Чтение 18–й страницы книги ~Придон~

- Да, я принимаю!..

Наместник поклонился.

- Вот и хорошо, - сказал он елейным голосом. - Артанское войско разделилось на три отдельные армии, одну ведет Аснерд, вторую - Щецин, а третью - Придон. Увы, сюда как раз идет Придон. Я его видел, разговаривал, но... теперь это совсем другой человек. Я думал, что хорошо его знаю, но... ошибся. Я полагал, что такой молодой и отважный не в состоянии командовать даже десятком... Но он ведет и умело управляет огромным войском! Сейчас оно в двух сутках пути от Белой Вежи, но, возможно, уже и в сутках.

Ряска отмахнулся:

- Ерунда. Артане не умеют брать даже курятники. Тем более им не по зубам такая крепость. Они разобьются о наше мужество, как волны прибоя разбиваются о гранитные скалы! А кто уцелеет после этой кровавой для них осады, мы тех развесим вдоль стены. Не хватит места - развесим на деревьях. В лесу веток хватит, ха-ха!

Наместник преувеличенно низко поклонился, в глазах и на лице смирение, почтение, даже благоговение. Он отбыл, а на площади началось ликование сторонников Ряски, зажгли костры, начинали забивать для пира скот.

В этот же день, к полудню, наместник выехал через северные ворота с небольшим обозом, куда сложил все самое ценное, а в крытую коляску посадил жену и двух детей. С ним было всего десять всадников, больше взять не решился, чтобы не обвинили в предательстве интересов Куявии.

Бер Ряска только к вечеру обнаружил, что наместник его перехитрил и обвел вокруг пальца. Он, князь, намеревался использовать огромный опыт наместника, его умение оборонять крепость, все равно слава досталась бы ему, Ряске, но эта сволочь подстроила так, что и руководство он принял по своей воле, и не успел указать наместнику его новые обязанности...

Обоз наместника двигался с черепашьей скоростью. Десяток воинов чувствовали себе беспомощными, артане на их легких конях, может быть, уже пронеслись, как на крыльях, до самых гор, потому на ночь прятались в лесу, даже днем старались ехать по низинам, балкам, избегая дорог.

Артане, как понимал наместник, легко бы догнали, если бы не делали длинные рейды в стороны, захватывая и сжигая города, дабы не оставлять за спиной вражеские гарнизоны.

На второй день, как он покинул Белую Вежу, к ее стенам подошли артане. Никто не скажет, как держался бер Ряска, вел ли себя мужественно или же умер трусом. Но лучше считать, что защищался мужественно, а погиб на стене, защищая ворота. Двое суток крепость еще держалась, но огромные катапульты бросали через стены кувшины с горящим маслом, даже бочки со смолой, что поджигали сразу несколько домов, огромными камнями рушили стену, выбили ворота.

Все население и даже воины бросились гасить пожары, и тогда артане ворвались в казавшуюся неприступной крепость. Разъяренные упорным сопротивлением, они вырезали всех защитников, разграбили город и перебили всех, кого отыскивали даже в подвалах, на чердаках. Пьянея от крови и безнаказанности, детей поднимали на пиках, с женщин срывали одежду, насиловали прямо на площадях, отпускали, строго-настрого запретив одеваться, ибо все куявы - животные, свиньи, а свиньи должны ходить голыми.

На второй день Придон вывел всех до единого из крепости, а Вяземайт сказал торжественно:

- Взгляните на эту... черную вежу!.. Отныне она такой и останется - черной. И будут ее звать Черной Вежей, ибо для куявов день стал черным.

Закопченные, почерневшие от дыма и гари развалины крепости чернели на нежном голубом небе, как грех, как проклятие, как преступление.

Придон оглядывался на горящую крепость с отвращением. До этого он водил отряды удальцов, отважно сражался, захватывал богатую добычу, всякий раз покрывая себя и своих людей славой, но города в прошлые лихие налеты брать не приходилось. Знал, как захватывают, слышал от старых воинов про все уловки, запоминал, жадно схватывал все, что рассказывали о воинском умении, приемах, хитростях, ловушках, но в рассказах всегда было больше славы, отваги, и совсем опускались всякие мелочи вроде избиения безоружных. А сейчас уже не удастся свалить на то, что бесчинствует куявская чернь. В Белой Веже обошлось без этих ублюдков, но, теперь уже видно, бесчинство заразно. Как ни закрывай глаза, но признайся хотя бы себе, что убивали, насиловали и бросали в огонь вопящие жертвы сами охмелевшие от крови и безнаказанности артане.

Он молча повернул коня, Крок крикнул удивленно:

- Куда? Там пустой лес!

- Поохочусь, - буркнул Придон.

Конь пошел вскачь, деревья приблизились, ветка хлестнула по лицу, и внезапно в самом деле решил найти след какого-нибудь зверя и погнать через буреломы, завалы, овраги. Может быть, из памяти уйдет или хотя бы отодвинется на задний план этот горящий город с окровавленными трупами на улицах, с обесчещенными женщинами и с их мужьями, распятыми на дверях своих домов.

Дорожка повела в густой лес, Придон тут же повернул коня и пустил в чащу, избегая дороги, но вскоре наткнулся на хорошо утоптанную тропу, она прихотливо вилюжилась между деревьями, он пустил коня напрямик, наконец-то нехоженое место... и снова наткнулся на тропку, явно не звериную, а протоптанную людскими ногами.

Озлившись, не стал больше ничего искать, дал коню свободу, тот потрусил легкой рысцой, взмахивал гривой, на ходу срывал гребешки высоких трав.

Дорога вилась через лес прихотливо, по своим законам, Придон ничего не замечал, вздрогнул, только когда впереди молодой статный дуб и яркая рябина, обнявшись ветками, никого не замечая, перешли через тропку, счастливые, а птицы кричали вслед веселое, звонкое, задорное, а то и вовсе игривое, намекающее.

Горечь плеснула в сердце желчью, там застонало, скукожилось. Он поморщился, чуткий конь остановился, терпеливо ждал, пока хозяин слезет, подобно старику, цепляясь за седло.

Придон шлепнул его по толстому крупу:

- Далеко не уходи...

Конь повернул голову и смотрел добрым коричневым глазом. Придону почудились в глазах коня тревога и беспокойство.

- Просто посижу, - сказал он. - Понимаешь, посижу. Почему-то именно в леса уходят, когда хотят подумать. А ты пока травку щипай, тебе думать не надо. Ты - счастливый.

Он осторожно опустился на пенек, тот окружили плотненькие, как простолюдины в давно не воевавшей стране, боровички, чуть дальше собрались в группу тонконогие аристократичные опенки, по всей поляне ажурный папоротник, зеленеют листочки земляники, уже отцвела, скоро покраснеют ягодки... Смутно подумалось, что боровичкам вроде бы еще рано, что за лес такой, не колдун ли где поблизости...

В голове шум и смутные образы, где и лицо Итании, и скачущие кони, и горы, степь, пожары, блеск топоров, слышен грозный рев, но это не людской, не звериный, что-то вроде морского прибоя, но мощнее...

Посвежело, он поднял голову, небо темнеет, из-за верхушек деревьев наползают сизо-черные тучи.

- Ко мне, - позвал он, поднимаясь. - Видно, не всякий, кто уходит в лес, становится мудрецом.

Конь подбежал с готовностью, Придон прыгнул с разбега, ухватил повод, конь тут же с настобурченными ушами пошел подпрыгивающим галопом. Деревья мелькали, как прутья плетня, над головой то и дело проносились суковатые ветви, Придон пригнулся к конской шее, чувствуя надежное животное тепло.

Мягкий стук копыт сменился сухим, деревья разбежались в стороны, как вспугнутые воробьи, конь выметнулся на широкую, прокаленную солнцем поляну, даже не поляну, а обширное поле, окруженное лесом, только что никем не вспаханное, не засеянное.

В спину толкнуло свежим ветром, над головой прогрохотал гром, блеснула молния, и снова грянуло, ближе и ниже, словно некто гнался за ним на облаке и метал громовые стрелы.

Справа на поле обрушился ливень, двинулся наклоненной стеной, и тут сзади на плечи, на голову, на спину будто вылили ушат ледяной воды, прямо из проруби, Придон невольно вскрикнул, захохотал, конь под ним уже не шел галопом, а летел над землей, вытянувшись в струнку.

По всему полю земля сперва взлетала фонтанчиками пыли и грязи. На диво крупные капли били по голове, как камешки из пращи, потом все поле превратилось в мелкое кипящее фонтанчиками озеро. Далекие горы, лес и даже ближний кустарник скрылись за водяным занавесом, холодным и острым, как настой жги-травы.

Тучи двигались не плоские, а стеной, и по этой стене жутким шипящим зигзагом пробегали огненные молнии, похожие на трещины в скале, где просвечивает расплавленное золото. Следом обрушивались грохочущие удары, земля подпрыгивала, мир глох, звери глубже забивались в норы, и даже конь вздрагивал и приседал на круп.

Придон оглох от грохота, ослеп от нещадного блеска молний, потом как-то разом ливень стих, сквозь поредевшую завесу падающей с неба воды проступил ближний лес, затем и дальний, а потом между деревьями показалась покосившаяся избушка. Конь всхрапывал, бока в мыле, клочья пены на удилах. Можно бы, конечно, мелкой рысью вернуться в стан, если отыщет дорогу, но тучи не расходятся, двигаются, как герои-поединщики, присматриваясь друг к другу, темнеют от злости еще больше.

Он соскочил у крылечка, бросил поводья на крюк коновязи, для верности еще и замотал. Конь забрызган грязью по брюхо, будто плыл через болото, да и у него сапоги в грязи до колен, будто бежал наперегонки с конем. Крыльцо пошатывалось под его весом, из прогнивших досок чвиркали мутные струйки желтой воды.

Он кое-как почистил подошвы о ступеньку, подобрал толстый прут и поснимал липкие лепехи, что как чехлы пытались охватить низ сапог. Из дома никто не вышел, хотя он топал и гремел, да и конь прямо перед окном, а такое безлюдье кому понравится. Придон наконец насторожился, поглядывал на дверь, опустил ладонь на рукоять топора. Дверь чуть-чуть приоткрыта, внутри дома чернота, здесь, на крыльце, даже безопаснее, хотя тучи снова собираются в кучу, громоздятся одна на другую, вжимаются одна в одну, становятся тяжелее, плотнее, вот уже плотность камня...

По всему западному краю вспыхнуло красным огнем, полнеба сразу загорелось, затрепетало, словно крылья небесной бабочки, и погасло, а много позже докатился басовитый гул.

- Есть кто-нибудь? - крикнул он громко.

Не дождавшись отклика, толкнул дверь, шерсть на загривке встала дыбом, из полумрака блеснули желтые глаза хищного зверя, а над головой бесшумно пролетело нечто крупное, ощутил движение воздуха и запах зверя.

Быстро привыкающие к полумраку глаза вычленили крупного кота на поперечной балке, смотрит враждебно, выгнув спину, глаза горят, как плошки. Скамья перевернута, к тому же разрублена молодецким ударом. Обломки стола, а у самого очага застыло на полу скорченное тело старухи с жидкими седыми волосами.

Он обвел взглядом все помещение. Сильно пахнет лечебными травами, на стенах покачиваются под порывами проникающего через раскрытую дверь ветра пучки трав, корешков. Горшки и чаши разбиты до единой, на полу еще не просохли лужи.

Кот подвигался на балке, лег, желтые немигающие глаза следили за человеком, как за очень крупной мышью. Наверное, вернулся недавно, такого кота убили бы сразу. Спутники колдунов и колдуний еще опаснее, через них колдуны черпают свою недобрую силу. При всяком колдуне есть либо летучая мышь, либо черный кот, либо еще какая ночная дрянь, для связи с силами Тьмы...

Он поколебался, но отвращение к новому убийству внезапно наполнило сердце. Он снял с рукояти топора пальцы, повернулся и вышел в чистый послегрозовой мир. Ничем этот кот уже не опасен, ибо сам не колдует, а после того, как здесь промчались артане, вырублены не только колдуны, но даже их дети в колыбели. А коты столько не живут.

Синие глаза мелких луж стыдливо смотрели из-под густых зеленых ресниц в такое же синее небо. Конь мчался легко, сочная трава мягко шелестела по ногам, по брюху. Далекий лес приблизился, деревья разбежались, конь понесся резво, но лес не кончался, а все дорожки и тропки этого исхоженного куявами леса стерлись мощным дождем, конь сам перешел на рысь, Придон начал посматривать на небо.

Тучи разошлись, выглянуло умытое чистенькое, как очищенное круто сваренное яичко, солнце, но уже перешло на западную сторону неба.

Когда же они продрались на нечто подобное дороге через лес, багровое зарево стояло над западной частью леса. Конь храпел, покачивался от усталости. Над головой вились безобидные комарики-толкунцы, а небезобидные бросались как голодные коршуны, вонзали клыки в руки, шею, щеки.

Дорога тянулась разбитая, изъезженная, так что наверняка вскоре не за этим поворотом, так за следующим окажется селение. Скорее всего дрябовичей, как он уже слышал, хотя и веспяне селятся иной раз в лесу... Конь чуть приободрился, ступал быстрее, принюхивался, как пес, чуя близкое жилье.

Впереди в полутьме мелькнуло. Придон бросил руку на рукоять топора, крикнул злым голосом:

- Вылезай! Иначе сейчас же всажу стрелу!

Конь так же ровно шел вдоль кустов. Ветви зашатались, шагах в пяти дальше по дороге из кустов выполз человек, умоляюще раскинул руки:

- Не стреляйте! Я только...

Он осекся, увидев, что у всадника со страшным голосом в руках нет лука. Придон рассматривал человечка с брезгливостью. Не услышал, что его догоняет всадник на топочущем коне, а когда наконец услышал, то прыгнул в кусты так, что завяз, как муха в паутине.

- Кто такой? - потребовал он.

- Пощадите!.. Меня зовут Толокно, я просто шел через лес...

Придон окинул его внимательным взглядом.

- Куяв?

Толокно затрясся.

- Я не воин, благородный артанин!

- Вижу, - сказал Придон жестко. - Воины остаются. И умирают под нашими топорами. А ты удираешь в свою проклятую Куябу? Так ведь? Удираешь?

Толокно рухнул на колени.

- Пощади, мой господин! Я никогда не был в Куябе... Куявия слишком велика, мы живем, старимся и умираем, не увидев стольного града.

Придон уязвленно нахмурился. В самом деле, Куявия кажется малой страной, лишь когда говоришь о ней в Артании. Но здесь множество не только городов и сел, но здесь разные племена, народы, здесь бесконечные леса, что напоминает о Славии, здесь есть равнины, когда видишь в любую сторону только бескрайнюю степь, здесь широкие спокойные реки, но здесь и горные злые речки, водопады, горные хребты...

Куяв торопливо говорил:

- Я бегу лишь потому, что здесь никому больше не нужен. Я был смотрителем за книгами, писцом, потом - старшим над писцами. Но когда пришла война, кому такие, как я, нужны? Своим в тягость, а вам... только мясо для мечей, от которого славы не прибавится, а лезвие может затупиться о мои старые кости!

Придон прорычал:

- Ты хочешь сказать, что наши топоры недостаточно остры?

Толокно опустил голову, чтоб не видеть ни сверкнувших гневом глаз могущественного артанина, видно по одежде, что могущественного, ни его топора, что уже так и просится в хозяйскую руку.

- Я только сказал...

- Селение близко? - прервал Придон.

- За этим поворотом!

- Веди, - велел Придон.

Толокно сделал два торопливых шага впереди, Придон видел, как напряглась его спина. Но писец не удара топора в спину страшился: оглянулся, лицо белое, в глазах дикий страх.

- Мой господин! Селение за поворотом, клянусь!.. Но мне страшно туда заходить. Отпусти меня, что тебе в моей крохотной жизни? Это все равно что убить комара: ни чести, ни славы. А я буду радоваться солнцу и прославлять твое благословенное имя!

Придон знаком велел бежать впереди. А чтобы куяв не раздумывал, вытащил топор и с недоброй улыбкой посмотрел на его шею. Тот вскрикнул, как испуганный зверек, побежал жалкой трусцой. За ним, почти касаясь плеча, нависала конская морда.

Присутствие селения он ощутил еще раньше: по запаху гари. Затем увидел, как из-за деревьев поднимается черный дым, а затем из-за поворота и в самом деле выступил ряд домов, соединенных общей крышей. На месте самого дальнего догорали черные бревна, огня уже не было, а множество людишек суетились вокруг столба дыма, с разбега плескали воду из ведер.

С веток огромного раскидистого дуба, что величественно царил в самой середине селения, свисало с десяток повешенных. Под легким ветерком трупы мерно раскачивались, иногда задевая друг друга. Посреди селения на откормленных конях сидели умеренные в себе воины.

- А, - сказал Придон недобро, - вот почему ты так страшился пройти здесь...

Их заметили, трое крепких ребят тут же пустили коней навстречу. Один заорал уверенно:

- Эй ты! А ну слезай с коня!

Придон удивился:

- Зачем?

- Потому что это теперь мой конь, - объявил всадник. - А ты...

Страшная ярость ударила в голову так внезапно, что он только и успел понять, что пальцы судорожно сжались на рукояти топора. Остро блеснуло железо. Послышался вскрик, полоса стали разрубила сочное молодое мясо, рассекла кости, жилы, суставы, тут же топор метнуло чуть влево, кисть тряхнуло, всадник наклонился на конскую гриву, а голова скатилась на землю.

Первый всадник уже рухнул с седла жутко разрубленной надвое тушей. Третий испуганно подал коня назад, лицо стало как у мертвеца, в глазах появился дикий страх.

- Придон?.. Сам Придон?..

Толокно трясся в сторонке. Придон нагнулся, вытер лезвие об одежду убитого, а когда чистое лезвие скрылось в ременных ножнах, сказал уже с контролируемой яростью:

- Теперь запомните.

На шум схватки примчались еще пятеро. Вряд ли кто из них видел его в лицо, да и знаков вождя Придон не носил на себе, а если и узнали его, то только по этим страшным ударам да по внезапной ярости.

Толокно рухнул на колени.

- Мой господин! Прости, что сразу не распознал твою божественную природу под личиной простого охотника...

- Иди, - велел Придон. - Беги в свою проклятую Куябу!.. Здесь тебя никто не тронет. Можешь взять в этом селении еды на дорогу. Все равно я приду в Куябу и разрушу всю вашу проклятую державу.

Толокно поклонился, попятился и неслышной тенью скользнул вдоль домов. Придон бросил всадникам:

- Чей отряд? Пошлите вестника к Аснерду, что я вышел сюда... после охоты.

Глава 22

Небо уже темнело, а на черной, как уголь, земле цвели страшные цветы... нет, это всего лишь костры, но до самого края земли, и страх пробежал между лопатками. Эту силу привел с собой он, Придон, обезумевший от страсти...

Конь повеселел, ощутив запахи огромного войска, скоро отдых, под копытами застучала сухая утоптанная земля, по бокам канавки для отвода воды. Та самая широкая куявская дорога, по которой в Куябу он ехал с Аснердом, Вяземайтом, Скиллом и сыновьями Аснерда: Олексой и Туром. Дорога тогда была не просто оживленной, нескончаемым потоком тянулись подводы в обе стороны, пахло хлебом, рыбой, пряностями. Сейчас дорога опустела, зато по обе стороны тянутся подсвеченные снизу огнем костров столбы и виселицы. На столбах распяты мужчины, женщины, даже дети, а на виселицах болтаются в петлях недавно повешенные. С пронзительными криками мечутся какие-то странные ночные птицы, садятся на трупы, те раскачиваются, пугая, но кое-где повешенные уже смотрят пустыми глазницами.

У распятых еще днем вороны выклевали глаза, сейчас в темноте что-то шевелится, раздирает плоть, ломает черепа, добираясь до сладкого мозга. В воздухе сильный запах гари. По обе стороны развалины, среди черного пепелища поднимаются остовы каменных очагов, идолы из камня. Огонь не пощадил даже сады, в воздухе кисло-сладкий аромат печеных яблок.

Навстречу выехал Аснерд, вгляделся с тревогой.

- Ничего не случилось?

- Да так, - ответил Придон неопределенно. - Благородное искусство охоты.

Костры светили Аснерду в спину, Придон не видел его лица, только уловил сильнейшее недоумение в голосе:

- Охоты?

- Да, - ответил Придон. - А что? Я не могу позабавиться охотой?

Огромная темная голова качнулась из стороны в сторону.

- Ты? Охотой? Позабавиться?.. Ну и слова... Придон, тебя в лесу не подменили?

- Все может быть, - ответил Придон суховато. - Я уже не знаю, какой я настоящий. А что так много шалашей?

Аснерд проследил за взглядом Придона, лицо старого полководца не дрогнуло, прорычал медленно и неспешно:

- Народ устраивается на отдых... Стоит ли?

Придон вспыхнул:

- Какой отдых?

- Да так, я только сообщил...

- Смеешься? Созови военачальников ко мне в шатер. А с утра выступаем на Куябу!

Аснерд кивнул, голос в темноте прогудел мощно и успокаивающе:

- Нет, вроде не подменили.

* * *

Теперь уже ничто не загораживало дорогу к стольному граду, а всякие мелкие города, коих в Куявии видимо-невидимо, уже не помеха.

Эти земли еще не знали такого стремительного передвижения конных масс, а орлы и пролетающие в тех краях драконы видели, как земля внизу струится и колышется, словно двигаются мириады переселяющихся мышей, что вдруг покинули свои места и перебираются на новые.

В Куявии больше лесов, гор и рек, чем в Артании, но армия, разбившись на десятки, сотни, а затем и тысячи отрядов, двигалась с той же скоростью, словно мчалась по ровной, как стол, степи. Впереди неслись удальцы, которые уже побывали в этих краях, по их указке войска с разбегу переправлялись через реки по удобным бродам, проходили по прямой, заранее минуя леса, неожиданно оказывались перед городами, а в иные так и вовсе врывались через распахнутые ворота раньше, чем стражи спохватывались.

По строжайшему наказу Придона в таких городах больше не позволялись бесчинства, и воодушевленные куявы начали охотно помогать захватчикам, указывали дороги, склады. Появились слухи, что многие из куявской бедноты грабят богатые дома сбежавших вотчинников, а затем, хмелея от безнаказанности, мстительно сжигают эти роскошные загородные дворцы. Такие слухи летели впереди артанского войска, и беднота в самом деле сперва грабила оставленные дома, а там было что грабить, ибо беры зачастую успевали отправить только семьи, а сами слишком долго увязывали ценности, а потом и вовсе нападали на богатые особняки, где вырезали обитателей, не щадя ни хозяев, ни их слуг.

Страшный удар потряс Куявию, что уже много веков привыкла считать себя несокрушимой. Куявская армия перестала существовать, самые именитые полководцы в плену, чернь ощутила полную свободу и учиняет неслыханные зверства над теми, перед кем вчера лебезила и кому униженно кланялась. Города в огне, села в огне, уцелевшие люди бегут в леса и живут там, как звери, нападая друг на друга. Уже и самые мирные и добропорядочные, охмелев от безнаказанности и безнадзорности, творили неслыханные злодейства, убивали и даже истязали захваченных, упиваясь свободой творить зло.

Если раньше перед бером и даже беричем всяк ломал шапку и низко кланялся, то сейчас даже самый уважаемый бер не мог пройти по улице, чтобы кто-то не бросил в спину дерзкое слово, а если не окажется с бером надежной охраны, то могут и напасть, сорвать богатую одежду, а самого бера избить, а то и вовсе убить. Исчезло уважение перед знатным, перед старшим, даже перед родителями и наставниками. Всяк свои желания ставил превыше всех, а отсюда по стране покатились убийства, грабежи, поджоги, измены и вероломство.

Артане с удивлением смотрели на юг. Там, куда повернуты морды их скачущих коней, горизонт затянут синеватой дымкой, небо тоже в сизом мареве, как бывает только от сильных пожаров, а когда наступала ночь, они видели впереди багровое зарево, словно заходящее солнце увеличилось в сотни раз и остановилось сразу за горизонтом.

Пожары и пожарища встречали высланные вперед разведывательные отряды. Если раньше чернь сжигала дома богатых, дома знатных и дома тех, кто осуществлял власть: старост, судей, наместников, то теперь жгли все подряд, только бы видеть горящее добро соседа, слышать его отчаянные крики, наблюдать, как он с женой и детьми старается спасти имущество или хотя бы спящих в колыбели младенцев.

Вся Куявия с ужасом повторяла имя человека, о котором совсем недавно говорили с насмешкой, как про обманутого неудачника. Придон, сокрушивший дивов, в разговорах и пересудах стал сперва героем: припомнили, что все-таки сокрушил чудовищ, а Меч добыл, а не нашел на дороге, а потом заговорили и о его страшной мощи как грозного и карающего тцара-полководца, умелого и беспощадного.

Страх и ненависть тут же обратились на Тулея, которого только что прославляли, что сумел и дикаря обмануть, и принцессу не отдать. Самые знатные вотчинники и наместники потребовали, чтобы Тулей срочно признал вину перед артанским тцаром и обязался возместить ущерб. В подтверждение требования всяк грозил, что откажется повиноваться такому недальновидному тцару, ввергшему страну в такую беду.

Многие уже посылали доверенных людей навстречу наступающим артанам и заверяли их, что не будут сражаться за правителя, так обманувшего их, артан, ибо с соседями надо жить в мире и согласии.

Когда до Куябы осталось два конных перехода, передовые отряды донесли, что из стольного града поспешно выходит навстречу огромное войско.

Придон удивился, не проще ли куявам дожидаться за крепкими стенами, Вяземайт объяснил мягко:

- Город столько не вместит... Я смотрел в магические зеркало. На призыв Тулея сошлись беры из окрестных земель, а это впятеро больше, чем нас. И вооружены так, что нашим голопузым и не снилось.

- А город?

- В городе тоже полно войск, - ответил Вяземайт. - Но это войско на пути к Куябе - последнее.

- Мне кажется, - проворчал Придон, - я это уже слышал...

- Что?

- Насчет последнего.

Вяземайт развел руками:

- Куявия велика..

Придон раздраженно отмахнулся:

- Ладно, посмотрим, что нас ждет.

На ночном совещании не было только Меклена, но утром он примчался на взмыленном коне. За ним маячили запыленные всадники, головы двоих небрежно повязаны чистыми тряпками, красные пятна проступили сквозь плотную ткань.

- Обоз! - прокричал он возбужденно. - Куявский обоз!