Чтение 165–й страницы книги ~Двадцатые годы~

- Не скажи, я уважаю Достоевского, хороший криминалист, в иных
тонкостях очень даже помогает разобраться.
- Спасибо за совет.
Слава протянул Семину руку, но тот не отпустил Славу, указал на стул -
посиди, посиди еще.
- Я тебе другой совет дам... Выжлецова не забыл?
- Что-нибудь выяснилось?
- Многое выяснилось.
- Так Выжлецов тогда врал мне или не врал?
- Тут не все ясно, дело сложное. Он не только хлеб у себя на мельнице
воровал, поковарней дела творились. Следствие еще не закончено, подключился
Орел. Я другой совет хочу тебе дать. Посерьезней надо жить. Людей слушай, да
не всему верь, что можешь, проверь и к нам, а мы уж... Понял?
Он искренне наставлял Славу.
- Ладно, - сказал Слава. - Учту.
- Я не для твоей только пользы говорю, я беспокоюсь о государстве, -
серьезно произнес Семин. - Учти, классовая борьба еще впереди.
Последний визит - на конный двор.
- Мне бы лошадку.
- Далеко?
- В Успенское.
- Надолго едете?
- Насовсем.
- Это как понимать?
У заведующего маленькие, заплывшие глазки и нос в синих прожилках -
любит, должно быть, выпить.

- Обратно к себе, кончилась моя работа в Малоархангельске, возвращаюсь
к родным пенатам.
- К пенатам?.. Это кто же они будут?
- Родственники.
Заведующий пожевал нижнюю губу.
- Не полагается.
- Что не полагается?
- Домой на казенных лошадях возвращаться.
- Не пешком же? У меня вещи, брат еще заболел...
- Не знаю, не знаю.
- Может, сходить к Афанасию Петровичу, принести от него записку?
Заведующий пожевал верхнюю губу.
- Зачем же Афанасия Петровича беспокоить? Что-нибудь найдем. Приходите
часа через два, приготовлю вам экипаж, есть тут у меня одна лошаденка на
примете, так ее оформить надо.
- Ладно, через два, так через два.
Слава пошел к себе. Петя лежал на кровати сонный, вялый, температура у
него как будто сползла, равнодушными глазами смотрел на сборы брата.
Пришла Эмма Артуровна.
- Как, Вячеслав Николаевич, когда едете?
- Часа через два, должно быть.
- Брата вашего напоила чаем, яичко всмятку сварила, отказывался,
глотать, говорит, больно, но кое-как скушал.
- Доберемся мы с тобой?
Петя утвердительно закрыл глаза.
- Не бес-по-кой-ся, - выдохнул он. - До-е-дем.
Слава обвел комнату глазами, не забыть бы чего, и Эмма тут же
перехватила его взгляд.
- Не беспокойтесь, Вячеслав Николаевич, я помогу, соберу и белье, и
постель.
Она вынесла в зал пачки с книгами, ушла и вернулась с креслом, с
усилием втащила в комнату Славы дубовое кресло с высокой спинкой, обитое
тусклым зеленым сафьяном.
- Это еще для чего? - удивился Слава.
- Для товарища Соснякова, - радостно объяснила Эмма. - Строгий,
говорят, не в пример вам.
Кресло... Что-то напомнило оно Славе. Какое-то кресло проступало сквозь
дымку времени. Корсунское, комсомольское собрание и Сосняков, несущий на
своих плечах кресло. Другое. Но все-таки кресло. Вот когда оно вернулось к
нему!
- А без кресла он не обойдется? - спросил Слава.
- Как можно, Вячеслав Николаевич, это вам все безразлично.
Сосняков вправду другой человек, Эмма ни обкрадывать его не осмелится,
ни по душам он с ней никогда не поговорит. Серьезный товарищ. Ну да
простится это ему, лишь бы укомол не сдавал своих позиций.
Вслед за креслом Эмма принесла ситцевые занавески на окно.
- Помогите, Вячеслав Николаевич, гвоздики приколотить.
- А это откуда?
- Франечка велела повесить.
Чудеса, да и только! Выслуживаться Франечка не любила.
- Ей это зачем?
- Поручение ей такое товарищ Сосняков дали, нежелательно, говорит,
чтобы с улицы ко мне в окно засматривали, обеспечь меня, говорит, с этой
стороны.
- А где она их взяла?
- Сняла со своего окна.
"Силен! - снова подумал Слава. - Сосняков им себя еще покажет".
- А как вы думаете, Вячеслав Николаевич, товарищ Сосняков не могут меня
уволить?
- С чего бы?
Эмма потупилась:
- Так я же беспартийная.
- Ну и что с того?
- А они, говорят, только партийных уважают.
- Не волнуйтесь, полы можно и беспартийным мыть.
- Я к вам так привыкла, Вячеслав Николаевич...
- Пойду за лошадью, - оборвал ее Слава.
Заведующий конным двором его ждал.
- Приготовил я вам коня...
Это был тот еще одер! Старая, изнуренная кляча, и под стать ей ветхий
полок, доски которого стянуты проволочками и бечевками, - толкни и тотчас
рассыплется.
Слава посмотрел в мутные, унылые глаза...
- Да вы не смотрите, что конь неказист, довезет как миленький, -
поспешил заведующий утешить Ознобишина. - Дай я коня получше, надо посылать
кучера, гнать лошадь обратно, а кучеров лишних у меня нет. А этого можете не
возвращать, я его только что актировал. Доставит вас до Успенского!
- А дальше что с ним делать?
- Отдадите кому-нибудь, обдерут, шкура в хозяйстве всегда сгодится.
"Сходить к Шабунину, пожаловаться, - подумал Слава и махнул рукой. -
Все равно..."
На полок навалили соломы, Слава взгромоздился на грядку, ухватился за
вожжи.
- Счастливо! - закричал заведующий. - Доедете, разлюбезное дело.
Петя, уже одетый, сидел на стуле. Слава помог ему выйти, поправил
солому, расстелил одеяло, подложил ему под голову подушку, уложил пачки с
книгами.
Эмма вынесла сверток с носильными вещами.
- Простыни с постели я не положила, - честно предупредила она Славу. -
Зачем везти грязное белье? Вашей маме лишняя стирка...
- Поехали? - спросил Слава брата.
- Поехали, - шепотом согласился Петя.
Слава пожал руку Эмме.
- Эмма Артуровна!
- Вячеслав Николаевич, я вас никогда-никогда не буду забывать, -
проникновенно сказала Эмма. - Вы были хороший человек.
Слава сел рядом с Петей, дернул вожжами, ветеран конной тяги переступил
с ноги на ногу и медленно побрел по залитой солнцем улице, мимо яблоневого
сада...
- Вячеслав Николаевич! Вячеслав Николаевич!
Слава обернулся. По улице бежала Эмма Артуровна. Она протянула
мельхиоровый подстаканник.
- Возьмите, Вячеслав Николаевич, это вам за все хорошее, что имело
место между нами.
И Слава взял, нельзя было обидеть Эмму.
Потихоньку выехали за околицу.
И - долго-недолго - пропал наконец за холмом городок, потянулись
нескончаемые поля, и как последний привет Малоархангельска порыв теплого
летнего ветра донес до Славы сладковатый запах торфа, тлеющего во всех печах
покинутого города.
А конь шел и шел, все медленнее и медленнее...
Петя тронул брата за рукав.
- Не жалей меня, - прошептал Петя. - Подгони, а то мы и к завтрему не
дотащимся.
Пете было плохо, его томила не только болезнь, но и дорога, он все чаще
поднимал голову.
- Да что там у тебя? - с раздражением спросил Петя. - Лошадь тебя
совсем не слушается!
- А тебя послушается?
- Ты вожжи держать не умеешь, - рассердился Петя и с трудом сел. -
Дай-ка...
- Лежи! Языком еле ворочает, а туда же...
Кнута не было.