бросали на лица неровные мятущиеся отблески. У Ядвиги оставалось теперь
только одно желание: добраться до ложа и до туалетной комнаты. Устала так,
что даже есть расхотелось, и если бы еще чуть-чуть умедлили, с нею бы
случилась истерика. Так прошел и, слава Богу, окончился первый день.
Поздно вечером, уже полураздетая, она долго молилась, прося у Господа дать
душевные силы и послать друзей, таких, как Ян Радлица, чтобы было ей не
так страшно и не так одиноко на своей новой родине.
постельного полога. В переплеты окон, забранных дорогим привозным стеклом,
отчужденно глядела высокая строгая луна. Ядвига, удерживая дрожь, скорей
зарылась в пышную перину, прижала, притиснула к себе прислужницу, что
согревала постель госпоже да и заснула ненароком. И так, не отпуская
сонную девушку, удерживая пляску зубов, начала постепенно согреваться, а
согреваясь, успокаиваться. Уже не показалось так страшно и одиноко,
вспомнился сияющий маленький Радлица, лекарь отцов... Она поворочалась,
устраиваясь поудобнее, и наконец унырнула в сон.
луна и дядя Альбрехт, строгавший доски, которые он почему-то прикладывал к
ней, измеряя ее рост, и строгал снова, приговаривая: <Для тебя! Для тебя
делаю, солнышко! Чтобы тебе потеплее было!> А потом кто-то добрый голосом
господа Бога примолвил ей: <Спи!>
друг за другом, бегали по залам, спускались, замирая от страха, по
каким-то кривым каменным лестницам. Ядвигу, после сложного утреннего
туалета с притираниями, духами, румянами, пудрой, с бесконечным
разглядыванием себя в зеркало, фрейлины утащили за собой, знакомиться с
замком. Выходили на двор, к поварне, где с заранья пекли и стряпали
всяческую снедь на сотни персон, пока не явился замковый капеллан и не
начал стыдить, Ядвигу - почтительно, а девиц сердито, за детские шалости,
не пристойные сану будущей государыни.
явился благословить трапезу и заботливо вопросил: <Хорошо ли госпожа
провела ночь?> Дальше пошло уже знакомым побытом. Нахлынули придворные,
гости, вельможи двора, и Ядвига впервые ощутила в полной мере, как умно
поступила покойная бабушка, обучивши ее польской речи, без которой она
была бы тут не более как куклой, бессмысленно хлопающей глазами.
выполнялись. Короновать Ядвигу решено было сразу и в качестве <короля>.
Так, хотя бы формально, но соблюдалось древнее правило, запрещающее
женское престолонаследование. Недоставало короны Болеславов, увезенной
Людовиком в Венгрию, но вельможи, после некоторых споров, признали
достаточною женскую корону, которой короновались супруги королей, и, по
счастью, оставленную Людовиком. Обряд коронации был назначен через
несколько дней, в день святой Ядвиги, в воскресенье, пятнадцатого октября.
Дмитрием. Тут был и величественный архиепископ Гнезненский, Бодзанта (тем
более величественный, что ему, наконец, едва ли не впервые не приходилось
лукавить и выкручиваться, как во время Серадзского съезда), был и епископ
краковский, Ян Радлица.
румянец попеременно сменялся лилейною бледностью, и тогда особенно
глубокими казались глаза и особенно темными брови - и процессией двинулись
в кафедральный собор. Светские господа и шляхта, духовенство: аббаты в
митрах и с посохами, польский с венгерским, высшие придворные чины со
знаками власти. Корону должен был бы нести краковский каштелян, скипетр -
воевода, державу и меч Болеслава Храброго - иные воеводы. Но все это
хранилось о сю пору в венгерской казне, и перед Ядвигою несли только
женскую корону польских королев.
шляхтичей, в белом одеянии, тунике, далматике, в золотистых сандалиях, в
королевской мантии и с распущенными волосами. Некогда великая Византия
отсчитывала последние предсмертные десятилетия своей судьбы, но в
торжественных одеяниях королей и королев Европы все еще не угасала память
парадных одежд византийских императоров и императриц.
поддерживали ее долгий подол, придворные и шляхта со свечами теснились по
сторонам, оставляя Ядвиге узкую дорожку к трону, поставленному посередине
собора. Оглушительно гремел хор трубачей и флейтистов. Кто-то незримый
тронул ее за рукав, напоминая, что надо остановиться у ступеней трона.
Важно прошествовав мимо нее, каштелян с воеводою отнесли корону на алтарь
собора. Ядвига подняла голову, почти надменно вздернув подбородок: она -
король!
лязгнула сталь: шляхта встала, обнажив оружие. У Ядвиги противный холод
потек куда-то по животу, мгновением закружилась голова, стало не вздохнуть
от жаркого дыхания колыхнувшейся толпы, и святые слова латинской молитвы
доходили до нее словно сквозь воду. С новым лязгом сабли упали в ножны.
Опомнясь от обморочного ужаса, Ядвига слегка повела головой. Ее не
предупредили об этом обычае: праве шляхты с оружием в руках становиться в
этот миг на защиту духовных святынь. Архиепископ приближается, спрашивает,
желает ли она сохранить свободы и привилегии народа?
разносясь под сводами собора, по толпе течет одобрительный ропот. Ядвига
преклоняет колена. Архиепископ, омочив большой палец в елее, чертит кресты
на ее плечах и правом рамени. Вот он берет с алтаря корону. Корона -
широкое золотое кольцо, из которого, по сторонам, подымаются расцветшие
лилии и между ними, на серебряных прутиках, колышутся драгоценные камни.
Из-под короны, по французской моде, падают широкие атласные ленты, и
архиепископ слегка, чуть заметно, встряхивает короною, расправляя их. Вот
тяжелый золотой обруч коснулся ее головы. Загремели все трубы, общий крик
<Слава!> оглушает Ядвигу. По прочтении Евангелия ее отводят к престолу,
устланному парчою, и там наконец, взойдя по ступеням, она садится, садится
на престол. Свершилось!
головой два сановника, держат до самого конца службы. При
Ядвига сходит с престола и кладет на алтарь в золотом сосуде хлеб и вино.
За нею к алтарю подходят все вельможи. Возвращаясь на трон, Ядвига снова
садится, струною выпрямив спину, притушив долгими ресницами радостное
сияние глаз. Ждет причащения. (И тогда будет все, все! И она сможет
приказывать и велеть, как истая королева, как мог ее покойный отец,
Людовик! И тогда она позовет Вильгельма...) Не забудем, что королеве
Ядвиге всего четырнадцать лет!
трубы и флейты, опять славословия шляхты (мещан в соборе нет!). И снова,
процессией, ее отводят назад, в замок, к праздничному столу.
и едят, хвалят обилие рыбы и вина, а Ядвига глядит на все это с тою
опустошенностью в душе, которая наступает по достижении давно и трудно
желанного, и не понимает: что же изменилось в ней самой и для нее? Чем
этот пир отличен от того, прежнего, по приезде в Вавель? Разве тою
заискивающей почтительностью, с какой обращаются к ней теперь
девушки-сверстницы, которые всего неделю назад резвились, бегая по
лестницам замка, и волокли хохочущую Ядвигу вслед за собой.
краковян. Перед ратушею ей был поставлен престол. Ядвига воссела уже
привычнее, чем вчера, и могла рассмотреть и бургомистра и ратманов,
которые, в числе двадцати четырех, подходили и кланялись. А за ними -
одиннадцать судей с войтом во главе, а за ними - старшины цехов, купцы во
главе с Фуггерами, забравшими едва не всю торговлю медью. Город Краков,
после татарского погрома, при новом заселении стал немецким. Немцами были
городские мещане, ремесленники и купцы. Немецкий язык употреблялся в актах
и грамотах. Отдельные дворы-поместья шляхты были оттеснены на окраины
города, за пределы основных городских улиц: Градской, Жидовской,
Николаевской, Сенной и Басацкой. По дороге от Вавеля возвышались уже тогда
два величественных монастыря - францисканский, ближе к замку, по левой
стороне улицы, и доминиканский, или <павлов>, напротив Градка. И дома той
эпохи, островатые, тесно поставленные, - типичная немецкая готика, -
сохранились доселе, так что разве кроме исчезнувшей грязи замощенных и
заасфальтированных улиц все прочее оставалось таким, каким его видела
Ядвига в дни своей коронации, принимая местных бюргеров и гостей и отвечая
по-немецки на их немецкие приветствия. По-немецки Ядвига говорила свободно
и гораздо легче, чем на польском, который ей еще предстояло учить и учить,
чтобы наконец язык страны стал ей действительно родным. Впрочем, зная уже
несколько языков, польским Ядвига овладела быстро.
шляхта. Вернуть Польше Червонную Русь, откуда шел дорогой красильный
червец. Через Львов и крымские города - колонии Генуи - шла к тому же
торговля с Востоком. Да и сама благодатная тамошняя земля была предметом
вожделений многих малопольских магнатов. Однако вернуть Червонную Русь -
значило поссориться с матерью и сестрой, Марией, вызвать возможную войну с
Венгрией! (Последующие несчастья, обрушившиеся на королеву-мать, ссоры с
Сигизмундом и роковой плен в Хорватии, кончившийся гибелью королевы
Елизаветы, развязали руки малопольской шляхте относительно Червонной
Руси.)
Максимов Альберт
Посняков Андрей
Ларссон Стиг
Лукин Евгений
Контровский Владимир
Лукьяненко Сергей