Чтение 18–й страницы книги ~Клодиус Бомбарнак~

[генерал армии, главнокомандующий]. Пока что мы предпочитаем обедать и
танцевать в своем кругу.

- И я полагаю, господин Катерна, что это не менее весело, чем...

- И, уверяю вас, господин Клодиус, не менее достойно, - добавляет
будущий шанхайский первый комик, встряхивая воображаемым жабо с
непринужденностью вельможи эпохи Людовика XV.

Тут к нам присоединяется госпожа Катерна. Это поистине достойная
подруга своего мужа, созданная для того, чтобы подавать ему реплики как на
сцене, так и в жизни, одна из тех редкостных служительниц театра, которые
не жеманятся и не злословят, из тех, по большей части случайных детей
странствующих комедиантов, которые родятся на свет неведомо где и даже
неведомо как, но бывают предобрыми и милыми созданиями.

- Представляю вам Каролину Катерна, - провозглашает комик таким
торжественным тоном, как если бы знакомил меня с самой Патти [Патти
Аделина (1843-1919) - знаменитая итальянская певица] или Сарой Бернар
[Сара Бернар (1844-1923) - выдающаяся французская актриса].

- Я уже обменялся рукопожатием с вашим мужем, а теперь буду счастлив
пожать и вашу руку, госпожа Катерна, - говорю я.

- Вот она, сударь, - отвечает мне актриса, - подаю ее вам запросто, без
всяких церемоний и даже без суфлера.

- Как видите, сударь, она не ломака, а лучшая из жен.

- Как и он - лучший из мужей!

- Я горжусь этим, господин Клодиус, - отвечает комик, - и знаете
почему? Я понял, что весь смысл супружеского счастья заключается в
следующем евангельском правиле, с которым должны были бы считаться все
мужья: что любит жена, то и ест ее муж!

Поверьте мне, я был тронут, глядя на этих честных комедиантов, столь не
похожих на сидящих в соседнем вагоне маклера и маклершу. Те любезничают
по-своему: для них нет ничего более приятного, как подводить баланс,
подсчитывать приход и расход.

Но вот и барон Вейсшнитцердерфер, уже раздобывший где-то новую дорожную
шапку. Он выходит из вагона-ресторана, где, как я полагаю, занимался не
изучением железнодорожного расписания.

- На авансцене владелец потерпевшей крушение шляпы! - объявил господин
Катерна, как только барон вошел в вагон, не удостоив нас поклоном.

- Сразу узнаешь немца, - прибавляет госпожа Катерна.

- А еще Генрих Гейне называл этих людей сентиментальными дубами! -
говорю я.

- Сразу видно, что он не знал нашего барона, - отвечает господин
Катерна, - дуб - с этим я вполне согласен, но сентиментальный...

- Кстати, - спрашиваю я, - вы знаете, зачем он едет по Великому
Трансазиатскому пути?

- Чтобы поесть в Пекине кислой капусты, - выпаливает комик.

- Ну, нет... Совсем не для того. Это соперник мисс Нелли Блай
[американская журналистка, в 1889 г. совершила кругосветное путешествие за
72 дня и получила от Жюля Верна приветственную телеграмму такого
содержания: "Я никогда не сомневался в успехе Нелли Блай. Она доказала
свое упорство и мужество. Ура в ее честь. Жюль Верн"]. Он собирается
совершить кругосветное путешествие за тридцать девять дней.

- За тридцать девять! - восклицает господин Катерна. - Вы хотите
сказать - за сто тридцать девять! Уж на спортсмена-то он никак не похож!

И комик напевает голосом, похожим на охрипший кларнет, известный мотив
из "Корневильских колоколов":

Ходил три раза кругом света...

и добавляет по адресу барона:

Но половины не прошел...

10

В четверть первого наш поезд проехал станцию Кари-Бата, которая
напомнила мне своей итальянской крышей станционные постройки на
пригородной железной дороге Неаполь - Сорренто. Мы вступили на территорию
Мервского оазиса, имеющего в длину сто двадцать пять километров, в ширину
двенадцать и площадь в шестьдесят тысяч гектаров; как видите, меня нельзя
упрекнуть в том, что я даю недостаточно точные сведения.

Справа и слева видны обработанные поля, зеленые кущи деревьев,
непрерывный ряд поселков, водоемы под сводами ветвей, фруктовые сады между
домами, стада овец и быков, рассеявшиеся по пастбищам. Эту плодородную
местность орошает река Мургаб, что значит Белая вода, и ее притоки. Фазаны
там летают большими стаями, как вороны над нормандскими равнинами.

В час дня поезд останавливается перед Мервским вокзалом в восьмистах
двадцати двух километрах от Узун-Ада.

Вот город, который неоднократно разрушался и заново отстраивался.
Туркестанские войны не пощадили его. Говорят, что раньше это был настоящий
притон грабителей и разбойников, и можно только пожалеть знаменитого
Ки-Цзана, что он не жил в эту эпоху. Быть может, из него вышел бы второй
Чингисхан.

В Мерве поезд стоит семь часов. Я успею осмотреть этот любопытный
город, коренным образом изменивший свой характер благодаря русской
администрации, действовавшей зачастую даже слишком круто. После того, как
русские войска овладели Мервом, древнее гнездо феодальных смут и разбоев
стало одним из важнейших центров Закаспийского моря.

Я спрашиваю у майора Нольтица:

- Я не злоупотреблю вашей любезностью, если попрошу вас снова меня
сопровождать?

- Охотно буду вам сопутствовать, - отвечает он, - да и мне самому
доставит удовольствие еще раз взглянуть на Мера.

И мы отправляемся быстрым шагом.

- Должен вас предупредить, - говорит майор, - что мы идем в новый
город.

- А, почему бы не начать с древнего? - спрашиваю я. - Это было бы более
логично и последовательно.

- Потому, что старый Мерв находится в тридцати километрах от нового, и
вы увидите его только мельком, из окна поезда. Итак, вам придется
довольствоваться описаниями вашего знаменитого географа Элизе Реклю. К
счастью, они очень точные.

От вокзала до нового Мерва совсем недалеко. Но какая ужасная пыль!
Торговая часть города расположена на левом берегу реки. Планировка "вполне
американская", и это должно понравиться Фульку Эфринелю: улицы широкие,
протянутые как по ниточке, пересекающиеся под прямым углом; прямолинейные
бульвары с рядами стройных деревьев; оживленное движение; толпы торговцев,
одетых в восточные костюмы. Кругом снуют разносчики всевозможных товаров.
Много двугорбых и одногорбых верблюдов. Последние, дромадеры, особенно
ценятся за их выносливость и отличаются от своих американских собратьев
формой крупа. На залитых солнцем, будто доведенных до белого каления
улицах, мало женщин. Но среди них встречаются очень оригинальные особы.
Представьте себе женщину, облаченную в полувоенный костюм, в мягких
сапогах и с патронами на груди, как у черкесов. Кстати, берегитесь в Мерве
бродячих псов. Эти голодные твари с длинной шерстью и опасными клыками -
какая-то разновидность кавказской породы. Не эти ли собаки, как
рассказывает инженер Буланжье, съели русского генерала?

- Съели, но не совсем, - отвечает майор. - Они оставили сапоги.

В торговом квартале, в глубине темных нижних этажей, где ютятся персы и
евреи, в жалких лавчонках продаются те ковры поразительно тонкой работы и
артистически подобранных расцветок, которые терпеливо ткут целыми днями
старые женщины, даже и не подозревая о существовании жаккардовских
трафаретов.

По обеим берегам Мургаба русские расположили свои военные учреждения.
Там обучаются солдаты-туркмены, состоящие на царской службе. На них
штатская одежда, но синие форменные фуражки и белые погоны.

Через реку перекинут деревянный мост длиною в пятьдесят метров,
предназначенный не только для пешеходов, но и для поездов; над его
перилами протянуты телеграфные провода.

А на другом берегу-административная часть города, где живут в основном
гражданские чиновники.

Самое интересное из того, что здесь можно увидеть, - это деревушка
Теке, непосредственно примыкающая к Мерву. Жители ее, текинцы, сохранили
не только свой национальный тип, но и обычаи. Только там еще чувствуются
следы местного колорита, которого так не хватает новому городу.

На повороте одной из улиц торгового квартала мы сталкиваемся с
американцем-маклером и англичанкой-маклершей.

- И вы здесь, господин Эфринель! - восклицаю я. - Ведь в этом новом
Мерве нет ничего интересного.

- Напротив, господин Бомбарнак, город почти в американском стиле.
Недостает только трамвая и газовых фонарей.

- Со временем и это будет.

- Надеюсь, и тогда Мерв станет настоящим городом.

- А мне, господин Эфринель, хотелось бы посетить древний город и
осмотреть его крепости, дворцы, мечети. Но, к сожалению, это слишком
далеко, и поезд там не останавливается...

- Вот уж что меня не интересует, - отвечает янки. - Я сожалею лишь о
том, что в этих туркменских краях мне нечего делать. У мужчин,
по-видимому, целы все зубы...

- А у женщин - волосы - подхватывает мисс Горация Блуэтт.

- А вы бы взяли, мисс, да скупили у них волосы. Тогда и время будет не