находясь под бременем тревоги.
бабушка.
мистер Дик снова пожал ему руку), я глубоко тронут вашим участием!
- сказал мистер Дик.
также и тем, что снова ощутил руку мистера Дика в своей руке.
панораму человеческого бытия, мне случалось встречать оазисы, но такого
зеленого, такого освежающего я не встречал никогда!
как-то напряжены и встревожены, и с таким беспокойством наблюдал за мистером
Микобером, который колебался между явным намерением нечто открыть и желанием
не открывать ничего, что мое беспокойство перешло в лихорадочное волнение.
Трэдлс сидел на кончике стула, глаза его были широко раскрыты, волосы
торчали более выразительно, чем обычно; он поглядывал то на мистера
Микобера, то на пол и не издавал ни звука. Бабушка, хоть и присматривалась
внимательно к своему новому гостю, владела собой лучше, чем мы, ибо она
втянула его в разговор и принудила отвечать, хотел он этого или не хотел.
- Жалею, что не имела удовольствия видеть вас раньше.
- отозвался мистер Микобер. - Я не всегда был таким обломком разбитого
судна, каким вы видите меня в настоящее время.
семейством? - спросила бабушка. Мистер Микобер отвесил поклон.
благополучие несчастные отверженные, - мрачно ответил мистер Микобер после
паузы.
выразительностью. - Что вы имеете в виду, сэр?
миг лишиться средств к существованию. Мой хозяин...
очищать лимоны, которые я распорядился принести ему вместе с другими
составными частями пунша.
его под руку.
Микобер, и вслед за этим последовало еще одно рукопожатие. - Мой хозяин
мистер Хин как-то соизволил заметить, сударыня, что, не получай я жалованья,
поступив к нему на службу, мне бы пришлось стать бродячим фокусником,
шпагоглотателем и пожирателем огня. Кто его знает, может быть, и в самом
деле мои дети должны будут снискивать себе пропитание кувырканьем, а миссис
Микобер суждено сопровождать игрой на шарманке их противоестественные
ухищрения!
представления будут иметь место лишь после того, как его не станет. Засим с
видом отчаяния он продолжал очищать лимоны.
рядом с ней, внимательно следила за ним. Несмотря на отвращение, которое
внушала мне мысль хитростью заставить его открыть то, что добровольно он не
хотел сказать, я собирался застигнуть его врасплох именно в этот момент; но
он был слишком погружен в свои операции: бросал в чайник лимонные корки,
клал сахар на лоточек для щипцов, наливал спирт в пустой графин, уверенно
размешивал подсвечником кипящую воду и прочее и прочее. Однако я видел, что
вот-вот настанет перелом, и он настал.
носовой платок и разразился слезами.
Микобер, - из всех занятий это такое занятие, которое требует душевного
спокойствия и самоуважения. Я не могу продолжать. Это несомненно.
среди друзей.
сдерживал, наконец прорвалось. - О господи! Да ведь именно потому, что я
среди друзей, вы видите меня в таком состоянии. В чем дело, джентльмены? В
чем дело? Подлость - вот в чем дело! Низость - вот в чем дело! Обман,
мошенничество, заговор - вот в чем дело! И называется вся эта гнусность -
Хип!
платком и то и дело вытягивая вперед обе руки, а потом раздвигая их так,
словно он плыл среди нечеловеческих трудностей. - Больше я не могу вести
такую жизнь! Я - человек погибший, у меня нет ничего, что могло бы примирить
меня с жизнью. На мне лежало табу, пока я был на этой проклятой службе у
негодяя. Верните мне мою жену, верните мне мое семейство, сделайте снова
Микобера из этого несчастного, который стоит перед вами в моих башмаках, а
потом предложите мне глотать шпагу - и я проглочу ее! Еще с каким аппетитом!
успокоить, чтобы добиться чего-нибудь более вразумительного. Но он
распалялся все больше и больше и ничего не хотел слушать.
захлебываясь слезами так, словно тонул в холодной воде, - не пожму руки...
пока... не раздавлю эту отвратительную гадину... Хипа! Я не приклоню нигде
головы, пока не... обрушу... Везувий... на... этого подлеца... Хипа!
Пусть... под этим кровом... напитки... в особенности пунш... удушат меня,
если я... раньше... не придушу его так, что... у него глаза на лоб
полезут... у этого невиданного плута и лжеца... Хипа! Я... я... ни с кем не
буду знаться... ничего не буду говорить... нигде не буду жить... пока... не
раздроблю на... мельчайшие частицы... этого невероятного, этого...
сверхъестественного лицемера, этого клятвопреступника... Хипа!
видеть, как он продирался сквозь эти нечленораздельные фразы, и когда
приближался к имени Хипа, с трудом проложив к нему путь, бросался вперед,
выкрикивая его с силой, поистине удивительной. А когда он, весь в поту,
рухнул на стул и посмотрел на нас, он был в совершенном изнеможении - на
лице появлялись краски, которым было здесь совсем не место, судороги сжимали
горло, а на лбу вздувались жилы. Я было хотел помочь ему, но он отмахнулся и
ничего не пожелал слушать.
Уикфилд... кхх... возмещено зло... кхх... причинил гнусный негодяй... Хип!
(Я глубоко уверен, что он не мог бы произнести и трех слов, если бы это
словечко в конце фразы не вливало в него удивительную энергию.) Нерушимая
тайна... кхх... от всего света... кхх... без исключений... через неделю в
этот же день... кхх... в часы Завтрака... кхх... все присутствовать... также
бабушка... кхх.,. добрейший джентльмен тоже... всем быть в гостинице в
Кентербери... кхх... там... миссис Микобер и я... пели "Остролист"... *
кхх... выведу на чистую воду неслыханного мошенника... Кипа!.. Больше не
могу... говорить... кхх... ничего слушать... немедленно ухожу... не могу...
кхх... выносить общество... по следам проклятого, отпетого преступника Хипа!
до конца, мистер Микобер исчерпал свои последние силы и выбежал из дому, а
мы, потрясенные, обнадеженные и озадаченные, остались в таком состоянии, что
оно мало чем отличалось от его собственного. Но и теперь его страсть к
писанью писем была слишком сильна, чтобы он мог с ней справиться. Мы все еще
были потрясены и озадачены, когда мне принесли следующее идиллическое
послание, которое он написал в ближайшей таверне:
крайнее возбуждение, в коем я находился. Извержение дымившегося вулкана
последовало после внутренней борьбы, которую легче понять, чем описать.
через неделю, утром, в Кентерберийском доме увеселений, где миссис Микобер и
я имели однажды честь объединить наши голоса с вашим в пении прославленной
песни бессмертного акцизвика, вскормленного на том берегу Твида *.
смотреть в глаза моих ближних, я исчезну. Я хотел бы лишь, чтобы меня
поместили в тот приют всеобщего отдохновения, где,
ГЛАВА L
С той поры я ее не видел, но она не раз давала о себе знать мистеру Пегготи.