мы необходимы гаучо, чтоб было кого пограбить. И все это, друг Проказа,
называется взаимовыгодным политическим соглашением.
на личном опыте, что гаучо - отнюдь не благородные повстанцы, а бандитский
клан, такой же, как остальные местные бандеро, со своими паханами и буграми, а
также особой специализацией. Вот уже полтора столетия гаучо числились в
диссидентах, но их вожди, последним из коих был дон Федор-Фидель, в сущности,
возглавляли один из штатных департаментов - Бунтов и Мятежей.
Мне тут такое местечко известно, хозяин! Зовется "Парадиз", крыша - веником,
зато чикиты первосортные, на разноцветных простынях, пива - залейся, и
крокодильи хвосты подают, копченые и тушеные... Друг мой там в вышибалах,
Валека... Выпьем, попрыгаем на девочках, а заодно и обсохнем... Годится,
хозяин?
среди кланов, да и прочего населения ФРБ: раз сильный, значит - хозяин. Большой
хозяин - дон, хозяева помельче - паханы и паханито, они же - бригадиры-бугры...
Сильный был прав в любой ситуации, ему принадлежали власть, богатство и
человеческие судьбы; он мог отнять жизнь и мог ее подарить - так, как Саймон
подарил жизнь Кобелино, сделавшись его хозяином. Но не навеки, не навсегда, а
лишь до той поры, пока не встретится другой хозяин, посильнее.
Рикардо, но слово "брат" имело совсем иной оттенок, тот первоначальный смысл,
лишенный религиозности и означавший самую тесную близость среди мужчин. Для
Пашки и Филина он был братом-вождем, имевшим некие загадочные цели, о коих
нельзя расспрашивать - да и не стоит, поскольку вождю лучше известно, что плохо
и что хорошо. Они шли за ним, они сражались рядом и были готовы умереть - как в
тот раз, на переправе через Рио-Негро, когда на них напали "черные клинки", и в
другой, когда за ними увязались гаучо, и в третий, и в четвертый... Их верность
не подлежала сомнению; в отличие от Кобелино они считали, что брат Рикардо -
самый сильный, и если б встретился сильнейший, не стали б выбирать между
гибелью и предательством.
братом-сессией. Только Мигелю открылась частица тайны, а он - поэт, искатель
истин и романтик - умел ценить доверие. И в свою очередь верил безоглядно, не
требуя от Саймона ни чудес, ни вещественных артефактов или иных доказательств
его галактического происхождения. Мигель уверовал сразу и полностью - в ту
ночь, когда они, отбившись от "черных клинков", стали лагерем за Рио-Негро - за
Негритянской рекой, как ее теперь называли. Саймону пришлось стрелять - не из
карабина, из "рейнджера", так как клинков оказалось десятка четыре и двигались
они подобно загонщикам, редкой широкой цепью, которую фризером не накроешь. Он
перебил их всех с помощью Пашки и Филина, при скромном участии Кобелино, а
после, когда его бойцы уснули, открылся Мигелю. Не мог не открыться: Гилмор так
смотрел... Как на святого Георгия с огненной пикой, усмирителя чудовищ...
ощутил однажды, встретив в джунглях Тида маленького охотника Ноабу. Гилмор не
был охотником и, кроме цвета кожи, ничем не походил на Ноабу, однако интуиция
шептала, что этот человек неглуп и честен, что он не обманет и не предаст. А
значит, он являлся вполне реальным кандидатом на роль помощника, который знает
истину и потому способен предостеречь от просчетов и ошибок.
Поучение являлось несомненно правильным, подходившим и для людей, и для тайят;
теперь Саймон мог доить молоко, однако кобылка тоже требовала пищи. Вопросы,
вопросы, вопросы, сотни вопросов... Впрочем, сводились они к одному: как там у
вас, среди звезд?
веди, мол! - и тронул повод. Его жеребец потрусил неспешной рысью, увязая
копытами в грязи и мотая головой - дождь, мелкий, но непрерывный, заливал
глаза. Непогода не вызывала раздражения у Саймона, но все же он не мог
избавиться от тягостного чувства, что обстоятельства довлеют над ним, что этот
мир диктует ему свою волю, заставляя вести себя так, а не иначе. Главным
образом это касалось маршрута: Рио-де-Новембе лежал к северо-востоку от
Пустоши, на океанских берегах, а путники двигались сейчас на запад, к Паране,
совершая вынужденный объезд. Прямая дорога была перекрыта: от Рио-Негро до
Игуасу, притока Параны, тянулись владения "черных клинков", бывшие бразильские
провинции Риу-Гранди-ду-Сул и Санта-Ка-тарина. Там, после воздействия
трансгрессора, произошли подвижки земной коры, континентальный щит треснул, и в
результате вскрылись жилы с углем и сотни кратеров, больших и малых, затопила
нефть. Теперь этот район, называвшийся Разломом, стал неиссякаемым источником
топлива, а им в ФРБ занимались "черные клинки", самый замкнутый и недоступный
из всех кланов - в него вербовали бразильцев, не бразильян. О Разломе ходили
жутковатые легенды, ибо дон Эйсебио Пименталь, возглавлявший "клинков", а
заодно и Топливный департамент, считался весьма жестоким человеком. К тому же
белых он не любил и на свою территорию не допускал - как, впрочем, и
подозрительных черных вроде Мигеля Гилмора. Те и другие могли попасть в его
земли лишь в качестве рабов, приставленных к насосам у нефтяных озер и к
вагонеткам в шахтах.
знать расценки на девочек в "Парадизе" и почему их предлагают на разноцветных
простынях.
синих простынках с голубыми бантиками, а темнокожих - на розовых с алыми.
как пожелает клиент, и с бантиками двух цветов.
Пустоши с песюками, привяжут где угодно, хоть на яйца, хоть на член.
надо бы подумать - только не своих, а кобелиных. Это ведь какое диво - кобель с
алым бантом на яйцах! Не жалко и денег заплатить!
огибаловских, и еще добавил сотню песюков. А также выдал бумагу, где
сообщалось, что пять уроженцев Семибратовки, люди трудолюбивые, способные к
различным ремеслам, следуют в Рио, дабы попытать удачи в городских занятиях и
промыслах. Иными словами, сшибить деньгу, а коль повезет, пристроиться
"шестерками" в одном из столичных бандеро. Эта подорожная была заверена в
живодерне Дураса, но пока что Саймону не пригодилась - "клинки" и гаучо бумаг с
него не спрашивали, а сразу принимались стрелять.
стенами, перебрались через рельсы и двинулись шагом по улице - той самой, что
тянулась вдоль причалов. Выглядела она странно: лавки, кабаки и увеселительные
заведения были пустынными, как и сам утопавший в грязи проезд, зато на пирсах,
плотах и палубах кораблей сновало множество народа. Саймону показалось, что
люди торопятся из последних сил, затаскивая бочки и мешки, хватаясь за весла и
разворачивая паруса; четыре суденышка отплыли на его глазах, а колесные
пароходы дымили и пускали искры из труб, словно в топках их бушевало адское
пламя. Дождь ненадолго прекратился, сизые тучи разошлись, и мутно-шоколадную
речную поверхность озарили золотистые сполохи. Где-то справа, за домами,
басовито прогудел паровик, пароходы пронзительно откликнулись и отвалили от
пирсов, загребая против течения. Саймон вытер ладонью мокрое лицо и втянул
ноздрями воздух. Пахло углем и смолой, рыбой, гниющими фруктами и чем-то еще,
знакомым и приятным.
вдоль фасада, и вывеской: "Парадиз Приют любви". Вывеску украшал силуэт в
темном плаще, перила веранды казались прочными, заменявшими коновязь, а вот
крыша и в самом деле была веником - из растрепанного мокрого тростника. Пашке
тут же захотелось знать, отчего поскупились на черепицу, и Кобелино объяснил,
что строиться надежнее смысла нет - все будет разгромлено и сожжено.
весь первый этаж. Тут оказалось на р удивление чисто и уютно: стены покрашены
розовым и голубым, пол выскоблен, окна - в полосатых шторах, всюду керосиновые
лампы - стеклянные, под бронзовыми абажурами, в одном углу - рояль, в другом -
ведущая наверх лестница, а между ними - широкие мягкие диваны и низкие столики.
Заднюю стену обрамляла стойка, у которой скучали полдюжины девиц и коренастый
крепкий мужчина с дубинкой у пояса. За стойкой виднелась распахнутая дверь -
вероятно, на кухню, а по обе ее стороны громоздились бочки с пивом. Помимо них,
имелся еще буфет, заставленный бутылками, флягами, штофами и кувшинами. В
воздухе витали соблазнительные запахи скорого обеда. Филин громко сглотнул
слюну.
тапирий блин, простынок не вижу.
коренастому обниматься.
заметались вокруг, визжа от радости. Кобелино, красавец мулат, обычно внушал
слабому полу необоримое восхищение, так как отличался опытом в делах амурных и
приятной внешностью: нежная кожа цвета кофе с молоком, темные страстные очи,
брови вразлет, кудри до плеч и маленькие щеголеватые усики над верхней губой.
Женщины его любили, а он обожал женщин, за что и поплатился - был изгнан из
клана "плащей" после какой-то темной истории с любовницей Монтальвана. Девушку
утопили, а соблазнитель, посягнувший на хозяйское, чуть не сделался евнухом, но
как-то он искупил свой грех. Каким в точности способом, Саймон мог лишь
догадываться, предположив, по намекам мулата, что дон Антонио Монтальван
неравнодушен как к женской, так и к мужской красоте.
Акунин Борис
Буркатовский Сергей
Ковальчук Вера
Андреев Николай
Вронский Константин