в арго под старым французским
народным языком находят провансальский, испанский, итальянский, левантинский
- этот язык портов Средиземноморья, английский и немецкий, романский в трех
его разновидностях - романо-французской, романо-итальянской,
романо-романской, - латинский, наконец, баскский и кельтский. Это глубоко
залегающая, причудливая формация. Подземное здание, построенное сообща всеми
отверженными. Каждое отмеченное проклятием племя отложило свой пласт, каждое
страдание бросило туда свой камень, каждое сердце положило свой булыжник.
Толпа преступных душ, низменных и возмущенных, пронесшихся через жизнь и
исчезнувших в вечности, присутствует здесь почти целиком и словно
просвечивает сквозь форму какого-нибудь чудовищного слова.
boffette - пощечина, происшедшее от bofeton: vantane - окно (позднее -
vanternе), от veniana; gat - кошка, от goto; acite - масло, от aceyte. He
угодно ли итальянского? Вот spade - шпага, происшедшее от spada; carvel -
судно, от сагаvella. He угодно ли английского? Вот bichot - епископ,
происшедшее от bishop; raille - шпион, от rascal, rascalion - негодяй;
pilche - футляр, от pitcher - ножны. Не угодно ли немецкого? Вот caleur -
слуга, от Kellner; hers - хозяин, от Herzog - герцог. Не угодно ли
латинского? Вот frangir - ломать, от frangere; affurer - воровать, от fur;
cadene - цепь, от catena. Есть латинское слово, появлявшееся во всех
европейских языках в силу какой-то загадочной верховной его власти: это
слово magnus - великий; Шотландия сделала из него mac, обозначающее главу
клана: Мак-Фарлан, Мак-Каллюмор - великий Фарлан, великий Каллюмор {Однако
следует заметить, что mac - по-кельтски обозначает сын. (Прим. авт.).}, арго
сделало из него meck, а позднее meg, то есть бог. Не угодно ли баскского?
Вот gahisto - дьявол, от gaiztoa - злой; sorgabon - доброй ночи, от gabon -
добрый вечер. Не угодно ли кельтского? Вот blavin - носовой платок, от
blavet - брызжущая вода; menesse - женщина (в дурном смысле), от meinec -
полный камней; barant - ручей, от baranton - фонтан; goffeur - слесарь, от
goff - кузнец; guedouze - смерть, от guenn-du, белое-черное. Не угодно ли,
наконец, истории? Арго называет экю мальтийка, в память монеты, имевшей
хождение на галерах Мальты.
имеются и другие корни, еще более естественные и порожденные, так сказать,
разумом человека.
Умение рисовать при помощи слов, которые, неведомо как и почему, таят в себе
образ. Они простейшая основа всякого человеческого языка - то, что можно
было бы назвать его строительным гранитом. Арго кишит словами такого рода,
словами стихийными, созданными из всякого материала, неизвестно где и кем,
без этимологии, без аналогии, без производных, - словами, стоящими
особняком, варварскими, иногда отвратительными, но обладающими странной
силой выразительности и живыми. Палач - кат; лес - оксым; страх, бегство -
плет; лакеи -лакуза; генерал, префект, министр - ковруг; дьявол - дедер. Нет
ничего более странного, чем эти слова, которые и укрывают и обнаруживают.
Некоторые, например дедер, гротескны и страшны и производят на вас
впечатление гримасы циклопа.
все скрыть, является обилие образных выражений. Метафора-загадка, за которой
укрывается вор, замышляющий преступление, заключенный, обдумывающий бегство.
Не существует идиома более метафорического, чем арго. Отвинтить орех -
свернуть шею, хрястать - есть; венчаться - быть судимым; крыса - тот, кто
ворует хлеб; алебардит - идет дождь, старая поразительная метафора, сама в
известном смысле свидетельствующая о времени своего появления, уподобляющая
длинные косые струи дождя сомкнутому строю наклоненных пик ландскнехтов и
умещающая в одном слове народную метонимию: дождит алебардами. Иногда, по
мере того как арго подвигается от первой стадии своего развития ко второй,
слова, находившиеся в диком, первобытном состоянии, обретают метафорическое
значение. Дьявол перестает быть дедером и становится пекарем, - тем, кто
сажает в печь. Это умнее, но мельче; нечто, подобное Расину после Корнеля,
Еврипиду после Эсхила. Некоторые выражения арго, относящиеся к обеим стадиям
его развития, имеющие характер варварский и метафорический, походят на
фантасмагории. Потьмушники мозгуют стырить клятуру под месяцем (бродяги
ночью собираются украсть лошадь). Все это проходит перед сознанием, как
группа призраков. Видеть видишь, но что это такое - не ведаешь.
Мацумото Сэйте
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Пехов Алексей
Белов Вольф
Распопов Дмитрий