его боцманом Урупой. Засиделись мы долго. Вдруг в первом часу ночи слышим
крики. Оказалось - два командира не сошлись мнениями насчет войны. Шамов
доказывал, что война начата зря. Оголтелые авантюристы из верхов нас
посылают на убой. Иванов - на дыбы. "Мы, говорит, оба служим
императорскому величеству, и ты не смеешь при мне так выражаться. Вон с
моего корабля!" Смотрю - рвет с груди моего командира медаль и, словно
окурок, швыряет ее за борт. Что тут стало с Шамовым - передать невозможно.
секунду туша Иванова отшатнулась от увесистой затрещины. Началась форменная
драка. Наш командир, не помня себя, завопил: "Француз! Бей и ты Иванова!"
Что делать? Схватил я своего командира в охапку и скорее на вельбот. Иванов
выхватил револьвер и хотел стрелять. Но боцман Урупа обезоружил его, за что
получил несколько оплеух. Направляемся мы на вельботе к своему миноносцу.
Шамов успокоился и говорит мне: "Скажи, Француз, почему ты не исполнил моего
приказания и не бил Иванова?" Я ответил: "Не мог этого сделать, ваше
высокоблагородие. Я обладаю большой силой и мог бы с одного удара убить
человека. И тогда мне пропадать за него?" Шамов подумал и сказал: "Ты вполне
прав, Француз. Убить его следовало бы, но таскать из-за него цепи на каторге
- не стоит он того".
гостях.
себе, чтобы искры посыпались у него из глаз, как от динамомашины. В суматохе
он все равно не заметил бы, от кого получил подарок.
Бугорков:
адмирал Рожественский у одного минного машиниста, какой он губернии? А тот
привык иметь дело с электричеством, возьми да и ответь ему: "Пензенский,
ваше электричество". Рассвирепел Рожественский и давай кулаком по темени
вразумлять минного машиниста: "Я, говорит, тебе не динамомашина, а адмирал
флота его императорского величества. Запомни раз и навсегда: меня величают
ваше превосходительство, а не электричество".
воспоминаниями детства, проведенного в далеких глухих деревнях среди лесов и
степей родины, рассказывали о тех близких, которые сейчас томятся разлукой с
ними.
матросами, он умело наигрывал на ней, а кочегар Попов подпевал ему. Оба они
получали за это по лишнему стакану пресной воды. Высокий тенор Попова
залихватски извивался на верхах, напевно вплетаясь в игру гармоники. Боль и
удаль звучали в трогательной мелодии, разгонявшей черные мысли матросов о
грозящей смерти. Одинокий корабль, покачиваясь в непроглядном тумане, на
время как будто оживал, и тогда всем казалось, что в, сущности, не все еще
потеряно, - жизнь продолжается. Солист команды, кочегар Попов, был рослый
парень, пропорционально сложен, с правильными чертами лица, обрамленного
кудрявой бородкой. Зная много песен, грустных и веселых, он всегда пел их
без устали, с подъемом. Матросы отзывались о нем восторженно:
все соловьи. Будут слушать только Попова.
Но люди, словно сговорившись между собою, старались не вспоминать о нем, как
о скверном случае в их жизни. Теперь офицеров и команду больше всего занимал
Шанхай, куда все стремились скорее попасть. Невидимый и далекий, он
рисовался в воображении необыкновенным городом. Недаром моряки всех стран
называют его азиатским Парижем. В кают-компании каждый делился тем, что знал
о нем. Но этот город контрастов, город ослепительной роскоши и классической
нищеты мало кого интересовал своим социальным или политическим лицом. Голод
и жажда заставили офицеров все разговоры свести на ресторанные темы - чем
там кормят? Собеседники, с блестящими глазами фанатиков еды, изощрялись друг
перед другом в перечислении изысканных блюд и тонких напитков. Меню
воображаемых пиршеств в рассказах заканчивалось феерическими сладостями
Востока и Запада - тортами, петифурами, морожеными, тропическими фруктами,
черным кофе с душистыми ликерами мировых марок. Можно было подумать, что
здесь собрались не офицеры, а гастрономы или официанты и наперебой читают
ресторанный прейскурант, расхваливая перед кем-то кушанья и вина.
взмолился наконец мичман Зубов, на ранах которого повязки не менялись со дня
боя - не было чистой марли.
переставал напоминать о себе. Слывший на корабле за чревоугодника, командир
Иванов, хватаясь за живот, первый вернулся к прерванной беседе:
выйду.
Вавилоне найдешь все, что хочет восточная и западная душа.
удержавшись, высказал свое заветное желание и мичман Зубов.
ананасов.
розы. Вот бы отведать!
крысиное рагу или лепешки из саранчи, - раздался тоскующий голос.
разговоров еще больше разгорались голод и жажда. Лица некоторых судорожно
передергивались от схваток в пустых желудках. Слушая других, один из
мичманов бережливо прикладывался иссохшими губами к стакану, отхлебывая из
него по нескольку капель живительного чая. Вдруг он испуганно ахнул, и в тот
же момент раздался звенящий треск. Все оглянулись. Мичман, бледный и
потрясенный, молча стоял и смотрел себе под ноги, где по палубе разлился чай
и валялись осколки стекла. Все догадались, что он сам, волнуясь
жестикулируя, нечаянно столкнул со стола свою полдневную порцию чая.
были проще и естественнее. Властно прорывались у некоторых мечты о покупной
любви.
бы к трактирным столикам.
офицеров и команды и манил их к себе, как Мекка правоверных мусульман.
слишком медленно подвигался к цели их желаний.
другим голосом:
ней конец. Кто-нибудь из команды подавал возглас, подражая
читающему ектенью:
навязчивыми и воспринимались надломленной психикой команды, как прилипчивая
болезнь.
время как бы слились с начальством в одном желании скорее попасть да твердую
землю. Но по мере того как рейс миноносца затягивался, между теми и другими
начинался разрыв. С каждым днем он все углублялся. Матросы относились к
офицерскому составу все враждебнее, выходили из повиновения.
может кончиться плохо, и распорядилось снести все винтовки в кают-компанию.
А в ночь на 20 мая, когда "Бодрый", убрав паруса, стоял на якоре (глубина
восемнадцать сажен) и рядом ничего нельзя было разглядеть от тумана,
командир Иванов призвал к себе минного квартирмейстера Сергея Руднева и
ласково с ним заговорил:
не отдам своего миноносца. Лучше пусть он на воздух взлетит. Поэтому на
всякий случай нужно приготовить миноносец к взрыву. Займись сейчас же этим
делом. Проведи провода из патронного погреба в кают-компанию и приспособь
мне кнопку. Как только покажется противник, я нажму на кнопку, чтоб
исполнить наш последний долг. Ну, действуй.
рассказал по секрету об этом своему другу, трюмному квартирмейстеру Волкову.
выбросим.
взрывать свое судно? Но ведь и я не лыком сшит. Провода я провел и кнопку
сделал, а ток соединить он все равно не сможет.
Куликов Роман
Белов Вольф
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Семенова Мария
Якубенко Николай