громким хохотом, оставив его посреди дороги грозить им вслед кулаком.
Одумавшись, он был скорее доволен тем, что его приняли за неотесанного
деревенского мужлана, и даже поздравлял себя, увидев в этом доказательство
того, как удачно он переоделся.
дальше, - он выломал себе толстую, крепкую, сучковатую дубину и, сидя под
стогом, коротал время, строгая ее, очищая от коры, подравнивая ножом
макушку.
двуколке двое людей. Это был тот самый день, когда мистер Пексниф собирался
пообедать с Монтегю. Он сдержал слово и теперь возвращался домой.
которую мистер Пексниф вызвался ему показать. Джонасу был известен этот
план. Он торчал во дворе гостиницы, пока они обедали, и слышал, как они
давали распоряжения.
далеко, несмотря на стук колес и топот копыт. Двуколка с шумом подъехала
туда, где от каменной ограды начиналась тропа и где им надлежало расстаться.
Здесь они остановились.
слишком, слишком скоро, дорогой мой. Так держитесь тропинки, а когда дойдете
до опушки, ступайте прямо через лесок. Тропинка там становится уже, но
пропустить ее невозможно. Когда мы с вами опять увидимся? Надеюсь, скоро?
чтобы помахать ему шляпой, Монтегю стоял посреди дороги, улыбаясь и делая
ручкой. Но как только его новый компаньон исчез за поворотом и это
притворство стало уже не нужно, он сел на каменную ступеньку с таким
изменившимся лицом, словно вдруг постарел лет на десять.
было, чтобы он торжествовал. Быть может, его утомила необходимость
выдерживать трудную роль перед своим собеседником; возможно, что вечер
нашептывал что-то его совести; а возможно (и так оно и было), что пелена
мрака окутывала его, угашая все мысли, кроме смутного предчувствия и
предвидения неизбежной развязки.
ветром, дождем или морозом сжимаются и уходят в стеклянные артерии, то
отчего же более сложному раствору крови не чуять, в силу присущих ей
свойств, что уже подняты руки, для того чтобы расточить и пролить ее, и не
холодеть, замедляя свой бег в жилах, как холодела его кровь в этот час?
что он поднялся на ноги, весь дрожа, н поспешно зашагал снова. И сразу же
остановился, не зная, идти ли ему по уединенной и безлюдной тропинке, или
вернуться на дорогу.
ушах. Душистые лесные цветы пестрели вокруг. Соломенные кровли бедных
домиков виднелись вдали, и ветхая серая колокольня, осененная крестом,
вставала между ним и надвигающимся мраком.
равнодушно отворачивался и насмехался над этим; но, прежде чем спуститься в
низину, он еще раз с грустью взглянул на вечернее небо. Потом стал
спускаться все ниже, и ниже, и ниже в долину.
шла, извиваясь, тропа, превращаясь постепенно в еле заметную тропинку. Он
остановился на опушке, прежде чем войти, потому что тишина этого леса пугала
его.
среди стволов и ветвей, и начинали гаснуть у него на глазах, послушно
уступая место подползавшим сумеркам. Было до такой степени тихо, что мягкий,
скрадывавший звуки мох на стволах старых деревьев, казалось, вырастал из
этой тишины и был ее порождением. Те деревья, которые в зимнее время
поддались ветрам и пошатнулись, но не упали на землю, а прислонились к
другим, лежали сухие и голые в их густолиственных объятиях, словно не желая
нарушать общий покой шумом своего падения. Молчаливые прогалины уходили в
чащу леса, в его самую потаенную глубь, вначале похожие то на придел храма,
то на монастырь, то на руины, лишенные кровли, - дальше они терялись в
полной шорохов и мрака таинственной глуши, где искалеченные пни, кривые
сучья, оплетенные плющом стволы, дрожащая листва и лишенные коры старые
деревья, вытянувшиеся на земле во весь рост, перемешались в живописном
беспорядке.
решился войти туда. Раздвигая то тут, то там кусты терновника или ветви,
нависшие над тропой, он все больше углублялся в лес и вскоре скрылся в его
чаще. Время от времени в узком просвете мелькала его фигура или резкий треск
тонкого сучка отмечал его путь - и после этого его больше никто не видел.
листву и ветви, вскоре вынырнул на другом конце леса, близ того места, где
тропинка опять выходила на дорогу.
ада?
прошлогодних листьях, дубовых и буковых, лежало так же, как упало, ничком.
Смачивая и окрашивая листья, служившие убитому подушкой, впитываясь в
болотистую почву, словно стремясь скрыться от людских глаз, растекаясь между
свернувшимися листьями, словно даже они, лишенные жизни, отстранялись и
отрекались от него и сжимались от ужаса, - расходилось темное, темное пятно,
обагрившее всю летнюю ночь от земли до небес.
него градом посыпались зеленые ветки, сорванные им на бегу, и с размаху
повалился на траву. Но скоро он вскочил на ноги и, держась поближе к
изгороди, побежал к дороге, согнувшись в три погибели. Как только он
добрался до дороги, он перешел на быстрый шаг, направляясь к Лондону.
когда он об этом не думал! - но ни о чем не жалел. Он испытывал страх и ужас
перед лесом, пока был в нем, но, выйдя из лесу, он странным образом перенес
все свои страхи на ту темную комнату, которую оставил запертой у себя дома.
Теперь, на обратном пути, она казалась ему несравненно более мрачной и
пугала больше, чем лес. Там была заперта гнусная тайна, и все страхи
поджидали его там; ему представлялось, что именно там, а вовсе не в лесу. Он
прошел около десяти миль, потом остановился в кабачке, чтобы дождаться
дилижанса, который, как он знал, должен был скоро пройти мимо, направляясь в
Лондон; он знал также, что это не тот дилижанс, с которым он приехал из
Лондона, тот шел из другого места. Он сел на скамью перед дверью, рядом с
человеком, курившим трубку. Заказав себе пива и отхлебнув из кружки, он
предложил выпить своему соседу; тот поблагодарил и принял угощение. Джонас
не мог не подумать, что, если бы этот человек только знал, он вряд ли стал
бы с таким удовольствием пить из одной кружки с ним.
раздражительностью и больше не заговаривал, предпочитая курить свою трубку
молча. Они просидели так не очень долго, когда в доме послышался стук.
помимо воли. Но в ту минуту он думал о запертой комнате; о том, что, быть
может, кто-нибудь постучится в дверь по какому-нибудь непредвиденному
случаю; что домашние встревожатся, не получив ответа, взломают замок, найдут
комнату пустой, запрут дверь, выходящую в тупик, и ему нельзя будет войти в
дом, не показавшись всем в этом одеянии; это поведет к болтовне, болтовня к
разоблачению, разоблачение - к смерти. И в эту-то минуту, как нарочно, по
какому-то странному стечению обстоятельств, раздался стук.
действительности, вызванной им из небытия. Не в состоянии больше сидеть и
прислушиваться, он заплатил за пиво и снова пустился в путь. И оттого что он
прятался весь день в незнакомых ему местах, шел всю ночь по безлюдной
дороге, в необычном платье, и оттого что в голове у него все спуталось и
начиналось что-то вроде бреда, он не раз останавливался, озираясь по
сторонам, в надежде, что все это только снится ему.
человека и слишком долго и отчаянно стремился от него избавиться. Если бы
все это могло повториться еще раз, он еще раз убил бы его. Его озлобленные и
мстительные чувства не так легко было усмирить. Теперь в нем было не больше
раскаяния или угрызений совести, чем в то время, когда он замышлял убийство.
не в силах был с собой справиться. Он до потери рассудка боялся этой
дьявольской комнаты, боялся не только за себя - мрачно, люто, до бешенства,
но боялся и себя, того, что он был как бы неотделим от этой комнаты, того,
что он должен быть там, но отсутствует, - и он погружался в ее таинственные
ужасы и, рисуя в своем воображении эту отвратительную, обманчиво тихую
комнату во все темные часы двух последних ночей, со смятой постелью, где его
не было, хотя все думали, что он там, он становился как бы собственным
двойником и призраком, одновременно гонителем и гонимым.
Аникина Наталья
Сапковский Анджей
Трубников Александр
Свержин Владимир
Посняков Андрей
Никитин Юрий