не только епископат, но и многих светских владык от Португалии до
Скандинавии и от Англии до Болгарии. Он был щедр на анафемы и интердикты
и, словом, всею деятельностью опровергал название своего богословского
трактата, являя собою человека, властвующего над судьбой. При нем были
разгромлены альбигойцы, организован четвертый крестовый поход. В Византии
создана Латинская империя, в Париже и Оксфорде открыты университеты. При
нем явились и новые монашеские ордена так называемых нищенствующих, в
соответствии с уставами святого Франциска и святого Доминика, открывшие
новую эру в средневековом христианстве. Францисканцы помогли Иннокентию
III справиться с угрозою еретического (уравнительного) движения бедноты, с
помощью францисканцев распространял он идею необходимости всевластия пап
над всеми христианскими народами.
королевы Ядвиги, Венгрия с Польшей составляли одну церковную область
францисканского монашеского ордена. И первым католическим епископом в
Вильне стал также францисканец, Андрей Васило. Где-то тут, в недрах этого
настойчивого ордена, и родилась идея поддержки брака Ягайлы с Ядвигою,
следствием коего стал грандиозный прыжок католического мира на восток
Европы. И что перед этою идеей был рыцарский орден меченосцев, явно
клонящийся к упадку, враждующий с папами и уже отработавший свое! И совсем
уж несущественны были чувства четырнадцатилетней девочки, которая должна
была сыграть свою, пусть важную, но преходящую роль в грандиозной драме,
затеянной святыми отцами ордена во славу римского престола и вящего
торжества католичества!
до всех этих событий, ограбленный на смертном ложе, оправдав тем самым
свой трактат о ничтожности человеческой судьбы!
прерывается эстафета столетий, когда есть организация, продолжающая
начатое дело из века в век. А такой организацией светская власть,
зависящая от личных пристрастий смертных государей, по справедливости быть
не может. И вот еще почему без веры, тут правильнее сказать - без церкви,
не стоят империи и царства падают во прах!
дороге святой королевы Кинги, разбрызгивая осеннюю грязь, скакал герольд в
оранжево-черном одеянии и в короткой, подбитой мехом безрукавке с золотыми
шнурами на расшитой шелками и парчовою нитью груди. У городских ворот он с
маху осадил коня, так что жеребец всхрапнул, свивая шею и кося глазом, а
крылья широких откидных рукавов и султан из пышных белых перьев над мордою
коня взвихрились так, словно грозили оторваться и улететь. Натягивая
поводья и широко разводя носки упертых в стремена напруженных ног, плотно
обвитых алою шнуровкой, герольд поднял ввысь короткий серебряный рожок и
протрубил трижды. С башни Казимержа ему ответил городской трубач, и вот
уже к воротам устремилась стража и копейщики выстроились в два ряда,
подняв сверкающие острия копий. Гулко протопав под сводами ворот, герольд
бросил в ждущие, усатые, разрумянившиеся от холода лица только одно слово:
<Едет!> - и улицею, едва не сбивая расступающихся горожан, поскакал к
замку.
радостная весть. И уже сбегались любопытные горожане, и уже в замке
началась хлопотливая суета приготовлений, уже несли муку, окорока, сало и
битую птицу на поварню, и уже важные вельможные паны, краковский епископ и
весь церковный капитул надевали праздничные одежды и ризы, готовясь к
долгожданной встрече.
дворян, кареты, обитые тканями, возки духовных лиц, подводы и фуры,
везущие богатое приданое королевны: отделанные золотом и серебром, шитые
драгоценными камнями и канителью одежда и белье, алые подушки, ковры,
посуду, парчу, золото и хрусталь, хрупкое венецианское стекло и бесценные
зеркала. Ядвигу провожал кардинал, архиепископ Эстергомский, наивысший
канцлер венгерской короны еще со времен Людовика, престарелый Дмитрий, с
ним - духовные и целое войско дам и девиц, фрейлин и прислужниц
четырнадцатилетней королевны. Весь этот поезд уже через несколько часов
приблизил к городским воротам и вот-вот должен был вступить через Казимерж
в Краков.
поддерживаемой со сторон несколькими охранниками <наюками>, то верхом на
богато убранном широкогрудом и коротконогом татарском коне, бахмате, сидя
полубоком, свесивши ноги на одну сторону, так что долгий подол отвеивался
на скаку, легко держа поводья в правой руке. (Ездить верхом она умела и
любила.) Разгоревшаяся на ветру, трепетная от ожидания, Ядвига была чудно
хороша. В свои четырнадцать лет королевна выглядела уже вполне взрослой
девушкой. Стройная и гибкая, с оформившейся грудью, яркими, еще по-детски
чуть припухлыми губами, с красивым рисунком бровей, она вызывала
восхищение у всех, кто с нею встречался. Дорога через Татры почти не
утомила ее. Внове было все - и пустынность мест, так что косули перебегали
дорогу королевскому поезду, а несколько раз и горбатые лоси подходили
любопытно к самой дороге, и редкие, бедные на вид селения, и местные замки
с грубо сложенной из дикого камня стеной, с хороводом дубовых служб и
амбаров внутри. В замках останавливались поесть и покормить лошадей. По
мосту надо рвом низкими воротами с гербами владельца проезжали под лай
собак ко второму двору, к господским палатам, украшенным цветными
кафелями. Навстречу выбегала раскрасневшаяся паненка с пучком сухого
пахучего майорана, заткнутого за пазуху. Ядвигу вводили в обширную и
низкую горницу со скудным светом из небольших окошек, затянутых пузырем.
После роскошных дворцов Вены казалось невероятно темно и низко. Но тут же
являлась в обилии разная снедь, дичина, печеный кабан с острою приправой,
пироги, творог, моченые яблоки, из глубоких погребов выкатывались целые
бочки хмельного меда и браги. Хозяин суетился, скликая слуг, взглядывая на
Ядвигу, невольно расправлял плечи и со значением трогал долгие вислые усы,
на что Ядвига, привыкшая к поклонению, отвечала одним лишь движением
бровей и легкой снисходительною улыбкой. Хозяева тащили, что могли.
Дворяне и слуги ели и пили, иногда тут же останавливались на ночлег, и
тогда Ядвиге предоставляли самую роскошную постель с хозяйской периною,
опрысканною розовой водой, в горнице, где по стенам были развешены пахучие
травы: мята, полынь, божье деревце и гвоздика, а фрейлинам и свите стелили
прямо на полу, на пышных ворохах соломы, застланной попонами и кошмами.
пустынная дорога среди дубрав в багреце, пурпуре и черлени поздней осени.
словно труба. Дорога опускалась в долины когда-то райской, но опустошенной
татарами и с тех пор еще мало заселенной страны, и польские паны, ревниво
гордясь своею родиной, рассказывали Ядвиге о драгоценных металлах, что
добывают в здешних горах, о богатствах Бахнийских рудников и соляных копей
Велички. Указывали на уже появлявшиеся там и сям сады и виноградники.
заселенной страны, и сразу понравился ей: и Вавель, вознесенный над
городом, и островерхие дома, тесно прижатые друг к другу, с затейливою
каменною резьбой, и разноязыкая густая толпа горожан в разнообразных
одеждах, среди которой, кроме немецких мещан и ремесленников, польских
шляхтичей и вездесущих жидов, попадались татарские купцы, армяне, русичи и
даже восточные гости с крашенными хною бородами. Города она толком так и
не увидала, поскольку ее сразу же повезли в Вавель (Вонвель, как
говорилось тогда). Впрочем, встречи начались еще за городом.
процессия духовенства и граждан. Городские ратманы в шелковых одеждах, с
серебряными поясами, в бархатных колпаках, с кордами у пояса, выстроились
шеренгою. За ними подымались знамена цехов: мясники, медники, скорняки,
сыромятники и меховщики, сапожники, портные, булочники, шапочники,
позументщики, стригачи, цирюльники, сафьянщики, поясники, конские
барышники, лучники, ковровщики, панцирники, мундштучники и седельники,
золотых дел мастера, живописцы, резчики, красильщики, изготовители
клавикордов, вощаники и другие многие - словом, все они были тут. Лес
знамен, над ратманами - хоругви, герб и золотые ключи столицы. Ратманы
кланялись, хоругви тоже склонялись перед Ядвигой. Ее оглушил гром музыки,
трубы, флейты, свирели ударили враз. Нанятые городом фокусники и шуты
ходили колесом, вертелись перед нею, звякая бубенцами.
девицы в белых одеждах со свечами в руках. Девицы тоже пели что-то
веселое. День тускнел, но тем ярче пылали факелы, свечи, костры на улицах
- по всему Казимержу. Пока добрались до замка, у Ядвиги закружилась
голова. Сразу, с ходу, процессией устремились в собор, где ее
благословляли и поздравляли.
епископе Яна Радлицу, давнего друга своего отца, который учился медицине
во Франции, долго был потом при венгерском дворе и в благодарность получил
от Людовика Краковское епископство. В церкви им говорить было неудобно, и
Ядвига только благодарно прижалась губами к такой знакомой по запаху
лекарственных трав старческой руке. Епископ Ян понял и просиял печеным
личиком. Невзирая на митру и облачение и даже должность канцлера
государства, он и теперь с виду оставался ученым лекарем и ни кем иным и,
благословляя дочь своего благодетеля, произнес вполголоса несколько
неуставных слов, полностью потонувших в шуме толпы... К ней теснились,
заглядывали в глаза. Ядвига уже едва терпела, вынужденно отвечала на
поклоны, не различая лиц, и лишь одно запомнилось: бархатные брови и
горящий откровенный восхищением взгляд Спытка из Мельштына.
Роллинс Джеймс
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Браун Дэн
Перумов Ник
Каргалов Вадим