темноте ручку, и в этот момент с той стороны до нее донесся чей-то голос.
Слов она разобрать не смогла, но голос звучал утонченно, едва ли не чопорно.
Может быть, кто-то из Tabula Rasa все-таки остался в живых? Блоксхэм,
например - Казанова подвала?
Комнаты по обе стороны коридора были погруженными во мрак зрительными залами
с опущенными занавесями, но голос вел ее сквозь серый сумрак к парной двери,
одна из створок которой была приоткрыта. За дверью горел свет. Она стала
осторожно подкрадываться. Толстый ковер заглушал ее поступь, так что даже
когда говоривший прерывал свой монолог на несколько секунд, она продолжала
двигаться вперед и дошла до дверей без единого шороха. Оказавшись на пороге,
она решила, что медлить не имеет смысла и распахнула двери настежь.
вскрикнула и даже не почувствовала тошноты, хотя он и был вскрыт, словно
пациент во время операции. Собственная чувствительность волновала ее куда
меньше, чем муки человека, лежащего на столе. Он был еще жив. Она видела,
как сердце его бьется, словно пойманная рыба в кровавой луже.
произнес:
руками, на которых не было и пятнышка крови. - Ведь это же я, дорогуша.
нет, не пустяк. Совсем не пустяк.
голоса. Речь его, да и внешний вид были пародией на прежнего Дауда; лицо
напоминало грубо вырубленную маску.
наше общее дело.
не предупреждал ее, что таких, как он, трудно лишить жизни?), робости перед
ним она не чувствовала. Она видела его проделки, его обманы и его кривляния,
а еще она видела, как он висел над бездной, умоляя о пощаде. Это было
нелепое существо.
сказал он.
пошевелить, клянусь, его внутренности рассыпятся по столу. Мой совет тебе -
пусть лежит. Насладись моментом.
свое отвращение, хотя и сознавала, что именно этого ублюдок и добивался.
тон причинил ему боль. - Разбудишь ребеночка. - Он хохотнул. - А он ведь
действительно ребенок, по сравнению с нами. Такая недолгая жизнь...
сделал это для того, чтобы стать свободным.
лицо.
скоро, - роду Годольфинов настанет конец. Когда его не будет, наше рабство
кончится.
Какая-то часть меня знала, что я должен быть вместе с ним дома, заваривать
ему чай и вытирать ему после мытья кожу между пальцами на ногах. В глубине
души я по-прежнему оставался его рабом! - Он снова посмотрел на
распростертое тело. - Просто какое-то чудо, что он еще живет.
живостью.
опасения, что это может ввергнуть его едва живой организм в еще больший шок
и привести к гибели. Его лицевые мускулы подергивались; белые, как мел, губы
были объяты мелкой дрожью.
Дауд. - Когда ты смотришь на него, у тебя глаза - как у раненой оленихи. И
это после того, как он использовал тебя. Как он угнетал тебя.
имуществом, его рабами. Частью его...
слышно. Стоило Оскару открыть глаза, как Дауд тут же отступил в тень.
совершенно беззвучным.
что все это не напрасно. Я нашла ее. Понимаешь? Я нашла ее.
облизал губы и набрал в легкие немного воздуха.
лицо стянула напряженная гримаса. На этот раз он произнес только одно слово.
щеку, со щеки на губы, потом вновь возвращался к глазам, чтобы встретиться с
ее твердым взглядом.
его разгладилось. Он умер. Труп последнего из рода Годольфинов лежал на
столе Tabula Rasa.
ей боль. Если ей когда-нибудь придет в голову заигрывать с темнотой, то
пусть это зрелище прогонит искушение. Сцена эта не была ни поэтичной, ни
благородной; на столе лежала груда отбросов, вот и все.
Конечно, на это может потребоваться время. Я думаю, свободе надо учиться,
как и всему остальному. - За этим бормотанием она с легкостью могла
расслышать едва скрываемое отчаяние. Дауд страдал. - Ты должна кое-что
узнать... - сказал он.
то же самое однажды, вот на этом самом столе. Он выпотрошил меня перед всеми
членами Общества. Может, это и неплохо - жажда мести и все такое... но ведь
я из актерской братии... что я понимаю в этом?
начал снова, и снова это была болтовня, такая же пустая, как и то молчание,
которое он пытался заполнить.
врагов. Через несколько дней изо всех щелей повылезает тьма-тьмущая разных
мелких Маэстро. Годовщина-то какая наступает, а? Лично я напьюсь до
положения риз. А ты? Как ты будешь праздновать? Одна или с друзьями? Вот эта
женщина, которую ты нашла. Она как, сгодится для компании?
оказалась сестра. - Он засмеялся. - Извини, я не должен был смеяться, но она
была сумасшедшей, как церковная мышь, то есть тьфу... ну да ладно, ты должна
и сама теперь это понимать. Они не понимали тебя. Никто не может понять
тебя, дорогуша, кроме меня, а я понимаю тебя...
себе господа. Мы будем делать что мы хотим и когда мы хотим, плюя на
последствия.
взгляд от Оскара и переводя его на странно искаженный силуэт Дауда.
Дауд. - Я не прошу тебя полюбить меня за это - я не так глуп, но по крайней
мере признай, что это было справедливо.
здоровье в настоящий момент, но я сильно изменился со времени нашей
последней встречи. Я побывал внизу, среди мертвых. Это имело большое...
воспитательное значение. И пока я был там, внизу, пошел дождь. Такой сильный
дождь, дорогуша. Знаешь, я такого никогда раньше не видел. Хочешь
посмотреть, что на меня падало?
почему его силуэт выглядел таким бесформенным и распухшим. Его рука и, судя
по всему, все его тело представляли собой гибрид живого и неживого: плоть
уже частично затянулась над осколками камня, которые он запихнул в свои