Чтение 170–й страницы книги ~Посмотри в глаза чудовищ~

полное отстранение от дел. Орден мог давно сменить всю кремлевскую
верхушку, упразднить Советы и даже восстановить монархию - технически
это все было возможно. Но Софроний предвидел после переворота такие
гражданские войны и смуты, в сравнении с которыми даже минувшая война
показалась бы незначительным эпизодом. Правда, у Великого имелся
весомый козырь: убрав вероятного преемника Сталина, мы открывали путь
Лаврентию, который давно сидел у "Пятого Рима" на крючке, хотя сам еще
не подозревал об этом.

Бормотание прекратилось, потом Великий закряхтел, распрямляясь (к
дождю у него по-прежнему ломило поясницу), и шагнул к нам.

- Табачку курнуть,- сказал он.- Ох, и препроклятое это дело...
прав был батюшка, когда на улицах курить не велел... себе вред, иным
соблазн...

Он со вкусом затянулся и замолчал, прислушиваясь к ощущениям.

- А где наш подсудимый? - спросил я.- Не придет табачку просить?

- Он уже домой побежал, - отмахнулся Великий.- Не в машине же его
такого обосранного везти. Она мне как память дорога, я ее у самого
Жукова в преферанс выиграл...

- Сколько же он протянет такой? - поинтересовался Филипп.

- От конституции, сударик мой, зависит сие, и не только от
сталинской, но и от собственной органомической. Месяц, много -
полтора. Потом оживет ненадолго, вспомнит все - и преставится
окончательно. Тогда мы его душонку-то и выпустим. Хочешь, Колька, тебе
отдам? - он протянул аптечный пузырек. В пузырьке мерцало что-то
мутное.

- Mersi, mon prince,- сказал я. - Не хочу. Распорядитесь сами.

Промедление смерти (Москва, 1980, июль)

Москва сегодня больше, чем когда-либо, напоминала образцовый
коммунистический город, родившийся в одномерном вооражении образцвого
коммунистического архитектора, которому присутствие людей на
проспектах и площадях нужно единственно для масштаба. Колдуны из
метеослужбы переусердствовали в учреждении хорошей погоды, и жара
стояла несусветная.

Казалось, что где-то за Медведковым или Лосиным Островом внезапно
кончатся постройки и начнутся пески Калахари. Конторы московские с
виду работали, но толку добиться нельзя было ни в одной. Главные
начальники, как правило, высиживали свое на трибунах Олимпиады, а те,
на ком все держалось, хоронили сегодня Высоцкого:

Я не пошел. Новое поколение "красных магов", выросшее в отсутствие
реального сопротивления, было бездарно, легковерно, страшно напугано
рассказами ветеранов о безжалостных мозаичниках, опасалось черых
кошек, кривых углов, пацифистских "лапок", непонятных слов и числа
"91". Там, на

Ваганьковском, их наверняка было больше, чем актеров Таганки. Они
были загнаны в угол собственными страхами и потому очень опасны.

Кроме того, с некоторых пор я стал ощущать, что после пребывания в
толпе я впадаю в депрессию. Хочется то ли принять душ, то ли
утопиться:

И еще я в очередной раз подумал, как тупа и бестолкова эта власть.
У нее совершенно отсутствовало чутье на своих и чужих. Что покойный
Галич чужой - она еще понимала. Но что Высоцкий свой - уразуметь никак
не могла. А с другой стороны, уразумей она это - и пропал бы Высоцкий:
Да, прожить без врагов эта власть не умела, и единственно, что
научилась при ней страна делать по- настоящему качественно - так это
врагов.

В общем, я не пошел.

Мне и так хватало поводов для уныния.

До семьдесят шестого оставалась надежда, что Союз Девяти
восстановит связи с Трофимом Денисовичем. Но мудрецы, очевидно,
решили, что материал отработан: Все-таки нелюди они, эти великие
гуманисты.

Весной этого года умер Иван Леонидович Сидериди, он же Кузнец.
Умер при странных обстоятельствах: выпал из электрички, подъезжая к
городку Грязовец.

По все житейским соображениям, делать ему в тех краях было
решительно нечего; тем более, что добираться электричками почти до
самой Вологды - занятие не для обеспеченого пенсионера. Но в именно в
Грязовце еще со времен Ивана Грозного и до начала нашего века
располагалась штаб-квартира

Ордена:

Вполне возможно, что за нами все-таки следили.

И, не исключено: у некоторых начинала оживать - робко, островками
- прежняя память.

В Академии в очередной раз вяло поинтересовались, собираюсь ли я
защищать докторскую, посетовали на мою излишнюю скромность и
нерасторопность, потому что тема готовая, а я, похоже, дожидаюсь,
когда перемрут достйные оппоненты: Потом я заглянул к приятелям в
камералку, где, несмотря на жаркий день, пили свежеразведенный спирт:
поминали: Здесь, под "Коней привередливых", я поучаствовал в очередной
дискуссии: какой палеолит главнее: верхний или нижний? Потом разговор
шарахнулся в сторону и коснулся крылом найденных недавно в Китае
терракотовых солдат: Зачем императору Циню потребовалось тащить за
собой в могилу несколько тысяч глиняных болванов?

Воевать царство мертвых? Нет, подумал я, император просто слишком
рано умер, а китайские мудрецы, которых живьем закапывали в землю и
чьи книги сжигались у них на головах, оказались не менее упрямы, чем
рабби Лев. :В прошлом году я встречался со стариком в Праге. Рана в
его памяти - огромная, с двадцать третьего по шестьдесят пятый -
постепенно зарастала чужими воспоминаниями и собственными фантазиями.
Так, например, он искрене считал, что никакой Второй мировой с ее
ужасами на самом деле не было, все это явилось грандиозным
наваждением, которое Господь послал своему народу для острастки. Потом
он, хихикая, рассказал, что Зеботтендорф время от времени, облачившись
в короткие кожаные штаны, появляется на Златней уличке и в бессильной
ярости колотит кулаками по стене, где для всех, кроме него, открыта
дверь. Потом кто-нибудь вызывает санитаров:

Итак, я шел по пустой Москве, дивился на изобильные прилавки,
покупал мороженое себе и всяческие мелкие радости - сослуживицам по
музею. С тем, что Африка в этом году мне опять не светит, следовало
смириться. Хрип

Высоцкого из окон заглушался непристойно-бодрыми спортивными
маршами

Пахмутовой, слова Добронравова: Куда же делся Гребенников, подумал
я.

Агату это наверняка бы заинтересовало: "Смерть под роялем". Или
"Убийство по восходящему хроматическому ряду":

Меня обогнала девушка в белом - как на выпускной бал - платье и
стоптанных туфельках на низком каблуке. Под мышкой она несла бумажную
папку, а в руке - пластиковый пакет с чем-то объемистым и, очевидно,
тяжелым. Была в ее походке какая-то отчаянная решимость - и меня вдруг
окатило безотчетной тревогой. Я еще шел, пытаясь разобраться в себе -
а девушка удалялась - как меня обогнали два молодых человека, одетых с
подчеркнутой "иностранной" небрежностью. Один скосил на меня глаза - и
зафиксировал :

Отпустив их чуть-чуть от себя, я ускорил шаг.

Из-за угла ГУМа навстречу девушке шагнули еще двое. Она метнулась,
пытаясь обойти - те с гоготом, растопырив руки, стали ее ловить. Они
старались показаться пьяными, но слишком уж старались. Те двое, что