Чтение 169–й страницы книги ~Графиня Де Шарни~

провинцию. И вот любезная провинция не только отвернулась, но грозно
обратилась против него. Эта провинция ужаснула г-на де Шуазеля в
Пон-де-Сомвеле, заключила в Сент-Мену г-на де Дандуэна в тюрьму, стреляла в
г-на де Дамаса в Клермоне, а совсем недавно на глазах короля убила Изидора
де Шарни; она вся дружно возмутилась, узнав о бегстве короля, вся - даже тот
священник, которого шевалье де Буйе сбил наземь ударом сапога.

Но король почувствовал бы себя стократ хуже, если бы мог видеть, что
происходило в городках и деревнях, куда доходила весть о том, что его
арестовали. В тот же миг всеми овладевало волнение; матери хватали младенцев
из колыбелей, тащили за руку детей, уже умеющих ходить, мужчины брались за
оружие - любое, какое было у них, - и шли, исполненные решимости, нет, не
конвоировать, но убить короля; короля, который во время жатвы - убогой жатвы
в нищей Шампани в окрестностях Шалона, а она всегда была настолько нищей,
что сами жители весьма выразительно называли ее вшивой Шампанью, - явился
для того, чтобы скудный урожай втоптали в землю кони грабителей пандуров и
разбойников гусар; но у королевской кареты были три ангела-хранителя:
больной, дрожащий от озноба на материнских коленях ребенок-дофин; принцесса
Мария Тереза, ослепляющая красотой, присущей рыжеволосым людям, которая
стояла у дверец кареты, глядя на все происходящее вокруг изумленным, но
твердым взором; наконец, принцесса Елизавета, которой уже исполнилось
двадцать семь лет, однако телесное и душевное целомудрие окружало ее чело
нимбом непорочно-чистой юности. Люди смотрели на них, видели королеву,
склонившуюся над сыном, видели подавленного короля, и ярость их уходила, ища
другой предмет, на который могла бы излиться. Она обрушивалась на
телохранителей, и толпа оскорбляла их, обзывая их - благородных и преданных!
- подлецами и предателями; к тому же на возбужденные головы людей из народа,
по большей части непокрытые и разгоряченные скверным вином, что они пили в
дешевых кабачках, струило свой жар стоящее в зените июньское солнце, и лучи
его порождали некую огненную радугу в меловой пыли, которую подняла бредущая
по дороге бесчисленная толпа.

А что сказал бы король, возможно, еще питавший иллюзии, ежели бы знал,
что некий человек вышел из Мезье с ружьем на плече, намереваясь убить его,
за три дня проделал шестьдесят лье, пришел в Париж, увидел там его такого
жалкого, несчастного, униженного, что покачал головой и отказался от своего
намерения?

Что сказал бы он, когда бы знал про некоего подмастерья столяра, который
был уверен, что короля после бегства немедленно предадут суду и казнят, и
потому пошел из Бургундии в Париж, чтобы присутствовать при суде и казни? По
пути владелец столярной мастерской растолковал ему, что это дело долгое и
произойдет не сразу, предложил погостить у себя; молодой подмастерье остался
у него и женился на его дочери.

То, что видел Людовик XVI, было, наверное, куда более впечатляюще, но не
столь ужасно, поскольку, как мы уже упоминали, утроенный щит невинности
защищал его от злобы народа и отражал ее на его слуг.

После того, как выехали из Сент-Мену, примерно в полулье от города, толпа
увидела, что по полям во весь опор скачет старый дворянин, кавалер ордена
Святого Людовика: орденский крест был у него в петлице; поначалу народ
решил, что тот примчался сюда из простого любопытства, и расступился перед
ним. Старик со шляпой в руке приблизился к дверце кареты и отдал поклон
королю и королеве, титулуя их величествами. Народ, только что осознавший, у
кого подлинная сила и истинное величие, возмутился, оттого что его пленникам
отдается титул, который по справедливости принадлежит ему; послышались ропот
и угрозы.

Король уже научился распознавать этот ропот; он слышал его вокруг дома в
Варенне и понимал, что он означает.

- Сударь, - обратился он к старому кавалеру ордена Святого Людовика, -
королева и я тронуты знаками почтения, которые вы столь публично выказали
нам, но, ради Бога, уезжайте отсюда: ваша жизнь в опасности!

- Моя жизнь принадлежит королю, - отвечал старик, - и, если я умру за
своего государя, мой последний день будет самым счастливым в моей жизни.

Кое-кто из народа слышал эти слова, и ропот усилился.

- Уезжайте, сударь, уезжайте! - воскликнул король и, высунувшись из
кареты, обратился к народу: - Друзья мои, прошу вас, пропустите господина де
Дампьера.

Те, кто стоял около кареты и расслышал просьбу короля, повиновались и
расступились. К несчастью, чуть дальше всадник и лошадь были стиснуты
толпой. Всадник горячил лошадь уздою и шпорами, однако толпа была настолько
плотная, что даже при всем желании не могла бы пропустить его.

Началась давка, закричали женщины, заплакал испуганный ребенок, мужчины
грозили кулаками, а упрямый старик вдобавок показал хлыст; угрозы сменились
ревом, и это означало, что народ разъярился, подобно льву. Г-н де Дампьер
был уже на краю этого людского леса; он пришпорил коня, тот перепрыгнул
через придорожную канаву и помчался по полю. И тогда старик дворянин
обернулся, сорвал с головы шляпу и крикнул:

- Да здравствует король!

То была его последняя почесть своему королю, но и последнее оскорбление
народу.

Раздался ружейный выстрел.

Старик выхватил из седельной кобуры пистолет и ответил на выстрел
выстрелом.

В тот же миг все, у кого оружие было заряжено, принялись палить в
безумца.

Изрешеченная пулями лошадь рухнула наземь.

Убил или только ранил старого дворянина чудовищный залп? Этого никто не
знает. Толпа, подобно лавине, устремилась к тому месту, где упали всадник и
конь, а удалились они от королевской кареты не более чем на полусотню шагов;
на этом месте началась сутолока, которая обычно бывает вокруг трупов,
какое-то беспорядочное, хаотическое движение, слышались крики и проклятия, и
вдруг над толпой взметнулась пика с насаженной на нее седовласой головой.

То была голова несчастного шевалье де Дампьера.

Королева вскрикнула и откинулась на сиденье.

- Звери! Изверги! Чудовища! - зарычал Шарни.

- Замолчите, господин граф, - сказал Бийо, - иначе я не ручаюсь за вашу
безопасность.

- И пусть! - ответил Шарни. - Мне надоело жить. Хуже того, что произошло
с моим несчастным братом, меня ничего не ждет.

- Ваш брат был виновен, - заметил Бийо, - а вы нет.

Шарни хотел спрыгнуть с козел; оба телохранителя удерживали его, а
десятка два штыков нацелились ему в грудь.

- Друзья мои, - громким и властным голосом обратился Бийо к народу,
приказываю: что бы ни сделал, что бы ни сказал этот человек, ни один волос
не должен упасть с его головы. Я отвечаю за него перед его женой.

- Перед его женой! - прошептала королева, вздрогнув, как будто один из
штыков, грозящих Шарни, кольнул ее в сердце. - Но почему?

Да, почему? Бийо и сам бы не смог ответить. Он сослался на жену Шарни,
зная, как действует это слово на людей, из которых состоит толпа: ведь все
они были мужьями и отцами.

Глава 5

КРЕСТНЫЙ ПУТЬ

В Шалон прибыли поздно. Карета въехала во двор интендантства, куда
заранее были посланы курьеры, чтобы подготовить квартиры.

Двор оказался забит национальными гвардейцами и любопытными.

Пришлось удалить всех зевак, чтобы король мог выйти из кареты.

Он вышел первым, за ним королева с дофином на руках, потом Елизавета,
принцесса и последней г-жа де Турзель.

Едва Людовик XVI ступил на лестницу, раздался выстрел, и пуля просвистела
над ухом короля.

Что это было - попытка цареубийства или простая случайность?

- Ну вот, - произнес король, обернувшись с величайшим спокойствием, у
кого-то нечаянно разрядилось ружье. - И добавил уже громче: - Будьте
внимательней, господа, а то как бы не случилось несчастья!

Шарни и оба телохранителя беспрепятственно проследовали за королевским
семейством.

И все же, несмотря на злополучный выстрел, королеве сразу показалось, что
атмосфера здесь куда дружественней. За воротами, перед которыми остановилась
толпа, сопровождавшая их в пути, крики тоже утихли; когда королевское
семейство вышло из кареты, послышался даже сочувственный шепот; на втором
этаже пленников ждал обильный и пышный стол, сервированный с большим
изяществом, увидев который они с удивлением переглянулись.

Там же стояли в ожидании слуги, однако Шарни потребовал, чтобы ему и
обоим телохранителям была предоставлена привилегия прислуживать за столом.
Это желание могло показаться странным, но граф решил не покидать короля и
быть рядом с ним на случай любых возможных происшествий.

Королева прекрасно поняла его и тем не менее даже не повернулась к нему,
не поблагодарила ни жестом, ни взглядом, ни словом. Слова Бийо: "Я отвечаю
за него перед его женой. - до сих пор язвили сердце Марии Антуанетты.

Она думала, что увезет Шарни из Франции, что он вместе с нею уйдет в
изгнание, и вот они вместе возвращаются в Париж! А там он снова встретится с
Андре!

Шарни и представления не имел, что творится в сердце королевы. Он даже не
подозревал, что она слышала эти слова; впрочем, у него стали возникать
некоторые надежды.

Как мы уже говорили, Шарни был послан вперед, чтобы разведать дорогу, и
он самым добросовестным образом исполнил эту миссию. Ему было известно,
каково настроение в самой ничтожной деревушке. Ну, а Шалон, старинный город,
не торговый, населенный буржуа, рантье, дворянами, держался роялистских
взглядов.