поцелуях, в его глазах.
опасение, как бы эта неясная сила не захватила ее, не завертела, не
погубила... А сердце билось, билось и не хотело слушать хитрый,
предупреждавший ее, стращавший голос.
40
очередей. Они спрашивали у нее: "Что у вас, какие новости?" Она уже стала
опытна и не только слушала советы, но и сама говорила: "Вы не волнуйтесь.
Может быть, он в больнице. В больнице хорошо, все мечтают из камеры
попасть в больницу".
не приняли, но она не теряла надежды, - на Кузнецком, случалось,
отказывались принять передачу и раз, и два, а потом вдруг сами предлагали:
"Давайте передачу".
два назад приходили двое военных с управдомом, открыли крымовскую комнату,
забрали много бумаг, книг и ушли, опечатав дверь. Женя смотрела на
сургучные печати с веревочными хвостиками, соседка, стоя рядом, говорила:
двери, осмелев, соседка зашептала: - Такой был хороший человек,
добровольцем на войну пошел.
побед на фронте, и тревога за Новикова, и стыд перед ним, и страх навсегда
потерять его, и тоскливое чувство бесправия...
и связь с ним казалась ей обязательной, неминуемой, как судьба. Женя
ужасалась тому, что навеки связана с ним, навеки рассталась с Крымовым.
Все в Новикове минутами казалось ей чужим. Его волнения, надежды, круг
знакомых были ей совершенно чужды. Нелепым представлялось ей разливать чай
за его столом, принимать его друзей, разговаривать с генеральскими и
полковничьими женами.
истории". Они ему нравились меньше, чем тенденциозные романы Драйзера и
Фейхтвангера. А теперь, когда она понимала, что ее разрыв с Новиковым
решен, что она уж никогда не вернется к нему. Женя ощущала к нему
нежность, часто вспоминала покорную торопливость, с которой он соглашался
со всем, что она говорила. И Женю охватывало горе, - неужели его руки
никогда не коснутся ее плеч, она не увидит его лица?
простоты с человечностью, робостью. Ее так влекло к нему, ему так чужд был
жестокий фанатизм, в нем была какая-то особая, разумная и простая мужичья
доброта. И тут же неотступно тревожила мысль о чем-то темном и грязном,
что вползло в ее отношения с близкими людьми. Откуда стали известны слова,
сказанные ей Крымовым?.. Как безысходно серьезно все, что связывает ее с
Крымовым, она не сумела зачеркнуть прожитую с ним жизнь.
вечный упрек, но она нужна ему, он в тюрьме все время думает о ней.
понять, что нужно ей для душевного покоя. Знать, что он перестал любить
ее, успокоился и простил? Или, наоборот, знать, что он любит, безутешен,
не прощает? А ей самой - лучше ли знать, что разрыв их навеки, или в
глубине сердца верить, что они еще будут вместе?
не ради блага других, а по своей прихоти, ради себя? Интеллектуальная
психопатка!
спросила, глядя на сестру:
пола.
объяснял мне, что такое не первая любовь. Он говорил - это душевный
авитаминоз. Скажем, муж долго живет с женой, и у него развивается голод
душевный, вот как у коровы, которая лишена соли, или у полярника, который
годами не видит овощей. Жена - человек волевой, властный, сильный, вот
супруг начинает тосковать по душе кроткой, мягкой, податливой, робкой.
Надя.
раздвоенность, за сомнения, нерешительность. И я в молодости презирал в
себе эти черты. А теперь я считаю по-иному: нерешительным и сомневающимся
люди обязаны и великими открытиями, и великими книгами, сделали они не
меньше, чем прямолинейные стоеросы. Они и на костер пойдут, когда надо, и
под пули не хуже волевых и прямолинейных.
что в картине есть чувство, а то ведь, знаете, у левых художников лишь
смелость да новаторство, а Бога в них нет.
синие избы. Полный отход от действительности.
я кладу зеленую краску, это не означает, что я собрался рисовать траву,
беру синюю, это еще не означает, что я рисую небо". Цвет выражает
внутреннее состояние художника.
насмешливо вставил:
сотворил траву зеленой, а небо голубым". Мне эти слова говорят много, я
ведь имею кое-какое отношение к материалу, из которого Бог создал мир...
Правда, поэтому я знаю, что нет ни цветов, ни красок, а лишь атомы и
пространство между ними.
войне, прокуратуре...
срок ее отпуска.
отправилась в Москву и долгие дни околачивала пороги тюрем, писала
заявления в прокуратуру и наркому внутренних дел.
тем как менять паспорт, плохо спала и волновалась. Но в последнее время
судьба заставила ее, казалось, только и иметь дело с пропиской,
паспортами, милицией, прокуратурой, с повестками и заявлениями.
Людмила Николаевна приезжала из лимитного магазина расстроенная, злая,
рассказывала, что жены знакомых не здороваются с ней.
он вздрагивал, стремительно хватал трубку. Часто за обедом или во время
ужина он прерывал разговор, резко произносил: "Тише, тише, по-моему,
кто-то звонит в дверь". Он шел в переднюю, возвращался, неловко усмехаясь.
Сестры понимали, чем вызвано это постоянное напряженное ожидание звонка, -
он боялся ареста.
тридцать седьмом году полно было таких людей в психиатрических лечебницах.
трогало его отношение к ней. Он как-то сказал: "Запомните, Женевьева, мне
глубоко безразлично, что подумают по поводу того, что вы живете в моем
доме и хлопочете за арестованного. Понимаете? Это ваш дом!"
девочка, а какой-то член общества бывших политкаторжан.
лейтенантом говоришь о политике.
спрашивала о Бухарине, то, верно ли, что Ленин ценил Троцкого и не хотел
видеть Сталина в последние месяцы жизни, написал завещание, которое Сталин
скрыл от народа.
лейтенанте Ломове. Но из того, что Надя говорила о политике, войне, о
стихах Мандельштама и Ахматовой, о своих встречах и разговорах с
товарищами, Евгения Николаевна узнала о Ломове и о Надиных отношениях с
ним больше, чем знала Людмила.
Роллинс Джеймс
Пехов Алексей
Сертаков Виталий
Флинт Эрик
Каменистый Артем
Посняков Андрей