рошо быть несправедливым к тому, кого любишь! В этом и состоит справед-
ливость. Об этом не рассуждают.
торых набегала на лицо любимого сына, даже над горестями своего времени,
даже над трудностью собственной жизни? Жизнь, право же, не давала ей
слишком много поводов для смеха! Когда Аннете случалось подумать об
этом, она готова была укорять себя... Но один повод у нее все-таки был -
тайный, страшный, из тех, в которых не признаются самой себе, ибо они
похожи на оскорбление самой себе, своему сердцу, - на оскорбление, нане-
сенное неумолимой силой, появившейся неизвестно откуда, неизвестно из
каких темных глубин... Она переживала бабье лето и чувствовала, как,
сливаясь со всей ее любовью к самым дорогим существам, со всем потоком
ее страстей, со всем обновлением прожитой жизни, в ней возникает стран-
ное равнодушие... Равнодушие людей, которые и в страстях своих, и в
страданиях, и в радостях так часто прибегали к Иллюзии, что ее путы из-
носились и ослабели. Если все же на теле остаются их глубокие следы, то
лишь потому, что это доставляет наслаждение, и человек сам украдкой под-
тягивает ремни. Они держат, потому что ты это любишь, потому что ты это-
го хочешь, потому что ты хочешь, чтобы они держали... А если не хотеть?
Знаем, знаем! Лучше не думать об этом... Но что толку в том, чтобы не
думать? Все равно знаешь! Ясные, грозные и смеющиеся глаза Освобожде-
ния...
в них, если хочешь действовать. Но когда такая сыворотка влита в кровь,
она не вредит натуре сильной и уравновешенной, она не нарушает равнове-
сия, а лишь устанавливает его на более прочных основаниях. И активность
ничего от этого не теряет: она становится только более твердой, более
радостной, так как освобождается и от страха и от надежды. Подобное яв-
ление трудно объяснить, и нет для него достаточно мудрого толкователя,
но только с этого периода начинает человек в полной мере наслаждаться
жизнью и деятельностью, ибо все его лихорадочные порывы отныне озарены
этим ослепительным светом, этим открытием ("Но только смотри, никому не
выдавай своей тайны! "), что "все - Игра".
тельность была так страшна, вовлеченные в нее страсти так сильны, что
продолжать можно было только ослабив высокое напряжение духа: "играли" с
жизнью, "играли" с ужасом, как "играли" с радостью, как "играли" с лю-
бовью, с честолюбием, с ненавистью. "Играли" инстинктивно, не признава-
ясь самим себе... Великая опасность эпохи, которая на время утратила
ощущение ценностей жизни и для которой самыми значительными ценностями
стали игрушки! Мало было людей, которые - одни больше, другие меньше -
не были бы захвачены этим духом "игры"... Аннета, восприимчивая ко всем
проносившимся мимо дуновениям, также подвергалась заразе, но только она
привносила в игру свой стиль. Очарованная душа, она была к этому пред-
расположена!..
ми; она лучше разбиралась в картах партнеров, - не для того, чтобы выиг-
рать у них, а для того, чтобы играть за них. И если бы они выиграли, она
бы сумела сделать так, чтобы и для нее не все оказалось потеряно; когда
их поле бывало убрано и снопы связаны, она все же умела подобрать для
себя несколько колосьев смеха и забавы. Она хваталась за то, что было
смешного в неприятных положениях, выпадавших в лотерее на ее долю, и за
то, что было смешного в выигравших счастливчиках, которые эксплуатирова-
ли ее. Бургундская ее кровь победила. Куда девалось все ее пуританство,
склонность к пессимизму, которая могла бы быть оправдана горестями эпохи
и ее личными невзгодами! Аннета идет своей дорогой, свободная от ярма,
ей никого не надо учить уму-разуму, ей ни до кого нет дела; глаза ее
смеются, и она говорит себе: "Мир таков, как он есть. И я тоже такая,
как есть. Пусть он меня потерпит! Ведь я-то его терплю!"
тоже, как все остальное! Свет очей моих... Без тебя весь мир для меня
померкнет!) - она уже не требовала, чтобы он стал ее подобием, чтобы он
думал, как думает она, любил то, что она любила... - Она смеялась, заг-
лядывая ему в душу свободными и любопытными глазами и находя там раска-
ленный мир и вихри дыма. О, не все там было прекрасно, далеко не все!
Она видела, как копошатся довольно скверные животные, жестокие и жадные:
ненависть, гордость, похоть, все пороки, порожденные духом насилия, од-
нако ("Слава богу!.. Но бога ли я должна славить? Слава моему чреву, ко-
торое создало тебя! ") там не было никаких пороков низменных... Много
маленьких волчат... Ну что ж, в лесу молодости без них не бывает! "Уди-
райте! Я там посадила егеря! Пусть учится своему делу!"
взглядом... "Какая у тебя бессердечная мать! - весело думала Аннета. -
Не так ли, бедный мой Марк? Тебя ждет еще столько трудностей и битв! А
она тебя и не пожалеет! Полно, она знает (да и ты знаешь), что через это
надо пройти, и пройти одному, и ты пройдешь, - избитый, измочаленный,
быть может, израненный, но закаленный! Что толку в доблести, не знающей
риска, сохраняемой в безопасном месте? Рискуй! И бросайся в огонь семиж-
ды семь раз! Когда выберешься, ты мне скажешь спасибо".
и предоставляла ему полную свободу и благоразумно воздерживалась от
расспросов о том, о чем он сам не заговаривал, однако подозрительному и
обидчивому Марку казалось, что мать следит за ним. Он чувствовал себя
скованным, и это его раздражало, он с трудом сдерживал неукротимое жела-
ние высказать это матери. А ей и не нужно было, чтобы он сказал это; его
вспышки и предгрозовое молчание говорили за него. Она предупредила собы-
тия... Кстати, и материальные обстоятельства делали совместную жизнь
трудной. Новая квартирная плата вынуждала менять квартиру, а жилищный
кризис не позволял найти в Париже чтонибудь подходящее по доступной для
них цене. К тому же не было денег, и бесплодность погони за заработком
должна была, по-видимому, заставить Аннету в конце концов покинуть Па-
риж.
к сестре. Сильвия была в состоянии помочь ей и не отказала бы. Однако
надо помнить характер обеих сестер, трения, которые не прекращались меж-
ду этими двумя цельными и противоположными натурами, несмотря на их вза-
имную любовь. Они по-настоящему любили друг друга, и каждая признавала
за другой превосходство в какой-нибудь определенной области. Но (само
собой разумеется) каждая ставила свою область выше и безотчетно стреми-
лась одержать на жизненном поприще верх над другой. Ни одна не стала бы
просить у другой несколько очков вперед. Они были игроки - обе, и каждой
хотелось выиграть. О, дело было не в ставке, а только в том, чтобы выиг-
рать! И все же два-три месяца тому назад Аннете пришлось обрадовать свою
самолюбивую и искренне привязанную к ней сестру и взять у нее взаймы
несколько тысяч франков, чтобы расплатиться с просроченными долгами,
чтобы внести за право учения Марка и уплатить за квартиру. Аннета блюла
традиции старых буржуа, которые не могли спокойно спать, если они ко-
му-нибудь были должны. Но на свою беду она вылезла из одного долга, что-
бы тут же залезть в другой; она не только не имела возможности скоро
вернуть деньги сестре, но видела, что надвигается необходимость обра-
титься к ней снова. Сильвия была рада. Она намеревалась использовать де-
ятельный характер Аннеты в своем предприятии. Лет двадцать тому назад
она сделала такую попытку, но безуспешно. Однако, несмотря на неудачу,
она своей мысли не оставляла. Сильвия, как и Аннета, была из тех, кото-
рые могут молчать всю жизнь, если жизнь мешает осуществлению их замыс-
лов, но не уступят ни пяди в надежде, что жизнь устанет от своего уп-
рямства раньше, чем они.
попутный ветер, и она обладала способностью быстро маневрировать. Она
сумела использовать исступленную погоню за роскошью, удовольствиями,
танцами, наслаждениями - всю вспышку безумных страстей, охватившую Па-
риж. Мастерская мод принесла ей огромную прибыль в течение последнего
года войны, и теперь Сильвия решила ее расширить: она открывала салоны,
в которых устраивались кабинеты красоты, выставки, литературные и музы-
кальные вечера. В этих салонах танцевали, пили чай и даже - в таинствен-
ных и роскошно обставленных подвалах - курили опиум. Там делали почти
все, что можно было делать, - в пределах хорошего вкуса и полной свобо-
ды, ибо настоятельница этого аббатства была истинная дочь Парижа, свобо-
долюбивая, с тонким вкусом, и она не могла бы допустить в Телеме насилие
и грубость. В остальном - мудрое правило: "Делай что хочешь!" У нее было
достаточно должников в высших сферах, и она была спокойна за то, что они
позаботятся о ней и не допустят, чтобы к ее предприятию присматривались
слишком внимательно.
которая, обладая двойным качеством - компаньона и любовника, - считала
себя незаменимой. Правда, для Сильвии незаменимых не существовало, за-
местителя она подыскивала легко. "Когда не хватает одного монаха, аб-
батство без дела не стоит..." Но как раз этот любовник и компаньон был
незаменим: Сильвия получала от него и выгоду и удовольствие. Utile dulci
[94]. В области моды этот шарлатан творил чудеса. В минуту гениального
прозрения он открыл, что править миром можно, только держа его за нос.
Он чрезвычайно быстро сделался фигурой в области парфюмерии, прославив-
шись по обе стороны Атлантического океана формой своих флаконов и их со-
держимым. Его слава соперничала со славой Фоша. Этот господинчик был да-
же недалек от мысли, что не меньше прославил Фракцию, чем Фош. Как бы то
ни было, его способ прославиться обошелся Франции дешевле. Он любил на-
зывать себя Наполеоном женщин, то есть одной половины человечества; дру-
гую половину он оставлял Наполеону I. Он подписывал свои изделия: "Кокий
(Ги)" (его настоящая фамилия была Кокю [95]). Правда, говорят, что это
приносит удачу, но рекламировать подобные вещи не принято: чего доброго,
Шилова Юлия
Маркеев Олег
Шилова Юлия
Панов Вадим
Шилова Юлия
Белогорский Евгений