домой.
выслушать от жены ее первую проповедь. Впрочем, местом действия будет не
наша супружеская спальня, а гостиная. Садитесь в кресло, а я - дайте мне
только запечатать конверт - сяду на жесткий стул, хотя сидеть на нем в позе
кающегося грешника следовало бы вам. Подождите, скоро я за вас примусь!
средний пальчик вытерт, бювар заперт на ключ и спрятан в стол, - и все это в
высшей степени методично, степенно - под стать "британской хозяйке",
которая, впрочем, не испортила бы впечатления от своей деловитости
серебристым смехом, как это сделала Белла.
тайну! Но он не выдал своей растерянности, не выдал и своей тайны и ответил:
тайну, он ответил полувопросительно:
неуверенно, - сказала Белла. - Впрочем, катехизис вы, по-видимому, знаете,
поэтому от остальных вопросов вас можно освободить. Дальше пойдет прямо из
головы. Джон, милый, почему ты опять спросил меня, хочется ли мне быть
богатой?
локти ему на колени, и казалось, тайны между ними больше нет, - она была
почти раскрыта.
приготовила проповедь: мне ничего не надо, и я хочу, чтобы ты поверил этому.
я верю тебе.
Это было только, "во-первых". А потом будет страшное "во-вторых", и страшное
"в-третьих", как я пугала себя, когда была малюсенькой грешницей и слушала
церковные проповеди.
сердца...
в самой глубине твоего сердца, которое ты отдал мне, так же как я отдала
тебе свое... не осталось воспоминания о моем прежнем корыстолюбии?
прошептал он, коснувшись губами ее губ, - разве я мог бы так любить тебя?
Разве в календаре моей жизни появился бы красный листок? И, глядя на твое
милое личико, слушая твой милый голосок, разве я помнил бы свою отважную
защитницу? Неужели тот мой вопрос, любимая, настроил тебя на серьезный лад?
хотя я очень люблю ее. Дай мне поплакать, Джон. Плакать от счастья так
приятно, так сладко!
груди, негромко рассмеялась и прошептала:
грамматическое упражнение. Но без него, пожалуй, не обойдешься. Хорошо,
попробую еще раз. Я думаю, Джон, что ты думаешь, что я думаю, что денег у
нас вполне достаточно и что мы ни в чем не нуждаемся.
ограничивать себя, ты не перестанешь верить, что я всем довольна?
что ты... - она запнулась. -...что ты тоже будешь всем доволен, Джон? Но как
же иначе! Если я за себя ручаюсь, то за тебя и подавно можно поручиться,
потому что ты сильнее, мужественнее, рассудительнее и великодушнее меня!
остальном ты права. А теперь, моя дорогая, позволь мне поделиться с тобой
одной новостью, которую я собираюсь рассказать тебе весь вечер. Знаешь, у
меня есть все основания полагать, что наши доходы не станут меньше, чем они
есть.
занялась обследованием пуговицы на сюртуке мужа, точно не расслышав его
слов.
подбодрить жену. - Признавайся, что настроило тебя на серьезный лад - то,
что было, "во-первых", "во-вторых" и "в-третьих"?
совсем не это.
"в-четвертых"! -воскликнул Джон.
"во-вторых", - сказала Белла, не оставляя пуговицы в покое. - Но причина
моей серьезности глубже, сокровеннее, Джон...
правой рукой и не отняла ее.
могут приплыть к нам из неведомой морской дали?
тобой... ребенка, Джон.
дороги по соседству с ней запестрели людьми, возвращающимися домой после
трудового дня. Мужчины, женщины, дети шли группами по нескольку человек, и
легкий ветерок, игравший их одеждой, не мог пожаловаться на нехватку здесь
цветных платьев и ярких шарфов. Веселые голоса и смех, раздававшиеся в
вечернем воздухе, ласкали слух не менее приятно, чем яркие краски людской
одежды ласкали зрение. На переднем плане этой живой картины ребятишки
бросали камни в неподвижную речную гладь, отражающую закатное небо, и
следили, как по ней разбегаются зыбкие круги. И такими же кругами ширилась
даль в розовом свете вечерней зари, - вон дороги, по которым рабочие
возвращаются домой, а там серебристая река, за рекой темная зелень хлебов,
таких густых и высоких, что люди в полях будто плывут по волнам; еще дальше
- придорожная живая изгородь и деревья, за ними ветряные мельницы на холмах,
а на горизонте - небо сливается с землей, словно перестала существовать
бесконечность пространства, отделяющая человека от небесной выси.
всегда выказывают гораздо больше интереса к людским делам, чем к своим
собственным, особенно не сидится на месте. Они сновали и у пивной, и у
мелочной лавочки, и у мясной, проявляя совершенно ненасытную
любознательность. Особенный интерес, проявляемый ими к пивной, где на
съестное рассчитывать не приходилось, свидетельствовал об испорченности,
подспудно таящейся в собачьей натуре, а поскольку собакам несвойственно
находить вкус в пиве и табаке (прямых доказательств, что пес миссис Хабберд
* действительно любил побаловаться трубкой, не имеется), следовательно
влекли их туда просто пристрастие к обществу забулдыг. Мало того, в пивной
пиликала скрипка, такая мерзкая скрипка, что один поджарый, голенастый
щенок, наделенный лучшим слухом, чем его собратья, то и дело забегал за угол
и негромко подвывал там. Тем не менее после каждой такой отлучки он
возвращался к пивной с упорством закоренелого пьяницы.
Десяток-другой злосчастных имбирных пряников, которые тщетно старались
избавить от себя продавца в разных местах нашей страны и уже посыпали свою
скорбную главу изрядным количеством пыли вместо пепла, взывали к покупателям
из-под шаткого навеса. Так же вели себя и орехи, которые отправились в
изгнание из Барселоны в незапамятные времена, но по сей день так плохо
изъяснялись по-английски, что утверждали, будто четырнадцати штук вполне
достаточно, чтобы именоваться фунтом. Любителей картинок на исторические
темы привлекал раек, начавший свою деятельность показом битвы под Ватерлоо и
с той поры подменявший ею все сражения последующих лет, для чего требовалось
только переделать нос герцогу Веллингтону. В нескольких шагах от райка
красовался огромный портрет великанши в платье необъятной ширины и с большим
декольте - в том самом, в каком она представлялась ко двору, а рядом - сама
великанша, которую, вероятно, питали главным образом надеждой на то, что
когда-нибудь ей удастся полакомиться свиными отбивными, так как ее товаркой
по ремеслу была ученая свинья. Все это являло собой возмутительное зрелище,
и подобные зрелища были, есть и будут возмутительными, потому что они
отвечают потребностям грубых дровосеков и водовозов - жителей нашей Англии.
Нечего им отвлекаться от своего ревматизма такими забавами! Пусть
разнообразят его лихорадкой и тифом или вариациями ревматических болей по
количеству имеющихся у них суставов - чем угодно, только не забавами на свой
вкус и лад!