Артур обвил рукой талию Флоры. "Ах, бог мой, - сказала она, - какой вы
послушный, и как это деликатно и благородно с вашей стороны, но так уж и
быть, если вам очень хочется прижать меня чуть-чуть покрепче, я не
рассержусь".
к его тревожным мыслям, Кленнэм дошел до подвала, по дороге успев заметить,
что вес Флоры странным образом колеблется в зависимости от освещения: где
темно, она тяжелее, где светло - легче. Из мрачных и неприглядных кухонных
глубин они поднялись в комнату покойного отца Артура, потом прошли в
столовую; Эффери со свечой в руке все время шла впереди, точно призрак,
который нельзя ни схватить, ни догнать, и сколько раз Артур ни шептал ей:
"Эффери, мне нужно поговорить с вами!" - она не оглядывалась и не отвечала.
Когда они были в столовой, Флора вдруг почувствовала сентиментальное желание
заглянуть в чулан - драконову пасть, не раз заглатывавшую Артура в дни его
детства; должно быть не последнюю роль тут играло соображение, что в темноте
чулана вес может удвоиться. Артур, близкий к отчаянию, уже ступил на порог,
как вдруг кто-то постучал в наружную дверь.
Флинттшнч. - Не беспокойся, голубушка, получишь, и какую еще! С перцем, с
табачком, с присыпкой!
ясно доказывавшей, что в случае возможности выбора он предпочел бы этого не
делать. - А вы дожидайтесь меня здесь. Эффери, старуха, попробуй только
шевельнуться или вымолвить хоть слово по своей дурости, и ты получишь даже
не двойную, а тройную порцию!
- что не так-то легко было сделать, ибо любезная вдовушка, по-прежнему
заблуждаясь относительно его намерений, напротив, приготовилась уже к
объятиям более жарким.
подходите ко мне близко. Он увидит. Иеремия увидит. Не подходите.
слова в исполнение.
это в исполнение. - Вот, а теперь говорите. Почему вы прячете лицо?
постоянно шепчутся и сговариваются, потому что он весь полон каких-то
шорохов. Не знаю, есть ли другой такой дом, где бы постоянно что-то
шелестело и шуршало. Я умру от всего этого, если только Иеремия меня не
задушит раньше - что, пожалуй, вернее.
всему дому, как я, - сказала Эффери. - Тогда не сказали бы, что об этом не
стоит говорить; лопнуть были бы готовы оттого, что вам не позволяют
говорить... Иеремия! Теперь он меня убьет из-за вас!
падает из отворенной двери; откройте лицо и выгляните, и вы сами увидите.
прячусь под передником, когда Иеремии нет рядом, а иной раз даже и при нем.
полной безопасности, как если бы он находился за пятьдесят миль.
свет на тайны этого дома.
тайны; шуршание, скрип, беготня внизу, беготня над головой.
вопросов. Ваша бывшая зазноба недалеко, а у нее язык на привязи не бывает.
сказать, томно прижималась к плечу Артура под углом в сорок пять градусов, -
вступила в разговор и весьма горячо, если и не весьма вразумительно, стала
заверять Эффери, что будет нема, как могила "хотя бы ради Артура -
совершенно недопустимая фамильярность - Дойса и Кленнэма".
отказывайте же мне в моей просьбе, сделайте это ради моей матери, ради
вашего мужа, ради меня самого, ради нашего общего блага. Ведь я убежден, что
вы могли бы мне сказать, зачем приходил сюда этот исчезнувший иностранец.
крыльце.
иностранец, он тоже слышал шорох, когда был тут первый раз - "Это что
такое?" - спрашивает он меня. "Не знаю, - говорю я, уцепившись за него со
страху, - только я это чуть не каждый день слышу". А он на меня смотрит, да
сам так и трясется весь.
дверь, Иеремия подобрался ко мне бочком (он всегда ко мне бочком
подбирается, когда хочет прибить) и говорит: "Ну, говорит, Эффери,
пойдем-ка, я тебя провожу домой". Схватил меня сзади за шею, сдавил так, что
мне ни охнуть, ни вздохнуть, и давай толкать вперед, пока не дотолкал до
постели. Это у него и называется - проводить домой. Душегуб, как есть
душегуб!
все шепчутся и сговариваются - о чем же?
и вашему мужу, иначе быть беде!
замучили сны. Уходите, уходите!
словами вы в тот вечер ответили на мой вопрос, что у вас тут происходит?
Объясните же мне, что это за сны такие?
то не стала бы; а уж при вашей старой зазнобе и подавно.
желала слушать и, дрожа всем телом, рвалась из чулана.
позову, если вы еще будете приставать ко мне. А покуда еще не позвала, вот
вам мой последний сказ, Артур. Если когда-нибудь вы захотите взять верх над
ними, над умниками (давно бы пора, я вам это еще тогда говорила, когда вы
только вернулись - ведь вас за эти годы не запугали до смерти, как меня) -
сделайте это так, чтобы я видела, и тогда можете сказать мне: "Эффери,
расскажи свои сны!" Может быть, тогда я и расскажу!
вернуться туда, где Иеремия оставил их; и Кленнэм, выйдя навстречу старику,
сказал, что нечаянно загасил свечку. Мистер Флинтвинч посмотрел, как он
вновь зажигает ее от лампы в сенях, и ни словом не обмолвился о том, с кем
он так долго беседовал на крыльце. Быть может, разговор был неприятный, и он
теперь искал, на чем бы сорвать досаду, но так или иначе, зрелище Эффери с
передником на голове привело его в неописуемую ярость; подскочив к ней, он
ухватил двумя пальцами ее торчавший под передником нос и крутнул с такой
силой, словно хотел вовсе открутить.
тяжелее и тяжелее, они попали в ту комнату под самой крышей, что когда-то
служила Артуру спальней. Мысли Артура были заняты совсем другим; и все же
многое врезалось ему в память (как он поздней имел случай убедиться):
спертый, застоявшийся воздух в комнатах верхнего этажа; отпечатки их ног на
полу, покрытом густым слоем пыли; и как одна из дверей долго не открывалась,
и миссис Эффери в страхе уверяла, что кто-то держит ее изнутри, да так и
осталась при своем убеждении, хотя все поиски "кого-то" ни к чему не
привели. Когда, наконец, они вернулись в комнату больной, Патриарх стоял у
камина и слушал миссис Кленнэм, которая, заслонясь от огня рукой в митенке,
говорила ему что-то вполголоса; он встретил их несколькими простыми словами,
но его голубые глаза, отполированный череп и шелковистые кудри придали этим
словам величайшее глубокомыслие и пронизали их пафосом любви к ближнему.
осматривали дом!
становилась истинным перлом мудрости и красноречия, так что хотелось
оправить ее в рамку и повесить над своим изголовьем.
ГЛАВА XXIV - Вечер долгого дня