полюбила человека бессовестного и развратного, она бы погибла, ибо есть
щедрые сердца, отдающие себя целиком, и Козетта принадлежала к числу таких
натур. Одно из великодушных свойств женщины -уступать. Любви на той высоте,
где она совершенна, присуща некая дивная слепота стыдливости. Но каким
опасностям подвергаетесь вы, благородные души! Часто вы отдаете сердце, мы
же берем тело. Ваше сердце мы отвергаем, и вы с трепетом взираете на него во
мраке. Любовь не знает середины: она или губит, или спасает. Вся
человеческая судьба в этой дилемме. Никакой рок не ставит более неумолимо,
чем любовь, эту дилемму: гибель или спасение. Любовь - жизнь, если она не
смерть. Колыбель, но и гроб. Одно и то же чувство говорит "да" и "нет" в
человеческом сердце. Из всего созданного богом именно человеческое сердце в
наибольшей степени излучает свет, но, увы, оно же источает и наибольшую
тьму.
сенью чащи, что ни день все более благоуханной и густой, появлялись два
существа, соединявшие в себе все сокровища целомудрия и невинности, полные
небесного блаженства, более близкие ангелам, чем людям, чистые, благородные,
упоенные, лучезарные, сияющие один для другого во мраке. Козетте над головой
Мариуса чудился венец, а Мариус вокруг Козетты видел сияние. Они прикасались
друг к другу, смотрели друг на друга, держались за руки, прижимались один к
другому; но был предел, которого они не преступали. Не потому, чтобы уважали
его; они не знали о нем. Мариус чувствовал преграду - чистоту Коэетты.
Козетта чувствовала опору-честность Мариуса. Первый поцелуй был вместе с тем
и последним. После него Мариус только прикасался губами к руке, косынке или
локону Козетты. Козетта была для него ароматом, а не женщиной. Он вдыхал ее.
Она ни в чем не отказывала, а он ничего не требовал. Козетта была счастлива,
Мариус удовлетворен. Они жили в там восхитительном сиянии, которое можно
назвать ослеплением души. То было первое невыразимое идеальное объятие двух
девственных существ, двух лебедей, встретившихся на Юнгфрау.
душевного упоения, Мариус, безупречный, ангельски чистый Мариус был способен
скорее пойти к продажной женщине, чем приподнять до щиколотки платье
Козетты. Однажды лунной ночью Козетта наклонилась, чтобы подобрать что-то с
земли, и ее корсаж приоткрылся на груди. Мариус отвел взгляд в сторону.
друг друга.
священным. Все цветы раскрывались вокруг них и струили им фимиам, а они
раскрывали свои души и изливали их на цветы. Сладострастная, могучая
растительность, опьяненная, полная соков, трепетала вокруг этих детей, и они
произносили слова любви, от которых вздрагивали деревья.
довольно, чтобы потрясти и взволновать природу. Магическую власть их не
поймешь, читая на страницах книги эти беседы, созданные для того, чтобы быть
унесенными и рассеянными, подобно дыму, ветерком, колеблющим листья. Лишите
шепот двух влюбленных мелодии, которая льется из души и вторит ему, подобно
лире, и останется лишь тень; вы скажете: "Только и всего?" Да, да,
ребячество, повторение одного и того же, смех по пустякам, глупости, вздор,
но это все, что есть в мире возвышенного и глубокого. Единственное, что
стоит труда быть произнесенным и выслушанным!
человек, который никогда их не произносил, - тупица и дурной человек.
как это случилось, они перешли на "ты".)
маленькой. А мое настоящее имя Эфрази Тебе разве не нравится это имяЭфрази?
Козеттой.
ученее меня, но я померяюсь с вами вот в чем: "Люблю тебя!"
пропетую звездой.
невежливо кашлять и тревожить меня. Я хочу, чтобы ты чувствовал себя хорошо,
иначе я буду очень несчастной. Что мне тогда делать?
прикончить одного инвалида!
это было невозможно. В этом чувствовалось неизведанное прикосновение плоти,
перед которой отступала с каким-то священным ужасом беспредельная невинная
любовь.
было иного: приходить каждый вечер на улицу Плюме, отодвигать старый
податливый прут решетки, садиться рядом, плечом к плечу, на этой самой
скамейке, смотреть сквозь деревья на мерцанье спускающейся на землю ночи,
прикасаться коленями к пышному платью Козетты, поглаживать ноготок ее
пальчика, говорить ей "ты", по очереди вдыхать запах цветка, -и так всегда,
бесконечно. Высоко над ними проплывали облака. Всякий раз, когда подует
ветер, он уносит с собой больше человеческих мечтаний, чем тучек небесных.
"Говорить комплименты" той, которую любишь, -это первая форма ласки, робко
испытывающее себя дерзновение. Комплимент-это нечто похожее на поцелуй
сквозь вуаль. Затаенная чувственность прячет в нем сладостное свое острие.
Перед сладострастием сердце отступает, чтобы еще сильнее любить. Выражения
нежности Мариуса, овеянные, мечтой, были, если можно так выразиться,
небесно-голубого цвета. Птицы, когда они летают там, в вышине, близ обители
ангелов, должны слышать такие слова. К ним, однако, примешивалось все
жизненное, человеческое, положительное, на что был способен Мариус. Это были
те слова, что говорятся в гроте, прелюдия к тому, что будет сказано в
алькове; лирическое излияние, смесь сонета и гимна, милые гиперболы
воркующего влюбленного, утонченности обожания, собранные в букет и издающие
нежный, божественный аромат, несказанный лепет сердца сердцу.
могу лишь созерцать тебя. Ты милость божия. Я не знаю, что со мной. Край
твоего платья, из-под которого показывается кончик твоей туфельки, сводит
меня с ума. А когда твоя мысль приоткрывается - какой волшебный свет
разливает она! Ты удивительно умна. Иногда мне кажется, что ты сновидение.
Говори, я слушаю, я восторгаюсь тобой. О Козетта! Как это странно и
восхитительно! Я совсем обезумел. Вы очаровательны, сударыня. Я гляжу на
твои ножки в микроскоп, а на твою душу - в телескоп.
утра, - говорила Козетта.
любви, подобно тому как тяготеют к центру заряженные электричеством бузинные
фигурки.
невинности, чистоты, света. О ней можно было сказать, что она прозрачна. На
каждого, кто ее видел, она производила впечатление весны и утренней зари. В
ее глазах словно блестела роса. Козетта была предрассветным сиянием в образе
женщины.
право, эта маленькая монастырка прямо со школьной скамьи, беседовала с
тончайшей проницательностью и порой говорила словами истины и красоты. Ее
болтовня была настоящим разговором. Она не ошибалась ни в чем и судила
здраво. Женщина чувствует и говорит, повинуясь кроткому инстинкту сердца,
вот откуда ее непогрешимость. Только женщина умеет сказать слова нежные и
вместе с тем глубокие. Нежность и глубина - в этом вся женщина; в этом все
небо.
слезы. Раздавленная божья коровка, перо, выпавшее из гнезда, сломанная ветка
боярышника вызывали жалость: их упоение, повитое грустью, казалось, просило
слез. Вернейший признак любви - умиленность, иногда почти мучительная.
в любви, - они охотно смеялись, и с такой восхитительной свободой, так
непринужденно, что порой походили на мальчишек. И все же, неведомо для
сердец, опьяненных целомудрием, неусыпная природа всегда возле них. Она
здесь, со своей грубой и высокой целью, и как бы ни были непорочны души, в
самой невинной встрече наедине есть что-то очаровательное и таинственное,
отличающее чету влюбленных от двух друзей.
друг друга, улыбаются друг другу, смеются, делают гримаски уголками губ,
сплетают пальцы, говоря г друг другу "ты", и это не мешает вечности. Двое
влюбленных скрываются в вечере, в сумерках, в невидимом, вместе с птицами, с