военные заводы консультантом.
мог и не знать, что спорщика посадили. Он только ответил ему в тот момент
достаточно по-партийному, потом забыл. Пишет Эренбург, что сам он "уцелел по
лотерее". Эх, лотерейка-то была с номерами проверенными. Если вокруг
[[брали]] друзей, так надо ж было вовремя переставать им звонить. Если дышло
поворачивалось, так надо было и вертеться. Ненависть к немцам Эренбург уж
настолько калил обезумело, что его Сталин одёрнул. Ощущая к концу жизни, что
ты помогал утверждать ложь, не мемуарами надо было оправдываться, а
сегодняшней смелой жертвой.
первую же ночь, проведенную вне американского посольства (Морис Гершман).
Или бывший сибирский партизан Муравьев, известный своими расправами над
белыми (мстил за брата) -- с 1930 г. не вылезал из ГПУ (началось из-за
золота), потерял здоровье, зубы, разум и даже фамилию (стал -- Фоке*). Или
проворовавшийся советский интендант, бежавший от уголовной кары в западную
зону Австрии, но там -- вот насмешка! -- не нашедший себе применения. Тупой
бюрократ, он хотел и там высокого положе-ния, но как его добиться в
обществе, где соревнуются таланты? Решил вернуться на родину. Здесь получил
25 по совокупности -- за хищение и подозрение в шпионаже. И рад был: здесь
дышится свободней! * Примеры такие бессчётны.
Обычно это -- сильное ядро блатных.
"о нём нет никакой литературы".
второе..?
Страна должна знать своих стукачей.
зачисленные как троцкисты "чистые" ортодоксы, они подали заявления в ЦК на
имя товарища Сталина, в НКВД на имя товарища Ежова, в ЦИК на имя товарища
Калинина, в генеральную прокуратуру, и им крайне нежелательно теперь
ссориться с лагерным начальством, от которого будут зависеть сопровождающие
характеристики.
кроме себя? Вероятно нет: не могли же они каэров признать за братьев, если
даже социалистов отвергли?
книгу захлопывают, отшвыривают, заплёвывают:
политических? О ком он пишет? О каких-то попах, о технократах, о каких-то
школьниках сопляках... А подлинные политические -- это [мы!] Мы,
непоколебимые! Мы, ортодоксальные, кристальные (Orwell назвал их
[благомыслами]). Мы, оставшиеся и в лагерях до конца преданными
единственно-верному...
вы и страдали. Об одних вас и писать разрешено. Ну, давайте.
знают, [за что] сидят, и тверды в своих убеждениях?
личный арест остался предан единственно-верному и т.д., -- тверды в своих
убеждениях, [но не знают за что сидят!] И потому не могут считаться
политзаключёнными.
своих сроков она имела время его обдумать. Вот он:
которых он мог бы получить свободу. У кого таких убеждений нет -- тот
политическая шпана."
все времена. Под него подходят все революционеры. Под него подходят и
"монашки", и архиерей Преображенский, и инженер Пальчинский, а вот ортодоксы
-- не подходят. Потому что: где ж те убеждения, ОТ которых их понуждают
отречься?
портному, глухонемому и клубному сторожу, попадают в разряд беспомощных,
непонимающих жертв. Но -- с гонором.
незаслуженному приговору и потом выжигающему лагерному бытию, -- вопреки
всему этому сохранил коммунистическое сознание?
вера была внутренней, иногда единственным смыслом оставшейся жизни, но:
товарищам по заключению, в камерных и барачных спорах не кричали им, что те
посажены "правильно" (а я мол -- неправильно);
коммунист", не использовали эту формулу для выживания в лагере;
лагерей в том, что сидели коммунисты, а на остальных наплевать.
интимны, а не постоянно на языке. Как будто это -- индивидуальное свойство,
ан нет: такие люди обычно не занимали больших постов на воле, и в лагере --
простые работяги.
(я -- с 1912-го), когда верхом блаженства для нас был зеленый из грубого
полотна костюм "юнгштурма" с ремнем и портупеей, когда мы плевали на деньги,
на всё личное, и готовы были [пойти на любое дело, лишь бы позвали]. *(1) В
комсомоле я с тринадцати лет. И вот, когда мне было всего двадцать четыре,
органы НКВД предъявили мне чуть ли не все пункты 58-й статьи." (Мы еще
узнаем, как он ведет себя на воле, это достойный человек.)
он был машинистом (не год один, как бывают пастухами иные депутаты), после
рабфака и института стал инженером-путейцем (и не на партработу сразу, как
опять же бывает), хорошим инженером (на шарашке он вёл сложные
газодинамические расчёты турбины реактивного двигателя). Но к 1941-му году,
правда, угодил быть парторгом МИИТа. В горькие (16-го и 17-го) октябрьские
дни 1941-го года, добиваясь указаний, он звонил -- телефоны молчали, он
ходил и обнаружил, что никого нет в райкоме, в горкоме, в обкоме, всех сдуло
как ветром, палаты пусты, а выше он, кажется, не ходил. Воротился к своим и
сказал: "Товарищи! Все руководители бежали. Но мы -- коммунисты, будем
оборонятся сами!" И оборонялись. Но вот за это "все бежали" -- те, кто
бежали, его, не бежавшего, и убрали в тюрьму на 8 лет (за "антисоветскую
агитацию"). Он был тихий труженик, самоотверженный друг и только в
задушевной беседе открывал, что верил, верит и будет верить. Никогда этим не
козырял.
доходягой, сочинил "Оду Сталину" (и сейчас сохранилась), но не для
опубликования, не для того, чтобы через неё получить льготы, а потому что
лилась из души. И прятал эту оду на шахте! (хотя зачем было прятать?)
венгр из Филадельфии, в составе 39 семей приехавший создавать коммуну под
Каховкой, посаженный в 1937-м) после реабилитации не принимают партбилета.