пользуется им, как ему вздумается, оно черпает из него на удачу и часто
довольствуется, когда в этом возникает необходимость, общим грубым
искажением. Нередко, с помощью обычных слов, изуродованных таким образом, в
сочетании со словами из чистого арго, оно составляет красочные выражения,
где чувствуется смесь двух упомянутых элементов - прямого словотворчества и
метафоры: Кэб брешет, сдается, пантенова тарахтелка дыбает по оксиму -
собака лает, должно быть, дилижанс из Парижа проезжает по лесу. Фраер -
балбень, фраерша - клевая, а баруля фартовая - хозяин глуп, его жена хитра,
а дочь красива. Чаще всего, чтобы сбить с толку слушателя, арго
ограничивается тем, что без разбора прибавляет ко всем словам гнусный хвост,
окончание айль, орг, ерг или юш. Так: Находитайль ли выерг это жаркоюш
хорошорг? - находите ли вы это жаркое хорошим? Эта фраза была обращена
Картушем к привратнику, чтобы узнать, удовлетворяет ли его сумма,
предложенная за побег. Окончание мар стали прибавлять сравнительно недавно.
того, стараясь скрыть свою сущность, оно, только-только почувствовав, что
оно разгадано, преобразуется. В противоположность любой иной форме
произрастания, здесь луч света убивает все, к чему прикасается. Так и
шествует вперед арго, непрестанно распадаясь и восстанавливаясь; это
безвестная, проворная, никогда не прекращающаяся работа. В десять лет арго
проходит путь более длинный, чем язык -за десять столетий. Таким образом
larton, хлеб, становится lartif; gail, лошадь, - gaye; fertanche, солома, -
fertille; momignard, малыш, - momacqe; fiques, одежда, - frusques; chique,
церковь, - ergugeoir; colabre, шея, - colas. Дьявол сначала хаушень, потом
дедер, потом пекарь, священник - скребок, потом кабан; кинжал - двадцать
два, потом перо, потом булавка; полицейские - кочерги, потом жеребцы, потом
рыжие, потом продавцы силков, потом легавые, потом фараоны; палач - дядя,
потом Шарло, потом кат, потом костыльщик. В XVII веке бить - угощать
табаком, а в XIX - натабачить. Двадцать различных выражений прошли между
этими двумя. Язык Картуша Ласнеру показался бы китайской грамотой. Все слова
этого языка находятся в непрерывном бегстве, подобно людям, их произносящим.
возрождается и опять становится новым. У него есть свои центры, где оно
удерживается. Тюрьма Тампль сохраняла арго XVII века; Бисетр в бытность свою
тюрьмой хранил арго Тюнского царства. Там можно было услышать окончания на
анш старых подданных этого царства. Ты пьеанш? (ты пьешь?) Он верианш (он
верит). Но вечное движение не перестает оставаться его законом.
улетучивающийся язык, чтобы исследовать его, им овладевают горестные, но
полезные мысли. Нет исследования более действенного, плодотворного и
поучительного. Нет ни одной метафоры, ни одного корня в словах арго, которые
не содержали бы наглядного урока. У этих людей бить - значит прикидываться;
они бьют болезнь - прикидываются больными: их сила - хитрость.
- темник. Человек - производное от ночи.
роковую силу; о своей свободе они говорят так, как принято говорить о своем
здоровье. Арестованный человек - больной; человек осужденный - мертвый.
погребен, это некая леденящая чистота; он называет темницу чистая. В этом
мрачном месте жизнь на воле всегда является ему в самом радужном свете. У
заключенного на ногах кандалы; быть может, вы полагаете, что, по его мнению,
ноги служат для ходьбы? Нет, он думает, что для пляски; поэтому, когда ему
удается перепилить кандалы, первая его мысль - о том, что теперь он может
танцевать, и он называет пилу скрипка. Имя - это сердцевина;
многозначительное уподобление! У бандита две головы: та, которая обдумывает
все его действия и руководит им в течение всей жизни, и та, которая ложится
под нож гильотины в день его казни; голову, которая подает ему советы в
преступных деяниях он называет сорбонной, другую, которой он платится,
отрубком. Когда у человека на теле ничего не остается, кроме лохмотьев, а в
сердце - ничего, кроме пороков, когда он доходит до того двойного падения,
материального и нравственного, которое характеризуется в обоих его значениях
словом gueux - нищий, то он готов на преступление, он подобен хорошо
отточенному ножу с двумя лезвиями - нуждой и злобой; поэтому арго не говорит
gueux, оно говорит reguise - навостренный. Что такое каторга? Костер для
осужденных на вечные муки, ад. Каторжник называется хворостье. Наконец,
каким же словом злодей называет тюрьму? Академия. Целая исправительная
система может родиться из одного слова.
обокрасть, - вы. я, любой прохожий: pantre. (Pan - все люди.)
именуемые в специальных словарях lirlonfa? {Lirlоnfa - свободно
импровизируемый и лишенный смысла припев к куплетам песни.}. Так вот,
послушайте.
восемь футов ниже уровня Сены. В нем не было ни окон, ни отдушин,
единственным отверстием являлась дверь; люди могли туда проникнуть, но
воздух не проникал. Каменный свод служил потолком, а полом - десятидюймовый
слой грязи. Подвал когда-то был вымощен, но туда просачивалась вода, и
каменные плиты пола дали трещины и выкрошились. На высоте восьми футов от
пола это подземелье пересекала из конца в конец длинная толстая балка; с
балки на некотором расстоянии одна от другой свешивались цепи длиною в три
фута, а к концам этих цепей были прикреплены ошейники. В подвал сажали
людей, осужденных на галеры, до дня их отправки в Тулон. Их загоняли под эту
балку, где каждого ожидали поблескивавшие во мраке кандалы. Цепи, будто
свешивающиеся руки, и ошейники, точно открытые ладони, хватали несчастных за
шею. Их заковывали и оставляли здесь. Цепь была слишком коротка и не давала
им лечь. Они стояли неподвижно в этом подвале, в этой тьме, под этой
перекладиной, почти повешенные, вынужденные тратить неслыханные усилия,
чтобы дотянуться до куска хлеба или кружки с водой под низко нависающим над
головой сводом, по щиколотку в грязи, в стекающих по телу собственных
нечистотах, истерзанные усталостью, на дрожащих, подкашивающихся ногах,
цепляясь руками за цепь, чтобы отдохнуть, не имея возможности уснуть иначе,
как стоя, и, просыпаясь каждую минуту, удушаемые ошейником. Иные из них уже
не просыпались. Чтобы поесть, они, при помощи ступни одной ноги, поднимали
по голени другой, пока его могла достать рука, тот хлеб, который им бросали
в грязь. Сколько времени находились они в таком положении? Месяц, два
месяца, иногда полгода; один пробыл год. Это была прихожая каторги. Сюда
бросали за убитого в королевских лесах зайца. Что делали они в этом склепе,
в этой преисподней? То, что можно было делать в склепе: умирать, и то, что
можно делать в преисподней: петь. Потому что там, где нет больше надежды,
остается песня. В мальтийских водах, при приближении галеры, сначала слышали
песню, а уж потом удары весел. Бедняга браконьер Сюрвенсан, прошедший через
подвальную тюрьму Шатле, говорил: Только рифмы меня и поддерживали. Говорят
о бесполезности поэзии. На что, мол, нужны рифмы? Но именно в этом подвале и
родились почти все песни арго. Именно в тюрьме Большого Шатле в Париже
появился меланхоличный припев галеры Монгомери: Тималумизен, тимуламизон.
Большинство этих песен зловещи; некоторые веселы; одна песенка - нежная:
человеческого сердца - любовь.
собственность. Тайна для этих отверженных - связь, являющаяся основой их
союза. Открыть тайну - значит вырвать у каждого члена этого дикого
сообщества какую-то часть его самого. Донести, на энергичном языке арго,
обозначает съесть кусок. Словно доносчик отрывает по частице тела у всех и
питается этим мясом.
шесть свечей. Здесь арго вмешивается и добавляет: свеча - это камуфля.
Поэтому обычный разговорный язык нашел для пощечины синоним - камуфлет.
Таким образом, благодаря своего рода проникновению снизу вверх, пользуясь
метафорой, этой траекторией, которую невозможно вычислить, арго поднялось из
пещеры до академии. Пулайе сказал: Я зажигаю мою камуфлю, а Вольтер писал:
Ланглевьель Ла Бомель заслуживает ста камуфлетов.
этого странного наречия приводит к таинственной точке пересечения общества
добропорядочных людей с обществом людей, заклейменных проклятием.
низко, чтобы оно могло дать темной тирании рока связать себя по рукам и
ногам и ввергнуть в бездну, чтобы оно могло тяготеть к неведомым соблазнам
этой бездны.
Неужели ее удел - вечно ждать духа-освободителя, исполинского всадника,
правящего пегасами и гиппогрифами, одетого в цвета зари воителя,
спускающегося с лазури на крыльях, радостного рыцаря будущего? Неужели она
всегда будет тщетно призывать на помощь выкованное из света копье идеала?
Неужели она навеки обречена с ужасом слышать, как в непроницаемой тьме этой
бездны надвигается на нее Зло, и различать все яснее и яснее под
отвратительными водами голову этого дракона, пасть, изрыгающую пену,
змеистое колыхание его когтистых лап, его вздувающихся и опадающих колец?
Неужели она должна оставаться там, без проблеска света, без надежды,
отданная во власть приближающегося страшного чудовища, которое как будто уже
учуяло ее, эта дрожащая, с разметавшимися волосами, ломающая руки, навсегда
Лукин Евгений
Контровский Владимир
Русанов Владислав
Корнев Павел
Контровский Владимир
Перумов Ник