государства. Тем и сильны. У тебя впереди большая жизнь, и молодость твоя
далеко еще не прошла.
В дверь постучали. Слава с досадой, а скорее с испугом подумал о том,
что ему так и не дадут дослушать Шабунина, однако Шабунин сам поспешил к
двери и заглянул в приемную.
- Онисим Валерьянович, я же предупреждал, - сердито сказал Шабунин. -
Меня ни для кого... Позже, позже, - сказал он еще кому-то и захлопнул дверь.
- Перебили мысль, - пожаловался Шабунин. - О чем я?.. Да, о том, что я тебя
переоценил, - вспомнил он. - Не ждал я, что ты захочешь от нас уйти. Я уже
говорил: мы как на войне. И вот представь, во время боя один из бойцов
заикнулся об отдыхе...
Слава возмущенно поднял руку.
- Вы меня не поняли, Афанасий Петрович...
- А как тебя следовало понимать?
- Отпустить можно было не так...
- А как?
- Натравить на меня Соснякова...
- А его никто на тебя не натравливал, он сам на тебя набросился. Да и
при чем тут Сосняков? Ты просил отпустить тебя на учебу? Вот уездный комитет
партии и решил уважить твою просьбу. А Сосняков... Не с музыкой же тебя
провожать, не на пенсию уходишь, а учиться. Это тебе первый урок.
Жестковато? Приятней, когда гладят по шерстке? А жизнь гладит против шерстки
и гладить так будет не один еще раз. Учись, брат, принимать критику.
- Но ведь он не прав?
- Как тебе сказать, и прав, и не прав, - задумчиво протянул Шабунин. -
Я знаю тебя лучше Соснякова. Ты был искренен, оставался во всяких перипетиях
коммунистом. Но по причине своей чувствительности позволял людям
истолковывать свои поступки не в свою пользу.
Только сейчас проникает в сознание Славы не мысль даже, а тревожное
ощущение утраты... Чего? Он не отдает себе в том отчета.
- Почему вы меня не остановили, Афанасий Петрович? - вырывается вдруг у
Славы упрек. - Не поправили?
- А я не нянька тебе, - жестко отвечает Шабунин. - Жизнь шутить не
любит. Суровая это, брат, штука. Учись решать сам за себя.
Он подходит к шкафу, где на полках стоят десятка три книг, вытягивает
одну, в серой бумажной обложке, листает, ищет.
Слава тоже заглядывает в книгу - школьная привычка увидеть текст своими
глазами.
- Одиннадцатый съезд, - поясняет Шабунин. - Стенографический отчет. Тут
яснее ясного.
"История знает превращения всяких сортов, полагаться на убежденность,
преданность и прочие превосходные душевные качества - это вещь в политике
совсем не серьезная. Превосходные душевные качества бывают у небольшого
числа людей, решают же исторический исход гигантские массы, которые, если
небольшое число людей не подходит к ним, иногда с этим небольшим числом
людей обращаются не слишком вежливо".
Шабунин испытующе смотрит на Славу.
- Это обо мне? - простодушно спрашивает тот.
- Если хочешь - и о тебе, - подтверждает Шабунин. - Потому что дело не
в том, кто убежденнее и преданнее, а в том, кто более полезен и нужен сейчас
для дела.
Он кладет книгу на стол. Молчит. То ли сам думает, то ли дает время
подумать Славе.
- Вот так-то, - говорит Афанасий Петрович и спрашивает: - Понял?
- Понять-то понял... - неуверенно отвечает Слава.
"Вот, значит, в чем дело, - думает он. - Чему меня учит Афанасий
Петрович? "Обходятся не слишком вежливо". Может, так и надо, как со мной
обошлись?.."
- Понял, Афанасий Петрович.
Пожалуй, что и понял, может быть, не вполне, однако до него доходит
смысл прочитанного.
Прощается с ним Афанасий Петрович, жалеет, отпускает в большую жизнь,
хочет поддержать, помочь, ведь через минуту этот юноша останется один, весь
свой суровый опыт хочет Афанасий Петрович передать Славе, сколько еще
придется ему перенести толчков и ударов, - хороша ласка, а бывает нужнее
таска.
Грустно Славе, заплакать бы, но какие уж там слезы в кабинете секретаря
укомпарта!
- До свиданья, Афанасий Петрович. Извините...
Но и Шабунина не всегда поймешь, он вдруг берет Славу за плечи,
притягивает к себе, заглядывает в глаза.
- Не торопись. Подумаем. Вместе. Что теперь тебе делать.
- Учиться, - уверенно отвечает Слава.
- А что же еще, - соглашается Шабунин. - Только где и чему.
- Марксизму, - стремительно говорит Слава. - Буду изучать общественные
науки. Мне надо подковаться...
- Подковаться? - переспрашивает Шабунин. - Подковал кузнец блоху, та и
вовсе прыгать перестала, прикипела к одному месту. Марксизму, брат, везде
можно учиться, без марксизма ни землю не вспашешь, ни автомобиля не
соберешь. Ты лучше скажи, кем ты собираешься быть?
- Как кем? Общественным деятелем!
- На мое место нацелился? - пошутил Шабунин. - Только на моей должности
тычков достается еще больше, чем на твоей.
- Поступлю на исторический факультет. Может быть, на юридический...
- А иди-ка ты, брат... Иди-ка ты во врачи.
- Почему во врачи? - пугается Слава, - Какой из меня врач!
- Какой? - Шабунин засмеялся. - Да тебя сам бог слепил врачом. Ты к
каждому нараспашку, готов все отдать, твое прекраснодушие гибель для
политика, а для врача в самый раз! Врач без душевных порывов - это не врач,
а политику нужно уметь сдерживать свои чувства. Перебери-ка в памяти свои
ошибки... Ведь были ошибки? А будь ты врачом, твои недостатки сразу
обернутся достоинствами.
Слишком неожиданно для Славы это предложение, он не знает, что
сказать...
- Что молчишь? Из тебя получится доктор. Я тебе плохого не посоветую.
Езжай-ка ты, парень, домой, впереди у тебя месяца два, поживи под крылом у
матери, обдумай все, повтори пройденное в школе, а я обещаю через
месяц-другой достать для тебя в губкоме путевку.
Что еще сказать?
- Прощайте, Афанасий Петрович...
Губы Славы кривятся. Как подумать, что все здесь для него кончилось!
Шабунин протягивает ему руку.
- Ничего, не расстраивайся. Будут еще и тычки, и щелчки, всего в жизни
напробуешься. Но главное у тебя есть, а что главное, ты и сам знаешь. Выше
голову, парень, не теряйся!
В последний раз глядит Слава на карту за спиной Шабунина. Вот они -
Пьяные и Ясные Колодези, Черемуховые и Гнилые Плоты, и всякие - несть им
числа - Выселки! Прости-прощай... Среди них прошла юность Славы Ознобишина.
В последний раз видит он эту карту. Прости-прощай, Малоархангельск! В
последний раз видит он Шабунина. Больше уже не увидимся, не встретимся...
Прости-прощай, моя юность!
44
Город одноэтажных домиков, зеленых лужаек, мягких дорог. В воздухе
легкий запах горящего торфа. Борщи и супы, что варят малоархангельские
хозяйки, тоже попахивают торфом. Но и цветами пахнет с полей, окружающих
город...
Не хочется Славе отсюда уезжать. Идет он знакомой уютной улицей и
только сейчас, вот в эту минуту, понимает, какой это милый городок.
Вот и дом, где живут комсомольские работники. Надо как можно быстрее
закончить все дела. Навстречу метнулась Эмма Артуровна и исчезла. Знает или
не знает? Хотя откуда ей знать! Впрочем, Эмма Артуровна всегда узнавала о
том, что произошло, за две минуты до происшествия. А впрочем, ну ее к черту!
Не знает, так узнает.
Слава прошел к себе в комнату.
На его кровати сидел Петя.
Вот уж кого Слава не ожидал!
- Откуда ты взялся?
- Мама...
- Что мама?
Слава испугался, не случилось ли чего с мамой.
- Прислала.
- Она не больна?
- Нет.
- А что же случилось?
- Да ничего...
Петя повел плечами. Он не знал, зачем нужно было его посылать. "Так
дольше продолжаться не может", - сказала мама. Что продолжаться? Все шло,
как и шло. "Поезжай к Славе, - сказала мама. - Попроси приехать, пусть
вырвется на один день, мне необходимо с ним посоветоваться".
Слава чмокнул брата в щеку. Они дружны, но нежностей избегали -
мужчинам они ни к чему.
Что-то насторожило Славу, Петя был не такой, как обычно.
- Что же все-таки мама велела передать?
- Просит тебя приехать, - повторил Петя. - Иногда она плачет...
потихоньку от меня.
- Так в чем же дело? - добивался Слава.
- Марья Софроновна кричит на нее... - Петя исподлобья взглянул на
Флинт Эрик
Лондон Джек
Лондон Джек
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Афанасьев Роман