картинами, драгоценными камнями, слитками золота и серебра, беспрестанно
тянутся по дорогам, ведущим к его имениям в Славонии. Там прячет он сок-
ровища, которых хватило бы на выкуп трех королей. Ест он на золотой по-
суде, похищенной им у прусского короля в Заарау, причем он едва не похи-
тил и самого короля. Одни уверяют, что он опоздал на четверть часа, а
другие - что король был в его руках и дорого заплатил за свою свободу.
Подождем! Быть может, Тренк-грабитель уже не долго будет пользоваться
такой славой и таким богатством. Говорят, ему грозит уголовный процесс,
самые ужасные обвинения тяготеют над его головой, а императрица смер-
тельно боится его; и говорят также, что те из его кроатов, которые не
удосужились, как это принято, выйти в отставку, будут зачислены в регу-
лярные войска и зажаты в кулак на прусский манер. Что касается его само-
го... я довольно печального мнения об ожидающем его при дворе приеме и
наградах.
взяли приступом наиболее упорно защищавшиеся крепости, выиграли самые
отчаянные битвы. Всегда первые в атаке, первые у укрепленных мостов,
первые у брешей крепостей, они приводили в восхищение наших самых круп-
ных генералов, а врагов обращали в бегство. Французы всюду отступали пе-
ред ними, да и сам великий Фридрих, говорят, побледнел, как простой
смертный, от их воинственных криков. Нет таких быстрых рек, непроходимых
лесов, тинистых болот, отвесных скал, того града пуль и моря пламени,
которых не преодолели бы они во всякие часы ночи, в самые суровые време-
на года. Да! Поистине, скорее они спасли корону Марии-Терезии, чем ста-
рая военная тактика всех наших генералов и все хитрости наших диплома-
тов.
жи будут санкционированы.
ются...
дениях империи, так и во владениях союзников?
то, что раньше было дозволено.
нату.
Богемском Лесу.
тили человек десять-двенадцать, спавших вокруг нас?
свирепыми людьми, которых она тогда, так же как Иосиф, приняла за конт-
рабандистов. Но иные волнения, которых она не разделяла и о которых даже
не догадывалась, запечатлели в памяти Иосифа все обстоятельства той гро-
зовой ночи.
сутствия и покинувшие сарай до рассвета со своими мешками и тяжелыми уз-
лами, и были пандуры, - сказал Иосиф. - У них было такое же оружие, та-
кие же лица, усы и плащи, какие я только что видел; провидение без наше-
го ведома спасло нас от самой страшной встречи, какая только могла прои-
зойти у нас в пути.
казывал подробности их путешествия, - эти достойные малые, набив себе
карманы, своевольно освободились от службы, как это у них в обычае, и
направлялись к границе, предпочитая сделать крюк, чем идти с добычей по
имперским владениям, где они всегда рискуют попасться. Но будьте увере-
ны, что не всем им удается благополучно добраться до границы. В продол-
жение всего пути они не перестают грабить и убивать друг друга, и только
сильнейшие из них, нагрузившись добычей товарищей, достигают своих лесов
и пещер.
поминаний о пандурах Тренка, и она отправилась в театр. Собственной
уборной для одевания у нее не было, - до сих пор г-жа Тези уступала ей
свою. Но на этот раз, обозленная успехами Консуэло и уже ставшая ее зак-
лятым врагом, Тези унесла с собой ключ, и примадонна этого вечера была в
большом затруднении, не зная, где приютиться. Такие маленькие козни в
большом ходу в театре, они раздражают и приводят в волнение соперницу,
которой хотят насолить. Она теряет время на розыски уборной, боится не
найти ее, - а время идет, и товарищи бросают ей на ходу: "Как! Еще не
одета? Сейчас начинают!" Наконец, после бесконечных просьб и бесконечных
усилий, раздражении и угроз, она добивается, чтобы открыли какую-нибудь
уборную, где нет даже самого необходимого. Хотя костюмерше и заплачено,
но костюм или не готов, или плохо сидит. Горничные, помогающие оде-
ваться, к услугам всякой другой, кроме жертвы, обреченной на это ма-
ленькое истязание. Колокольчик звенит, бутафор визгливым голосом кричит
по коридорам: "Синьоры, синьорины, сейчас начинают!" - страшные слова,
которые дебютантка не может слышать без содрогания. Актриса не готова,
она торопится, у нее лопаются шнурки, она рвет рукава, криво надевает
мантилью, а диадема ее упадет при первом шаге, сделанном на сцене. Вся
трепещущая, негодующая, изнервничавшаяся, почти в слезах, она должна по-
явиться с небесной улыбкой на устах. Голос ее должен звучать чисто,
громко, уверенно, а тут сжимается горло и сердце готово разорваться...
О! Все эти цветы, дождем сыплющиеся на сцену в минуту триумфа, заключают
в себе тысячи шипов!
ла:
какую на первых порах выкинула со мной. Но я помогу тебе хотя бы для то-
го, чтобы ее взбесить. По крайней мере отомщу ей. А ты, Порпорина, ты
так идешь в гору, что я рискую оказаться побежденной всюду, где буду
иметь несчастье встретиться с тобой. Ты тогда, конечно, забудешь, как я
веду себя теперь, а будешь помнить лишь то зло, которое я тебе сделала.
эло, входя в уборную своей соперницы и начиная одеваться за ширмой, в то
время как немецкие горничные хлопотали вокруг обеих артисток, которые
без опаски могли говорить между собой по-венециански. - Право, уж не
знаю, какое зло вы мне сделали, что-то не помню.
цогиня, доказывает твою злобу.
проговорила Консуэло, пересиливая отвращение, вызванное дружественным
обращением к женщине, так мало имевшей с ней общего.
степени забыла бедного Дзото?
вая к ноге королевский котурн с мужеством и присутствием духа, которые
дает подчас увлечение любимым делом, и, решив попробовать голос, вывела
блестящую руладу.
вдруг оборвав ее, бросила горничной:
что одеваете нюрнбергскую куклу? Эти немки, - продолжала она по-венеци-
ански, - совсем не знают, что такое плечи. Позволь им только, они сдела-
ют тебя квадратной, как их вдовствующие герцогини. Порпорина, не давай
закутывать себя до ушей, как в прошлый раз, - это было просто нелепо.
и из-за таких пустяков я не хочу бунтовать.
же меня, и скоро мои плечи будут держаться только былой славой.
говор. И, чтобы прервать его, она, причесываясь, стала петь гаммы и ру-
лады.
пению. - Ты вонзаешь мне в горло тысячу кинжалов... Ах! Я охотно уступи-
ла бы тебе всех своих возлюбленных, так как уверена, что найду других,
но с твоим голосом и твоей манерой петь я никогда не смогу соперничать.
Замолчи, а то меня разбирает желание задушить тебя!
ее насмешливой лестью скрывается настоящая мука, умолкла, но минуту
спустя Корилла снова заговорила:
с присущим ей поразительным добродушием, - давай я тебя научу. Введи ее
куда-нибудь в свою партию, а я изобрету для себя какую-нибудь другую ру-
ладу.