устроил себе импровизированное ложе; дядюшка метался внутри кратера, как
дикий зверь в волчьей яме. У меня не было ни сил, не желания встать; и,
следуя примеру проводника, я погрузился в мучительную дремоту, боясь
услышать подземный гул или почувствовать сотрясение в недрах вулкана.
кратером. Поразила меня не столько полная темнота, сколько бешеный гнев
дядюшки. Я понял причину его ярости, и у меня мелькнула смутная надежда. И
вот почему.
словам ученого исландца, этот путь можно было узнать по признаку,
указанному в шифре, а именно, что тень Скартариса касается края кратера в
последние дни июня месяца.
солнечных часов, которая в известный день, отбрасывая свою тень на кратер,
указывает путь к центру Земли. Вот почему, если не выглянет солнце, не
будет и тени. А следовательно, и нужного указания! Было уже 25 июня.
Стоило тучам покрыть небо на шесть дней, и нам пришлось бы отложить
изыскания до следующего года.
прошел, но никакая тень не легла на дно кратера; Тане не трогался с места,
хотя его должно было удивлять, чего же мы ждем, если только он вообще был
способен удивляться! Дядюшка не удостаивал меня ни единым словом. Его
взоры, неизменно обращенные к небу, терялись в серой, туманной дали.
соорудил шалаш из обломков лавы. Я несколько развлекался, следя за
тысячами импровизированных каскадов, образовавшихся на склонах кратера и с
диким ревом разбивавшихся о каждый встречный камень.
таких обстоятельствах вышел бы из себя: ведь это значило потерпеть
крушение у самой гавани!
и профессор Лиденброк получил удовлетворение, способное заслонить
испытанное им отчаяние.
28 июня, в предпоследний день месяца, смена луны вызвала и перемену
погоды. Солнце заливало кратер потоками света. Каждый пригорок, каждая
скала, каждый камень, каждая кочка получала свою долю солнечных лучей и
тут же отбрасывала свою тень на землю. Тень Скартариса вырисовывалась
вдали своим острым ребром и неприметно следовала за лучезарным светилом.
знаменательная тень Скартариса слегка коснулась края среднего отверстия в
кратере.
шара! - прибавил он по-датски.
17
следовали одна за другой; теперь они должны были в буквальном смысле слова
вырастать у нас под ногами.
спуститься. Теперь настал этот момент. Я мог еще или принять участие в
рискованном предприятии, или отказаться попытать счастье. Но мне было
стыдно отступать перед нашим проводником. Ганс так охотно соглашался
участвовать в этом романтическом приключении; он был так хладнокровен, так
мало думал об опасностях, что я устыдился оказаться менее храбрым, чем он.
Не будь его, у меня нашлось бы множество веских доводов, но в присутствии
проводника я не стал возражать; тут я вспомнил прелестную фирландку и
шагнул ближе к центральному отверстию в кратере.
окружности. Я нагнулся над одной из скал и взглянул вниз. Волосы встали у
меня дыбом. Ощущение пустоты овладело всем моим существом. Я почувствовал,
что центр тяжести во мне переместился, голова закружилась, точно у
пьяницы. Нет ничего притягательнее бездны. Я готов был упасть. Чья-то рука
удержала меня. То был Ганс. Положительно, мне следовало взять еще
несколько "уроков по головокружению", вроде тех, что я брал в
копенгагенском храме Спасителя. Хотя я только мельком заглянул в колодец,
все же успел разглядеть его строение. Внутренние, почти отвесные, стены
колодца представляли собою ряд выступов, которые должны были облегчать
схождение в пропасть. Но если и была лестница, то перила отсутствовали.
Веревка, прикрепленная у края отверстия, могла бы послужить нам надежной
опорой, но как же отвязать ее, когда мы совершим прыжок в бездну?
взял веревку толщиной в дюйм и длиной в четыреста футов, перекинул ее
через проем в выступе лавы у самого края отверстия и спустил оба ее конца
вниз. Таким образом каждый из нас, держа в руках оба конца веревки,
получал некоторую опору и мог легче спускаться в бездонные бездны;
спустившись на двести футов, было совсем нетрудно стянуть вниз веревку,
выпустив из рук один ее конец. Этот прием можно было повторять ad
infinitum [до бесконечности (лат.)].
были закончены, - разделим его на три тюка, и каждый из нас привяжет на
спину по одному тюку; я говорю только о хрупких предметах.
припасов; ты, Аксель, вторую треть съестных припасов и оружие; я - остаток
провизии и приборы.
веревок?
собрал в один тюк все мягкие вещи и, крепко связав его, без дальнейших
церемоний сбросил в пропасть.
Дядюшка, нагнувшись над бездной, следил довольным взглядом за путешествием
своих вещей, пока не потерял их из виду.
слова без содрогания?
с оружием. Мы спускались в следующем порядке: впереди шел Ганс, за ним
дядюшка и, наконец, я. Схождение совершалось в полном молчании, нарушаемом
лишь падением камней, которые, оторвавшись от скал, с грохотом скатывались
в пропасть.
опираясь на палку. Единственной моей мыслью было: как бы не потерять точку
опоры! Веревка казалась мне слишком тонкой для того, чтобы выдержать трех
человек. Поэтому я пользовался ею по возможности меньше, показывая чудеса
эквилибристики на выступах лавы, которые я отыскивал, нащупывая ногой.
хладнокровно говорил:
пропасти.
соскользнув со скалы, через которую веревка была перекинута, конец ее упал
у наших ног, увлекая за собой камни и куски лавы, сыпавшиеся подобно
дождю, или, лучше сказать, подобно убийственному граду.
не видно.
футов ближе к цели.
который пытается во время такого спуска изучать природу окружающих его
геологических напластований?
мне было дело до того, что представляют собою все эти плиоценовые,
миоценовые, эоценовые, меловые, юрские, триасовые, пермские,
каменноугольные, девонские, силурийские или первичные геологические
напластования? Но профессор, по-видимому, вел наблюдения и делал заметки,
так как во время одной остановки он сказал мне:
вулканических пород вполне подтверждает теорию Дэви. Мы находимся в
первичных слоях, перед нами порода, в которой произошел химический процесс
разложения металлов, раскалившихся и воспламенившихся при соприкосновении
с воздухом и водой. Я безусловно отвергаю теорию центрального огня.
Впрочем, мы еще увидим это!
молчание было принято за согласие, и нисхождение возобновилось.