смолкли для него одного, удовлетворенно улыбнулся, умирая.
собой, безумие, замешанное на долголетней боли, ненависти и страхе,
поднялось из глубин сознания и залило череп, как заливает вода тонущий
корабль. Генерал-лейтенант аэрологии Ракитин, лауреат и кавалер, талант,
работяга и удачник, окончательно перестал существовать. Остался один
Шалыган.
оттащил за истребитель. Нагнулся.
мы зажжем сегодня в Англии такую свечу, которую, я верю, им не погасить
никогда...
и он попросту решил, что старик бредит перед смертью. Убедившись, что это
конец, он опустил Шалыгана на бетонку, отсалютовал наспех и побежал дальше.
правильно, так не играют. Крови было так много, что она казалась ненастоящей
киношной краской. Потом пришла боль, но он держался, бежал, зажимая рукой с
пистолетом шею, бросая другой мины. Осталось три, две, одна... Все. Он
отшвырнул пистолет, достал плоскую коробочку и положил палец на кнопку.
бледный от испуга и азарта юный сержантик. Грохота очереди Леня не услышал -
бетонка стремительно неслась в лицо. Цепенеющий палец придавил кнопку, и
шеренги истребителей вспучились алыми снопами пламени.
нужные контакты, соединяли проводки, подключали новые. Взрывное устройство в
компьютере Отдела Активной Обороны он уже почти смонтировал, оставались
пустяки. За дверью гремели выстрелы - Коля Крымов поливал коридор из
отобранного у охранника автомата, удерживая столпившихся за углом
безопасников.
придется повозиться с дверью, но на всякий случай достал пистолет из кобуры,
продолжая другой рукой соединять клеммы.
бухнул преждевременно. Панарин пролетел спиной вперед через зал, ударился об
стену и сполз по ней на пол. В коридоре притихли.
лицу, смахнул кровь и копоть и с радостью убедился, что глаза в порядке -
просто густой дым заволок зал. В коридоре опомнились, и град ударов
обрушился на дверь.
второго этажа. Упал. Вскочил. Рвущая ветвистая боль в боку скрючила его, но
он страшным усилием выпрямился и заковылял, шатаясь, к зданию дирекции.
Кровь капала на асфальт, в висках ломило, голова кружилась. Может быть, это
была его последняя дорога. Может быть, нет.
лимузинов, у головного сгрудилась комиссия в полном прежнем составе, а чуть
подальше стояли у огромного голубого автобуса человек тридцать - все с
чемоданами, все в необмятой летной форме, очень молодые. Все: и комиссия, и
новобранцы аэрологии, - смотрели в сторону летного поля, где что-то с
грохотом рвалось и в вышину плыли дымы.
кончилась обойма. Пули с визгом рикошетили от асфальта и улетали неизвестно
куда. Своего он добился - все, кто был на площади, повернулись к нему, он
увидел недоумевающие, испуганные, удивленные лица, криво улыбнулся и
оттолкнулся ладонью от шершавой бетонной стены.
едва удерживая равновесие, брел к ним, перемазанный в крови и копоти, с
застывшей на лице улыбкой и поблескивающим на лацкане прожженной куртки
орденом Бертольда Шварца первой степени, брел и мучительно пытался найти
слова, чтобы рассказать Истину.
несколько молодых пилотов, нерешительно потоптавшись, бросились к Панарину.
Панарин приободрился, хотя боль ветвилась, вгрызалась, рвала тело, и что-то
стеклянно позвякивало в мозгу. Он был обязан найти нужные слова, иначе
получится, что все делали зря, он был обязан сказать все от себя и от тех,
кто уже ничего никогда не скажет, кто улетел и никогда не вернется назад.
Что?
плечо молодого пилота, выдохнул сквозь розовую пену на губах:
АКАДЕМИЯ НЕВООБРАЗИМО РАЗВИТОЙ НАУКИ СЕКТОР ИЗУЧЕНИЯ СТРАНЫ ЧУДЕС
Всему летному, научному и инженерно-техническому составу Поселка
тайны Страны Чудес и добились немалых успехов на тернистом пути познания в
эпоху невообразимо развитой науки. Потери не страшили вас. Трудности не
пугали. Тлетворные веяния не затронули. Ваши мужество, стойкость, летное
мастерство, нравственная и душевная чистота, бескорыстная страсть к
познанию, высокие морально-этические качества, идеологическая зрелость
надолго останутся примером для молодежи, воспитателями которой вы успешно
являетесь.
ваши имена в свою золотую книгу славы. Позвольте в день юбилея Поселка
поздравить вас с достигнутыми успехами и искренне пожелать новых. Слава
Науке!
Ломоносовец и прочая, и прочая (подпись).
бланк лежал в планшете из кожи редкого животного йесина, а планшет
пристегнут к личному лейб-сьянс-адьютанту Президента. Лощеный, весь в
золотых аксельбантах, золотых Ньютонах, серебряных Декартах, он вылез из
самолета фельдсвязи и, не обращая внимания на близкие пожарища, гордо
маршировал к выходу с летного поля. Аэродромные собаки таращились на него,
лениво побрехивая вслед, и никто еще, в том числе он сам, не знал, что в
этот миг очень далеко отсюда полтора десятка серьезных хвороб одержали
наконец верх над казавшимся изначальным и бессмертным, но тем не менее очень
старым и недужным человеком, Героем Науки и анекдотов, холодеющей рукой
сжимавшим своего плюшевого медведика, украшенного платиновым ошейником с
бриллиантами; что пришла та, что приходит за всеми людьми, как ни спасайся
от нее уверениями в собственном бессмертии, и Президент Всей Науки - умер,
умер, умер...