его за плечи, а с другой стороны Флоренс со слезами на глазах шептала
поздравления, и капитан снова обратился в бегство и отсутствовал добрых
десять минут.
момент, когда он прочно занял место за чайным столом, переводя взгляд с
Флоренс на Уолтера и с Уолтера на Флоренс. Такой эффект отнюдь не был вызван
или усилен тем обстоятельством, что он в течение получаса старательно
полировал себе лицо обшлагом. Это был только результат душевного его
волнения. Радость и восторг, испытываемые капитаном, разливались по всей его
физиономии и делали ее поистине лучезарной.
своего мальчика, вновь обретенного, гордость, какую он испытывал при виде
его молодости и благородной энергии, при виде оживленного лица, дышавшего
искренностью, могла бы зажечь этот свет, озаривший лицо капитана. Восхищение
и сочувствие, с какими он обращал взгляд на Флоренс, чья красота, грация и
невинность вряд ли завоевали бы ей более преданного и ревностного
приверженца, чем он, также могли возыметь такое действие. Но это сияние,
которое он разливал вокруг, могло достигнуть полного блеска только благодаря
тому, что он созерцал обоих вместе, и из этого созерцания рождались
ослепительные мечты, реявшие вокруг них и бросившиеся в голову капитану.
не раз убегал ненадолго в лавку, - понимал, что они беседовали о бедном
старом дяде Соле и обсуждали мельчайшие подробности, имевшие отношение к его
исчезновению; что отсутствие старика и невзгоды Флоренс умеряли их радость;
что они освободили Диогена, которого капитан заблаговременно заманил наверх,
опасаясь, как бы он снова не залаял. Но ему и в голову не приходило, что
Уолтер смотрел на Флоренс как-то по-новому и словно с далекого расстояния;
не приходило в голову, что Уолтер часто посматривал на милое лицо, но когда
она поднимала на Уолтера глаза, тот избегал ее открытого взгляда,
говорившего о сестринской любви. Такую возможность капитан мог допустить не
больше, чем поверить, что возле него находится не сам Уолтер, а его призрак.
Он видел их вместе, юных и прекрасных, он знал их прошлое, и под его широким
синим жилетом не оставалось местечка для каких бы то ни было чувств, кроме
восхищения такой парой и благодарности за то, что они снова вместе.
неделю. Но Уолтер встал и начал прощаться.
ответил капитан. - На расстоянии оклика, Отрада Сердца!
место заняла бесприютная сестра.
дерзостью называть вас так...
говорить с вами, лишь сознание, что я оказываю вам маленькую услугу, может
сделать меня еще счастливее! Куда бы я только не пошел и чего бы я не сделал
ради вас!
изменились. Я оставил вас, когда вы были ребенком, а теперь вижу вас... о,
совсем другую...
друг другу, когда прощались?
из вашей памяти - к счастью, этого не случилось! - вспомнили бы вы о нем
теперь, Уолтер, когда вы видите меня бедной и покинутой? Когда у меня нет
другого дома, кроме этого, и никаких друзей, кроме тех двух, которые меня
сейчас слушают?
какой-нибудь путь в жизни... какой-нибудь скромный путь, чтобы я могла идти
этим путем одна, трудиться и думать иногда о вас - о человеке, который
защитит меня и позаботится обо мне, как о сестре! О, помогите мне, Уолтер, я
так нуждаюсь в помощи!
гордые и богатые. Ваш отец...
ужасом, что он замер на месте. - Не произносите этого слова!
чувствовал: проживи он еще по лет - никогда ему этого не забыть.
все потеряно и разбито! Нерассказанная повесть о нанесенном ей оскорблении и
страданиях заключалась в этом возгласе и взгляде. И он почувствовал, что
никогда ему этого не забыть, и он не забыл.
и почему она убежала. Если бы каждая пролитая ею при этом горькая слеза была
проклятием, упавшим на голову того, кого она не называла и не порицала, - со
страхом подумал Уолтер, - для него это было бы меньшим злом, нежели утрата
такой глубокой и сильной любви.
говорила, капитан слушал ее с величайшим вниманием, сдвинув набекрень
глянцевитую шляпу и разинув рот). - Стоп, стоп, мое сокровище! Уольр, мой
дорогой мальчик, отчаливай на ночь, а красавицу оставь на мое попечение.
он знал, что она и в самом деле была бесприютной беглянкой. Хотя такой она
была ему еще дороже, чем окруженная богатством и роскошью, подобающей ей по
положению, но ему казалось, что теперь она более недосягаема, чем даже в те
времена, когда стояла на высоте, которая вызывала головокружение у него,
отдавшегося мальчишеским грезам.
Флоренс до ее комнаты и время от времени становился на стражу на
зачарованной площадке перед ее дверью - ибо для него это место было поистине
зачарованным, - пока не успокоился на ее счет и не улегся спать под
прилавком. Покидая свой пост, он не мог удержаться, чтобы не крикнуть
восторженно в замочную скважину: "Утонул! Не правда ли, красавица?" - а
спустившись вниз, еще раз попытался спеть строфу из "Красотки Пэг". Но она
почему-то застряла у него в горле, и он ничего не мог с ней поделать. Тогда
он лег спать, и ему приснилось, что старый Соль Джилс женился на миссис
Мак-Стинджер и сия леди держит его в плену, в потайной комнате, и морит
голодом.
ГЛАВА L
былые времена служила Уолтеру спальней. Разбудив капитана рано утром, Уолтер
предложил перенести туда из маленькой гостиной наилучшую мебель для
украшения комнаты, чтобы Флоренс, проснувшись, могла вступить во владение
ею. Так как для капитана Катля ничего не могло быть приятнее, чем
раскраснеться и запыхаться, потрудившись ради такого дела, то он (по
собственному его выражению) приступил с охотой. И часа через два мансарда
превратилась в своеобразную каюту на суше, украшенную избранными вещами из
гостиной, включая даже восточный фрегат; капитан повесил его над камином и
пришел в такой восторг, что в течение получаса ничего не мог делать и только
созерцал его с восхищением, то отступая от камина, то снова подходя к нему.
часы, взять назад чайницу или прикоснуться к щипцам для сахара и чайным
ложкам.
маленькое имущество я передал в совместное владение.
что они имеют силу парламентского акта и что в такой форме передача будет
окончательной, если он сам не испортит дела, вновь признав себя владельцем.
для нее и в то же время давало возможность водворить Мичмана на обычный его
наблюдательный пост, а также снять ставни с окон лавки. Хотя ничего не
подозревавший капитан придавал мало значения этой последней церемонии, она
была отнюдь не лишней: ставни, оставшиеся накануне закрытыми, вызвали такое
волнение в этих краях, что дом мастера судовых инструментов удостоился
необычайного внимания, и с восхода до заката солнца на него таращили глаза
группы зевак, расположившихся на противоположном тротуаре. Бездельники и
гуляки были чрезвычайно заинтересованы судьбой капитана; они ползали по
грязи, заглядывая сквозь решетку в погреб под окном лавки, и воображали,
будто могут разглядеть фрак капитана, повесившегося в углу. Однако такое
решение его участи энергически оспаривалось противной партией, полагавшей,
что он убит молотком и лежит на лестнице. Вот почему все почувствовали
некоторое разочарование, когда предмет этих толков появился рано поутру в
дверях лавки, бодрый и жизнерадостный, словно ничего с ним не случилось.
Бидл из этого квартала, человек честолюбивый, который надеялся
присутствовать при взламывании двери и в полной парадной форме давать
показание перед коронером *, не удержался, чтобы не сказать соседу, что
лучше бы этот парень в глянцевитой шляпе не проделывал таких штук - каких
именно он не объяснил, - присовокупив, что он, бидл, будет за ним следить.
лавки, отдыхая после трудов и глядя на знакомую старую улицу; час был еще
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Березин Федор
Земляной Андрей
Березин Федор
Маккэфри Энн