смел он лелеять в себе надежду на освобождение. Но вот перед его глазами по
Парк Авеню шел человек, который обладал силой залечивать любые трещины. Даже
раненый дух Пая сумел бы он исцелить. А точнее говоря, в особенности его
раненый дух. Чтобы ни свело их вместе - случай или тайные происки Незримого,
- их воссоединение несомненно было исполнено скрытого смысла.
Пай попытался отпугнуть Милягу и, не сумев этого сделать, спасся бегством.
Теперь этот страх казался ему глупым. Чего бояться? Перемены? Он был бы
только рад ей. Разоблачения? И ему он был бы рад. Смерти? Какое дело убийце
до смерти? Если она придет, то ничто ее не остановит. Нет никаких причин
отворачиваться от представившейся возможности. Он поежился. Было холодно в
подъезде, да и само столетие было холодным. В особенности, для такой, как у
него, души, любившей сезон таянья, когда пробуждение жизненных сил и
солнечный свет все делают возможным. До сегодняшнего дня он думал, что
навсегда отказался от надежды на то, что почки снова распустятся. Ему
пришлось совершить слишком много преступлений в этом безрадостном мире. Он
разбил слишком много сердец. Судя по всему, это относилось к ним обоим. Но
что, если они были обязаны искать эту неуловимую весну ради блага тех, кого
они сделали сиротами и обрекли на страдания? Что, если надежда - это их
долг? Тогда его попытки противиться их почти состоявшемуся воссоединению,
его бегство были лишь еще одним преступлением, которое тяжким бременем ляжет
на его совесть. Неужели эти годы одиночества превратили его в труса?
Никогда.
исчезающей фигурой, осмелившись вновь поверить в то, что скоро может
наступить новая весна, за которой последует лето примирения.
Глава 8
Разумеется, она сделала все, чтобы продемонстрировать ему свое неприязненное
отношение, и здравый смысл велел ему забыть об этой маленькой драме, но этим
вечером он стал свидетелем слишком многих тайн, чтобы можно было просто
пожать плечами и гордо удалиться. Хотя улицы этого города были вполне
реальны, а стоявшие на них дома обладали номерами и названиями, хотя даже
ночью авеню были освещены достаточно ярко для того, чтобы исключить всякую
неопределенность и двусмысленность, он по-прежнему чувствовал себя так,
словно находился на границе какой-то неизвестной страны, и ему угрожала
опасность перейти ее, даже не заметив этого. И если он пересечет эту
границу, то не последует ли за ним Юдит? И как бы ни пыталась она изгнать
его из своей жизни, в нем все равно жило смутное подозрение, что их судьбы
связаны между собой.
было тайной, а тайны не были его специальностью. Они были предметом
послеобеденного разговора, когда, разомлев от бренди и света свечей, люди
признавались в склонностях, о которых они ни за что бы не упомянули часом
раньше. Во время таких разговоров ему приходилось слышать, как рационалисты
исповедовались в своем пристрастии к бульварной астрологии, а завзятые
атеисты заявляли о своих путешествиях на небеса. Слышал он и сказки о
психических двойниках и предсмертных пророчествах. Все это было довольно
занимательно, но этот случай был совершенно особым. На этот раз загадочные
события происходили с ним самим, и это пугало его.
позвонил ему домой. Любовничек поднял трубку. Голос его звучал возбужденно,
и возбуждение это стало еще сильнее, после того как Миляга назвал себя.
он.
говорила. Если бы не ты, вполне возможно, что меня бы уже не было в живых.
он хочет.
в том, что он хотел убить меня.
не кричала. У него был такой странный вид...
- Почему бы тебе не улизнуть от своего любовничка и не отправиться со мной
куда-нибудь выпить? Я могу встретить тебя прямо у подъезда. Ты будешь в
полной безопасности.
решила завтра вернуться в Лондон.
себя одиноко...
кровать.
Миляга.
***
ужин: сэндвич с курицей, мороженое, бурбон и кофе. Очутившись в теплой
комнате после всех своих мытарств на ледяной улице, Миляга совсем размяк. Он
разделся и стал поглощать свой ужин голым, сидя напротив телевизора и
подбирая с лобка крошки, похожие на вшей. Добравшись до мороженого, он
почувствовал себя слишком усталым, чтобы продолжать есть. Тогда он осушил
бурбон, который оказал на него свое немедленное действие, и улегся в
кровать, оставив телевизор включенным в соседней комнате, но уменьшив его
звук до усыпляющего бормотания.
из-под контроля сознания, дышало, двигалось, потело и переваривало пищу. Ум
погрузился в сон. Сначала ему снился поданный на тарелке Манхеттен,
воспроизведенный во всех мельчайших деталях. Потом - официант, который
шепотом спрашивал, не угодно ли сэру провести ночь. А потом ему снилась
ночь, которая черничным сиропом заливала тарелку откуда-то сверху, вязкими
волнами покрывая улицы и небоскребы. А потом Миляга шел по этим улицам, в
окружении небоскребов, рука об руку с чьей-то тенью, общество которой
доставляло ему невыразимую радость. Когда они подошли к перекрестку, тень
обернулась и дотронулась своим призрачным пальцем до переносицы Миляги,
словно близилось наступление Пепельной Среды (Пепельная Среда - первый день
Великого поста, когда верующим, в знак покаяния, на лоб наносятся пепельные
кресты - прим. перев.).
прикоснуться языком к подушечке пальца. Палец вновь прикоснулся к его
переносице. Его охватила дрожь удовольствия, и он пожалел о том, что темнота
мешает ему разглядеть лицо своего спутника. Напрягая взор, он открыл глаза,
и его тело и ум вновь слились в единое целое. Он снова оказался в номере
гостиницы, который освещался только мерцанием телевизора, отражавшимся на
лакированной поверхности полуоткрытой двери. Но ощущение прикосновения не
покинуло его, а теперь к нему добавился еще и звук: чей-то нежный вздох,
услышав который, он почувствовал возбуждение. В комнате была женщина.
вопрос. Он не мог разглядеть ее в темноте, но последние сомнения в ее
реальности рассеялись, когда рука соскользнула со рта и притронулась к его
обнаженной груди. Он обхватил в темноте ее лицо и привлек ее к себе,
радуясь, что мрак скрывает его удовлетворение. Она пришла к нему. Несмотря
на все знаки пренебрежения, которые она оказывала ему в квартире, несмотря
на Мерлина, несмотря на опасность ночного путешествия по пустынным улицам,