Чтение 168–й страницы книги ~Наш общий друг~

лежала пропасть, неужели вы стали бы настаивать на моем отъезде?

- Не знаю, не знаю! Не спрашивайте меня, мистер Рэйберн. Пустите... я
пойду.

- Лиззи! Клянусь вам, я не стану вас удерживать. Клянусь, вы уйдете
отсюда одна! Я не пойду за вами, не буду больше преследовать вас - только
ответьте мне!

- Какого ответа вы от меня ждете, мистер Рэйберн? Разве я могу знать,
как бы я поступила, если бы вы были не тем, что есть.

- Если бы я был не тем, чем кажусь вам, - сказал Юджин, искусно
подменив ее слова, - неужели вы ненавидели бы меня?

- Ах, мистер Рэйберн! - умоляюще, сквозь слезы проговорила она. - Вы
слишком хорошо меня знаете, чтобы так думать обо мне.

- Если бы я был не тем, чем кажусь вам, Лиззи, неужели вы остались бы
по-прежнему безразличной ко мне?

- Ах, мистер Рэйберн! - снова ответила она. - Повторяю, вы слишком
хорошо меня знаете.

В этой беспомощно поникшей у него на руках девушке было что-то такое,
что говорило: сжалься над ней, не требуй, чтобы она открыла тебе свое
сердце. Но он не сжалился и заставил ее признаться.

- Если, зная вас, Лиззи, я действительно не смогу поверить, что вы
ненавидите меня, горемыку, или что вы безразличны к моей судьбе, дайте мне
услышать еще больше, прежде чем мы расстанемся. Скажите, как бы вы
поступили, если бы считали меня равным вам во всем?

- Это невозможно, мистер Рэйберн! Разве я могу представить вас равным
себе? Если бы это было возможно, тогда вы бы перестали быть самим собой.
Тогда я не могла бы вспоминать тот поздний вечер, когда впервые увидела вас
и вышла из комнаты, не вынеся вашего пристального взгляда. Или ту ночь и
утро, когда вы сказали мне, что мой отец умер. Или те вечера, когда вы
навешали меня в моем новом пристанище. И то, как вы поняли, что я никогда
ничему не училась, и помогли мне исправить эту мою беду. И то, как я
благоговела перед вами, дивилась и думала сначала, какой вы хороший, добрый,
что заботитесь обо мне.

- Думали так только сначала, Лиззи? А что вы думали потом? Что я дурной
человек?

- Нет, я этого не говорю. Я этого не думаю. Прошла первая радость,
прошло первое удивление, что меня заметил человек, так непохожий на всех,
кого я знала раньше, и тогда мне стало ясно: не надо нам было встречаться.

- Почему?

- Потому что я вам не ровня, - чуть слышно ответила она. - Потому что
все это безнадежно и ни к чему не приведет. Пощадите меня.

- А обо мне, Лиззи, вы подумали? - с укоризной спросил он.

- Нет, мистер Рэйберн. До сегодняшнего вечера не думала.

- Позвольте узнать, почему?

- До сегодняшнего вечера я не подозревала, что надо подумать и о вас.
Но если это надо, если вы сказали мне правду о себе и если жизнь не сулит
нам ничего, кроме разлуки, тогда да спасет вас господь, да смилуется он над
вами!

Душевная чистота, с которой она открыла в этих словах частицу своей
любви и своей боли, на миг проникла ему в сердце. Он обнял ее, словно она
умерла и в смерти стала для него святыней, и поцеловал в лоб, как целуют
умерших.

- Я обещал оставить вас одну. Позвольте хотя бы издали следовать за
вами. Уже стемнело... вы так взволнованы.

- Я привыкла ходить одна по вечерам. Прошу вас, не провожайте меня.

- Хорошо, попытаюсь... Даю слово сделать все, что в моих силах, Лиззи,
но других обещаний сегодня не ждите.

- Мистер Рэйберн, пожалейте и меня и себя и уезжайте отсюда завтра
утром.

- Попытаюсь.

Юджин сказал это с необычной для него серьезностью. Она подала ему
руку, быстро отняла ее и зашагала вдоль берега реки.

- Неужели Мортимер поверил бы этому? - пробормотал он, оставшись один.
- А я сам верю?

Оба вопроса относились к тому обстоятельству, что на руке, которой он
прикрывал глаза, были слезы. "Вот нелепость! Если бы кто увидел меня
сейчас!" - тут же мелькнуло у него в голове. А следующую мысль родило
недовольство той, кто была причиной этих слез: "Но все-таки моя власть над
ней бесспорна, что бы она там ни говорила".

Подумав это, он вспомнил ее лицо, когда она опустила голову, не
выдержав его взгляда. И как и в первый раз, тревога почудилась ему в ее
мольбах и в слабости, которую ей не удалось преодолеть.

- Она любит меня! А такая сильная натура должна быть сильной и в любви.
Она не может отдаваться одному чувству всецело, другому наполовину, а в
третьем проявлять малодушие. Нам с ней придется быть верными себе до конца.
Если моя натура поминутно взыскивает с меня, ей тоже не избежать этого.

Продолжая разбираться в самом себе, он думал: "А если жениться на ней?
Если пойти на такую нелепость, как переписка с МПР по этому вопросу? Узнав о
моей женитьбе, МПР, безусловно, призовет на помощь все свои умственные
способности. Какими же доводами он вооружится против меня, законника? "Тебе
претила женитьба ради денег и ради положения в свете, так как перед тобой
маячил страшный призрак - скука. А ты не боишься заскучать, если женитьба не
принесет тебе ни денег, ни положения в свете? Ты отвечаешь за себя?" И
законник, несмотря на все свое адвокатское красноречие, в глубине души
должен будет признать: "Правильно рассуждаете, МПР! Я за себя не отвечаю".

Призвав на помощь свое обычное легкомыслие, Юджин вдруг почувствовал
всю недостойность и пошлость такого тона там, где речь идет о Лиззи.

- Да... - продолжал он через минуту. - Хотел бы я видеть человека
(Мортимер исключается), который взялся бы убеждать меня, что это чувство к
красивой и достойной девушке, против моей воли родившееся во мне, не
настоящее и что я не останусь верен ему. Повидать такого человека, который
сказал бы мне все это и вдобавок попытался бы развенчать ее в моих глазах,
хорошо было бы именно сегодня, так как сегодня я особенно злюсь на некоего
Рэйберна - личность малопривлекательную, а если уж злиться, то лучше на
кого-нибудь другого. "Юджин, Юджин, Юджин! Нехорошее дело ты задумал!" - вот
что вызванивают колокола Мортимера Лайтвуда, и сегодня в них слышится что-то
уж очень печальное.

Он медленно зашагал вдоль берега, продолжая отчитывать себя:

- Скажи, чудовище, почему ты ставишь на одну доску невесту, которую
тебе деловито подыскал твой отец, и ту девушку, которую ты нашел сам и к
которой тебя влечет все больше и больше? Осел! Это называется у тебя
логикой?

И снова его мысли вернулись к той минуте, когда он впервые почувствовал
свою власть над ней и когда она открыла ему сердце. Не уезжать отсюда,
испытать ее еще раз - таково было опрометчивое решение, к которому он
пришел. Но вот опять: "Юджин! Юджин! Юджин! Нехорошее дело ты задумал!" И в
ответ на это:

- Дорого бы я дал, чтобы заставить Лайтвуда умолкнуть! Его звон
смахивает на погребальный.

Подняв голову, он увидел, что молодой месяц уже высоко стоит над
деревьями и звезды начинают мерцать в небе, меняющем желтовато-красные тона
заката на спокойную синеву летней ночи. Тропинка все еще вела его вдоль
берега. Он круто повернул назад и увидел перед собой человека, который так
близко шел следом за ним, что ему пришлось отступить в сторону, чтобы
избежать столкновения. Человек нес на плече не то сломанное весло, не то
багор, не то кол и, точно не заметив его, прошел мимо.

- Эй, приятель! - крикнул Юджин ему вдогонку. - Ты что, ослеп?

Тот ничего не ответил и молча продолжал свой путь.

Юджин Рэйберн пошел дальше, заложив руки за спину и думая свою думу. Он
миновал стадо овец, миновал калитку - сюда уже доносились звуки с
деревенской улицы, и подошел к мосту. Деревня, гостиница, где он
остановился, и бумажная фабрика были по эту сторону реки. Вспомнив, однако,
что на том берегу есть уединенная заводь с густой кромкой камыша, и чувствуя
потребность в тишине и одиночестве, он перешел мост и отправился дальше,
поглядывая то на звезды, которые точно кто-то зажигал в небе, то на воду,
где они вспыхивали глубоко-глубоко одна за другой. Его взгляд скользнул по
мосткам причала под ивой и по небольшой лодке, привязанной к сваям,
торчавшим из воды. Тень в этом месте лежала такая черная, что он задержал
шаги, вглядываясь в темноту, потом снова пошел дальше.

Журчанье воды рождало ответное беспокойство в его нелегких раздумьях.
Он с радостью дал бы им уснуть, а они не затихали, подобно речному потоку,
и, подхваченные сильным течением, неслись к одной цели. Тускло поблескивая в
лунном свете, струйки воды то и дело меняли узор, начинали лепетать
по-новому, и подобно им, непрошеные дурные мысли мелькали у Юджина в голове.

- О женитьбе на ней нечего и думать, - произнес он вслух. - Отказаться
от нее тоже нельзя. Вот положение!

Мост остался далеко позади. Прежде чем повернуть, он подошел к самому
берегу и посмотрел на отраженное в реке ночное небо. И вдруг, одновременно с
оглушительным треском, ночное небо в реке словно раскололось, в воздухе
вспыхнули огненные зигзаги, и звезды вместе с месяцем рухнули вниз, на
землю.

Что это, его убило молнией? С этой не до конца осознанной мыслью он
рванулся назад под градом слепящих, гибельных ударов и, кинувшись на своего
противника, схватил его за косынку на шее - красную косынку, если только ее
не окрасила в этот цвет кровь, хлынувшая из ран.

Юджин был силен, подвижен, увертлив, но удары то ли парализовали его,
то ли перебили ему руки, и он мог только цепляться за убийцу, запрокинув
голову назад и ничего не видя перед собой, кроме ходившего ходуном неба.
Навалившись на своего противника, он упал вместе с ним на землю... еще один
сокрушительный удар, всплеск воды, и все было кончено.