Чтение 18–й страницы книги ~Темпоград~

- Где мы едем? - опять складывал ласты.

- Здесь, здесь, именно здесь. Из обычного времени едем в быстрое.
Поперек времени едем.

- Где поперек?

Впрочем, описать путешествие поперек времени гораздо легче, чем
объяснить. Я сам, автор, трижды переписывал научное пояснение, потом решил
посоветоваться с коллегами, собратьями по фантастике.

- Но это же очень просто, - сказал один из них. - Тут нет никаких
затруднений. Хотя вещество не развеществляется в вашей замкнутой
однопространственности и живые объекты сохраняют уникальные символы своего
неповторимого генотипа, тем не менее время развременяется в этом
континууме. Струи причинно-следственных связей расщепляются, обтекая
однопространственность, как струи потока обтекают утес. Данная
однопространственность исключается из физики Ньютона, Лоренца, Эйнштейна и
из математики Евклида и Лобачевского, вытеснена во временной псевдовакуум,
становится неким нечто в ничем, где-то в нигде превращается в
стохастическое квазинечто, потеряв обязательный атрибут движения в
четырехмерном континууме, она лишь несет развеществленную значимость,
предназначенную к повторному овеществлению в назначенном месте и времени.
Примитивнейшая однопространственная разновременность!

Видите, как просто! Сразу все становится на свои места!

Теперь можно продолжать рассказ.

Путники изнывали. Тесное помещение было налито сухим зноем. Казалось,
даже воздух пропечен, обжигает при малейшем движении. Обжигали
металлические ручки и пластиковые стены, больно было притронуться к
искусственной коже, даже своя кожа казалась горячей. Горячая кровь стучала
в висках, горячий кислород опалял горло. Не освежало питье, не освежал
душ; горячие брызги вскипали паром на горячем полу. В пару еще тяжелее
было дышать.

Тоит махал вялыми ластами около лица. Жестом показывал: дай дух
перевести. Лев и сам мечтал о передышке. Руки сами собой тянулись к
регулятору: сбавить темп. Но усилием воли он сжимал пальцы в кулак.

- Потерпи, Клактл. Нас очень ждут в Темпограде. Для твоего же Тоитла
потерпи.

Лев соглашался испечься и задохнуться, лишь бы о нем не сказали
пренебрежительно: "Зря послали мальца. Слабоват оказался".

- Терпи, Клактл. Для твоей планеты стараемся.

Льву было легче, чем тоиту. Он понимал цель, да и ум его был все время
занят. Прежде всего он совершенствовался в тоитском языке. Стремясь
разоблачить "обманщика", поймать его на противоречиях, Клактл все время
донимал Льва вопросами. И Лев узнавал все новые слова, вникал в тонкости
произношения, упражняясь, сам задавал вопросы. Клактл охотно рассказывал о
своей стране с некоторым оттенком элегической грусти. В тесной жаркой
однопространственности все казалось ему прекрасным на Тое: бескрайние
пески пустынь, мутные воды Реки, циклопические стены, ограждавшие города
от набегов кочевников, даже сами кочевники на своих четырехрогих. И
корявые глыбы дворцов, и мокрые узоры хаиссауа, шествия жрецов с факелами,
жертвы Великой водной змее. Клактлу все казалось умилительным, а Льву -
удивительным.

Удивляли Льва, гражданина XXI века, и многие черты жизни тоитов, как бы
извлеченные из далекого прошлого.

Сам он родился и вырос на махонькой планете, космической крапинке,
которую спутник облетал за полтора часа. За сутки Лев мог добраться до
любого поселка в Австралии или в Антарктиде. Он жил на односуточной
планете, Клактл же - на необъятной, многомесячной. Даже по Реке в иную
деревню надо было плыть из столицы месяцами.

Лев вырос в прекрасно изученном, хорошо знакомом мире, о каждом факте
на каждом участке Земли мог запросить и получить фото с описаниями. Клактл
же проживал в мире неведомом. Даже он, грамотный жрец, почти ничего не
знал о чужих странах. Для большинства же тоитов письменность не
существовала вообще. О прошлом и отдаленном они узнавали по смутным
слухам: "Старики говорят, что..."

Еще удивительнее были социальные черты.

Детская смертность! Половина младенцев умирала, не успев научиться ни
ходить, ни говорить. А голодовки! В неурожайные годы целые области
вымирали, трупы валялись повсюду. А мимо трупов шествовали парадные
процессии жрецов, ехали властители на колесницах. Равнодушие имущих,
покорность умирающих. Почему терпят, для чего терпят?

"Вот где проблем непочатый край, - думал Лев. - Целую планету надо
накормить, просветить, нормальную жизнь наладить. Хорошо бы попасть на
работу в будущий Тойплан, которому поручат проектировать хозяйство
планеты. Впрочем, вероятно, начинать надо бы с революции. А это уже
внутреннее дело тоитов, тут вмешиваться не полагается. И вообще,
рассуждать о хозяйстве рано пока. Сначала надо спасти Той, потом уже
перестраивать, благоустраивать... Благо-устраивать, устраивать благо...
бла-го..."

Мысли лениво ползли, буксовали в усталом мозгу. Потом он додумает.
Сначала выбраться надо из этой душегубки.

- Долго еще? - ныл представитель неблагоустроенной планеты.

- Потерпи, друг, - хрипел Лев. И сам взывал в микрофон: - Долго еще?

Связь с внешним миром не прерывалась, можно было спрашивать что угодно,
но ответы приходили не сразу, с увеличивающейся проволочкой. Так и в
космосе, в удаляющейся ракете: на орбиту Марса ответ придет минут через
десять, к Юпитеру - через час, на уровень Сатурна - через два часа с
лишним. У Льва было такое ощущение, будто однопространственность удаляется
в неведомые дали, падает, валится в бездонную дыру. На самом же деле
кабина стояла на месте, все в той же стенке, перемещалась только поперек
времени. И потому нельзя было ответить с определенностью на простейший
вопрос: "Долго ли еще терпеть?" По какому времени "долго"? По московскому,
по темпоградскому или по неравномерно изменяющемуся, от регулятора
зависящему времени кабины?

В промежутках между вопросами и ответами из внешнего мира приходили
инструкции, советы и настойчивые просьбы - держаться, не растрачивать часы
на передышки (если тоит чувствует себя сносно).

- Не могу больше, - хрипел Клактл.

- Друг, потерпи. Очень нужно вытерпеть.

Раза три и Юстус включался в передачу, видимо, отошел. Слабым голосом
он расспрашивал о самочувствии Клактла - не Льва, а Клактла. Юноша был
немножко задет, что не о нем беспокоятся, отвечал с некоторым
раздражением:

- Хнычет все. Противный такой, чешуя шелушится. Я бы не стал жизнь
отдавать за таких. Нелюди вроде.

- А для меня они как дети, - ответил Юстус (через добрый час). - Да,
детишки, неопрятные, невоспитанные, невежественные, драчливые. Вырастут,
будут людьми. Для будущих людей стараемся.

Всякий раз, включаясь в передачу, Юстус просил раскрыть портфель и
рассортировать тетради с записями, подчеркнуть такие-то и такие-то
формулы, отметить такие-то страницы.

- У меня привычка недописывать слова, - предупреждал он. - Пищу только
корни. Я-то помню, что имелось в виду, а в Темпограде придется
расшифровывать.

Лев понимал, что Юстус экономит минуты, прибегая к его посредничеству.
В однопространственности время текло все-таки медленнее, чем в Темпограде,
можно было объяснить больше.

- Я попробую начать расшифровку, - предложил он.

Еще одно занятие. Меньше думаешь о жаре.

- Обратите внимание на тетрадь "Причины взрыва новых", - попросил
Юстус. - И на записи о нравах тоитов. Это я не все успел переписать
начисто. И сами расспрашивайте Клактла.

Переписка и расшифровка занимали мысли. А тоит одно тянул: "Долго еще?"

Лев отвечал привычно:

- Друг, потерпи! Для твоей же планеты.

10. НА ОРБИТЕ БЫСТРОГО ВРЕМЕНИ. 23 мая. 19:22-19:26

Внешний мир вошел в кабину внезапно. Послышались звонкие удары о
металл, скрежет, стук колес. Вневременную однопространственность
встряхнули, сдвинули, покатили. "Осторожнее, вы, черти", - сказал
отчетливый бас. Откуда-то пахнуло прохладой, упоительно свежим, вкусным,
как ключевая вода, кислородом. И в люк брызнул свет, серо-голубой свет
дневных ламп.

- Милости просим в Темпоград, - сказал тот же бас.

Лев не без труда выбрался наружу и оказался в просторном зале,
выложенном глянцевитыми черными и голубыми плитками.

Люди как люди - в синих комбинезонах, белых халатах. Привычно встречает
прибывших медицина. Кремовые автобусы неотложной помощи. Тележки для
багажа.

Обыденность поражала прежде всего в Темпограде. Словно не в другое
время прибыли, а в любой земной город - в Париж, Владивосток или Тимбукту.
Та же забота о багаже, те же дежурные санитары с носилками, встречающие с
букетами цветов, коридоры, лифты, лестницы. В конце концов ты попадаешь в
гостиницу: снова лифт, снова коридор, нумерованные двери разного цвета.
Один из номеров - твой. В нем застланная кровать со взбитой подушкой,
стенной шкаф с пустыми вешалками, полированный стол, на столе телефонная
книжка и дверца пневмопочты с дисками меню. За стенкой ванна и душ. И, как
во всем мире, красный кран брызжет горячей водой, синий - холодной. Где
тут иное время? Непохоже.

Обыденность поразила Льва и еще поразила неторопливость. Ведь перед