для эскадры так же бесполезен, как бесполезна бородавка на теле. "Бодрый" не
сделал по японцам ни одного выстрела. Даже в спасении людей ему не пришлось
принять участия. Только однажды случайно заметили с него плавающего в море
человека, взывавшего о помощи. Миноносец решил спасти его, и началась
суматоха. Утопающему бросали концы снастей, но все неудачно. Командир Иванов
нервничал и, сбивая с толку своих помощников, хрипел:
командира, сказал:
полчаса. Спасенный был невысокого роста, толстый, круглый, как откормленный
кабан. В одном нижнем белье, с которого ручьями стекала вода, с болтавшимся
на ремне финским ножом, он сейчас походил на пирата, побывавшего за бортом
из-за неудачного нападения на судно. На момент он грузно повис на руках
матросов. Все его тело судорожно дергалось от порывистого дыхания, на
широком побледневшем лице с остановившимися голубыми глазами и раскрытым
ртом было такое выражение, как будто этого человека только что вытащили из
петли. Казалось, что он доживает последние минуты. Но он, к удивлению всех,
неожиданно выпрямился, огляделся, и заулыбался посиневшими губами. Из
расспросов выяснилось, что это был вольнонаемный рулевой с погибшего
буксирного парохода "Русь", родом из Ревеля; по национальности эстонец.
Когда пароход "Русь" был всеми покинут, он один оставался на своем посту:
стоял в рубке у руля и ждал команды. Но командовать было уже некому. Судно
через пробоину наливалось водою, кренилось. Эстонец в тревоге оглядывался, а
потом выскочил на мостик, и, убедившись, что ни одного человека, кроме него,
на "Руси" не осталось, бросился в море. Часа полтора он плавал
одиночестве, качаясь на волнах и лишь случайно "Бодрый", подобрав, избавил
его от смерти. Он переоделся в сухое платье, получил от баталера Игнатьева
чарку рома и, спустившись в унтер-офицерскую каюту, крепко заснул.
минут небольшой неприятельский снаряд попал в щит 47-миллиметровой пушки и
разорвался. Кочегар Белько свалился мертвым, комендор Царев застонал от
тяжелых ран. Слегка были задеты осколками еще четыре матроса. В припасенном
ящике с 47-миллиметровыми патронами воспламенился бездымный порох, угрожая
взрывом, но минный квартирмейстер Руднев схватил голыми руками горящую массу
и, обжигаясь, выбросил ее за борт. Осколками исковеркало трубу для подачи
75-миллиметровых снарядов и пробило верхнюю палубу.
повреждения были исправлены. Однако командир Иванов самостоятельно решил
выйти из сражения.
бесперебойно, держа курс на Шанхай, и до самого вечера ни с кем не
встретился. С нетерпением ждали ночи, а когда наступила и она, людей опять
охватило беспокойство. Им всем мерещились огни справа, слева, впереди.
стороны. На следующий день началось сомнение в правильности курса - его
часто меняли. К этому прибавилось новое осложнение: стоявшая с утра
благоприятная погода к полудню начала портиться. Быстро падал барометр.
Китайское море, вспухая буграми и забавляясь корабликом в триста пятьдесят
тонн водоизмещением, как лев с мышонком. Угрожала опасность, что "Бодрый",
лишенный достаточного груза в трюмах, может легко перевернуться на волне
вверх килем. Чтобы увеличить остойчивость судна, спустили четыре бортовых
пушки в угольные ямы. Кроме того, пришлось поставить миноносец носом против
ветра и, борясь со штормом, удерживаться на месте действием машин.
Ну-ка японцы подвернутся, а у нас пушки в угольной яме?
Ключегорский.
остатки топлива. Под парами остались только два котла вместо четырех. Для
корабля наступал тот момент, которого больше всего боялись моряки. Не было
пробито никакой тревоги - ни боевой, ни пожарной, ни водяной, но весь
экипаж, от командира до матроса, заметался, словно всем объявили
немедленной гибели. К полуночи весь уголь был истреблен. По судну торопливо
забегали люди с топорами и ломами, разыскивая дерево. То в одном месте, то в
другом раздавался треск ломаемых сооружений. К топкам несли стеллажи
продовольственных погребов, решетчатые люки, командные рундуки и коечные
сетки, обеденные столы, сходни, доски для погрузки, отделку жилых помещений,
паклю, масло, - все, что могло гореть. Но и этого хватило ненадолго.
Добавили две шлюпки, двойку и восьмерку. Это было последнее топливо. Пары в
котлах прекратились. Трубы перестали дымиться, не было больше слышно
ритмических вздохов машин, корабль повертывало ветром, как всплывший труп
кита, и несло в неизвестность.
удерживаясь на ногах от усилившейся качки.
на якорь.
счислению определили свое местонахождение в море: до шанхайского маяка
"Шавейшан", к которому держали курс, оставалось еще около девяноста миль.
на нем паруса, сшитые из тентов и матросских коек, - кливер, фок- и
грот-марселя. Но миноносец не держался на курсе и медленно поворачивался
носом то в одну сторону, то в другую. Ставший на вахту мичман Давыдов
заглянул в вахтенный журнал и, прочитав запись предыдущего
улыбнулся углами губ:
верчение на месте. Следовало бы записать - карусель под парусами, или танец
на волнах.
приливным течением и бросая якорь во время отлива. Однако успех от этого был
ничтожный. Корабль уподобился обезноженному человеку, пытающемуся на одних
только руках, проползти огромное расстояние. Впереди до самого берега
тянулась отмель. Это было и хорошо и плохо: она давала возможность
становиться на якорь во время отлива и хотя медленно, но сокращать
расстояние; она же и ухудшала положение миноносца, потому что в этой полосе
моря, боясь аварий, не ходили большие пароходы, и нельзя было рассчитывать
на постороннюю помощь. Ползком надвинулся, холмисто расстилаясь по зыби,
туман, серый и густой, как вата. Он тоже играл действенную роль, скрывая
миноносец не только от японцев, но и от нейтральных судов. В довершение
всего продукты и пресная вода были на исходе.
солнце, был теплый, как пар в бане, и действовал на всех расслабляюще.
случайно сохранившаяся в одном котле, была мутная, со ржавчиной, невкусная.
Но и ее выдавали только по два стакана на человека в сутки под строгим
контролем хозяина трюмных отсеков Волкова. У этого котла, чтобы кто-нибудь
не украл драгоценной влаги, день и ночь стояли часовые. Баталер Игнатьев,
раздражаясь, ворчал:
разум? Ведь должен он был соображать. До назначенного места мы все равно не
дойдем. Значит, нужно было оставить хоть немного угля для опреснителя.
воде,
по нескольку ржаных сухариков. Обед приготовлялся из соленой забортной воды
и мясных консервов. Чтобы не умереть раньше времени, его съедали, морщась и
делая над собою усилие, съедали с таким же отвращением, с каким больные
принимают противные лекарства. И все понимали, что это еще не самое худшее.
Миноносец "Бодрый", пользуясь приливным течением, приближался к желанной
земле чрезвычайно медленно - то пяти до семи миль в сутки. Если не
подвернется посторонняя помощь, то люди совсем останутся без пищи и питья.
Будущее рисовалось не менее страшным, чем сражение при Цусиме.
квартиру. Будь он на "Бодром" - у него хватило бы и этого угля. Это вам не
Иванов, который путался в море как крученый баран. С нашим командиром мы
давно уже были бы в Шанхае.
своего офицера:
"Дмитрий Донской". Таких штурманов редко найдешь. Он провел бы "Бодрого"
прямо в Шанхай, как по рельсам.
устали тосковать и отчаиваться. Вся их работа. заключалась только в том, что
по утрам, как и в обычное время, окатывали палубу и во время отлива выбирали
вручную якорь. Невольно хотелось забыть о своем бедствии и чем-нибудь
развлечься. Многие из команды старательно шутили. Но все сразу приумолкли,
когда заговорил боцман Фомин:
отправился в гости к Иванову. Принял тот его хорошо. И даже приказал выдать
по чарке рому гребцам нашего вельбота, а мне предложить разделить компанию с
Афанасьев Роман
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Мацумото Сэйте
Афанасьев Роман
Посняков Андрей