довольствоваться меньшим.
уже - для случайности, поскольку линейная система причин и следствий ведет
нас прямо к вымиранию. Давайте посмотрим, действительно ли случайность -
независимое понятие. Дав айте посмотрим, является ли оно чем-то большим, чем
просто встречей с кинозвездой в захолустном баре или выигрышем в лотерею.
Конечно, это зависит от суммы выигрыша: большой выигрыш иногда подобен
личному спасению.
состав), если одушевленное есть один из видов неодушевленного, тогда
случайность, присущая создателю, присуща и веществу. Возможно, вебстеровское
"способность творить" - не боле е (или не менее) чем попытка вещества
выразить себя. Поскольку создатель (а с ним и весь человеческий вид) есть
бесконечно малая крупица вещества, попытки последнего выразить себя должны
быть малочисленны и редки. Их редкость пропорциональна наличию адек ватных
глашатаев, чья адекватность, то есть готовность воспринять нечеловеческую
истину, известна в нашем языке под именем гения. Их редкость, таким образом,
- мать случайности.
или искусство, по-видимому, только под некоторым нажимом. Это может звучать
как антропоморфная фантазия, но наш клеточный состав дает нам право на такое
допущение. Усталость м атерии, ее износ или перенасыщенность временем среди
массы других более или менее постижимых процессов являются тем, что резче
выявляет случайность и что регистрируется лабораторными приборами или не
менее чутким пером лирического поэта. В обоих случаях вы получаете, что
называется, эффект расходящихся волн.
песчинки на горизонт. Ибо именно ощущением открытого горизонта действует на
нас произведение искусства или научное открытие, да? Все, что на это не
тянет, можно рассматривать н е как уникальное, а как знакомое. Способность
создавать, другими словами, зависит от горизонта, а не от нашей решимости,
честолюбия или подготовки. Поэтому анализировать эту способность исходя
только из себя - ошибочно и не слишком плодотворно.
песчинка уносится океаном. Если это звучит слишком трагично или слишком
пышно для вас, то, значит, вы просто далеко в дюнах. Представление об удаче
или везении художника или у ченого отражает, по существу, его близость к
воде или, если угодно, к материи.
случается почти всегда непреднамеренно. Никакое количество исследований или
поглощенных кофеина, калорий, алкоголя или табака не может поместить эту
песчинку достаточно близко к волнам. Все это зависит от самих волн, то есть
от собственного расписания материи, которое одно ответственно за размывание
своего так называемого берега. Отсюда вся эта болтовня о божественном
вмешательстве, научных прорывах и так далее. Чьих прорывах?
язык есть, так сказать, первая линия информации неодушевленного о себе,
предоставленная одушевленному. Или, если несколько снять полемичность тона,
язык есть разведенная форма материи. Создавая из него гармонию или даже
дисгармонию, поэт, в общем-то бессознательно, перебирается в область чистой
материи - или, если угодно, чистого времени - быстрее, чем это возможно при
любом другом роде деятельности. Стихотворение - и прежд е всего
стихотворение с повторяющимся рисунком строфы - почти неизбежно развивает
центробежную силу, чей все расширяющийся радиус выносит поэта далеко за его
первоначальный пункт назначения.
последующая благодарность, заставляет поэта рассматривать свою способность
"создавать" как способность пассивную. Безбрежность того, что лежит впереди,
исключает возможность люб ого другого отношения к своему регулярному или
нерегулярному занятию; и, несомненно, исключает понятие творческих
способностей. Не существует творческих способностей перед лицом того, что
вселяет ужас.
* Перевод с английского Е. Касаткиной
___
Хитроу предельно краток. "Деловая или увеселительная?"
часов. В сущности, то была моя вина. Только что покинув Россию, я
направлялся через Лондон в Соединенные Штаты с приглашением на поэтический
фестиваль. Паспорт заменяла мне транзитная виза в огромном коричневом
конверте, выданная американским консульством в Вене.
неприятным из-за Уистана Одена, с которым я прилетел из Вены в одном
самолете. Пока таможенники изучали коричневый конверт, я видел, как он ходил
взад-вперед за барьером в состоянии нарастающего раздражения и даже пытался
заговаривать то с одним из них, то с другим, нарываясь на замечания. Он
знал, что в Лондоне у меня никого нет, и не мог оставить меня одного. Я
чувствовал себя ужасно хотя бы уже потому, что он был вдвое старше меня.
высокая и, право же, с королевской осанкой. Она расцеловала Уистана и
представилась: "Наташа. Надеюсь, вы не откажетесь у нас остановиться. Уистан
тоже будет жить у нас". И когда я забормотал что-то, путаясь в грамматике,
вмешался Оден: "Это жена Стивена Спендера. Говорите "да". Они приготовили
вам комнату".
обдумали, возможно, обсудили по телефону, - несмотря на то, что я был для
них чужим человеком: Уистан едва знал меня, а Спендеры еще того меньше. И
все-таки... Лондонские предместья проносились за окном автомобиля, а я
пытался читать вывески. Чаще других встречалась Bed and Breakfast ("постель
и завтрак"). Я понимал отдельные слова, но, к своей выгоде, ввиду отсутствия
глагола, не мог уловить их смысл.
объяснить Наташе (все время дивясь несоответствию ее прекрасных черт
русскому имени, звучащему по-домашнему), что я не такой уж для них чужой. В
России в моем распоряжении было несколько предметов из этого дома,
привезенных мне Ахматовой из Англии, где она получила докторскую мантию в
Оксфорде в 65-м году. То были две пластинки ("Дидона и Эней" Персела и
Ричард БTртон, читающий английских поэтов) и похожий на трехцветный флаг
шарф какого-то колледжа. Их, как она сказала, передал для меня необыкновенно
привлекательный английский поэт по имени Стивен Спендер.
и мы ужасно беспокоились, что вы замерзнете. Вот почему - шарф".
Уистаном, правильнее сказать, слушал его, поскольку мое знание грамматики
оставляло мне не много инициативы. Хотя я и перевел кое-что с английского (в
основном, елизаветинцев, а также какие-то современные американские стихи и
несколько пьес), мои разговорные навыки в то время были минимальны. Говорил
я примерно так: "содрогание суши" вместо "землетрясение". Кроме того, речь
Уистана из-за ее невероятной скорости и поистине трансатлантической оснастки
требовала от меня значительного напряжения.
сутулый седовласый господин с мягкой, словно извиняющейся улыбкой. Даже по
своей гостиной он передвигался, скорее, с осторожностью новичка, чем с
уверенностью хозяина. "Привет, Уистан", - сказал он, и затем поздоровался со
мной.
будто все благородство, изящество, благовоспитанность и невозмутимость
английской речи внезапно наполнили комнату. Словно зазвучали все струны
инструмента. Для меня, с моим тогда нетренированным слухом, эффект был
ошеломительным. Казалось, он был вызван сутулостью самого инструмента: вы
чувствовали себя не слушателем музыки, а ее сообщником. Я посмотрел на
присутствующих: никто не выразил удивления. Но сообщники никогда и не
удивляются.
мной в телестудию Би-Би-Си на выступление в прямом эфире для вечерних