Чтение 18–й страницы книги ~Заклятие предков~

- Спокойно! Повязка снята! Молодец!

- Так ты дашь мне заговор, колдун? - Паренек дышал так, словно только что вышел из многочасовой битвы.

- Конечно, дам, - кивнул Олег. - Беги, найди мне белое птичье перышко.

- Ага! - Влюбленный, натянув полотняную шапку, кинулся из детинца, а ведун, почесывая в затылке, остался размышлять над тем, что смог увидеть.

Большой зал, лестница вдоль стены, яма в полу и странный двухуровневый стол, похожий на ступеньку. И что это может дать?

- А ровным счетом ни-че-го, - сделал вывод Середин. - Хотя, конечно, было любопытно.

- Вот, - запыхавшись, подбежал паренек. - У птичника боярского подобрал. Оно?

- Подойдет. - Олег принял коротенькое, изящно выгнутое перо с гладким кончиквм и рыхлой опушкой у основания, зажал между ладонями: - Зовут тебя как?

- Рогдаем.

- А ее?

- Млада.

Ведун поднес сложенные ладони к самым губам и зашептал:

- Встану на заре на ранней, пойду на луг зеленый, брошу по ветру слова горячие, слова честные. Пусть летят легким перышком да к девице. Младушке, что люблю я жарче пламени, обожгут они ее сердце доброе. Пусть уста ее, уста сахарны, лишь к моим устам прикасаются, от других же уст удаляются, глаза жгучие пусть глядят всегда на меня, Рогдая, добра молодца, день и ночь они, улыбаючись. Я слова свои скреплю золотом, скреплю золотом, залью оловом, скую молотом, как кузнец-ловкач в кузне огненной, в кузне огненной, в сердце трепетном. Так неси же, перышко, словеса мои в ту сторонушку, где живет она, друг-зазнобушка.

Олег отнял ладони ото рта, открыл, протянул перо Рогдаю:

- Бери, никому не показывай. Как вернешься, вдуй перо в дом своей красавицы. Хочешь - в дверь, хочешь - в окно, хочешь - щель найди. Но перо должно попасть внутрь. Потом жди ночь, и наутро, кроме тебя, ей никто не нужен будет.

- Ага... - Паренек схватил перо, развернулся и задал стрекача, забыв и поблагодарить, и попрощаться.

- И мне бы тоже пора, - кивнул Олег. - Смотрят на меня все здесь волками, толку мне от Гороховца тоже никакого. В бане, уже забыл, когда мылся. Да и поспать в постели нормальной хочется. Поеду, поищу селение, где на меня еще не окрысились. А там, глядишь, и мысли умные придут.

Книга

До Коврова ведун добрался чуть больше, нежели за день. Заплатил на въезде в окруженный земляным валом и высоким частоколом город целую деньгу, но зато быстро нашел небогатый домик у самой стены, в котором всего за три монеты его пустили на четыре дня на все готовое - с едой, конюшней, баней да стиркой заношенных порток и рубашек. И спал он при всем том не на полатях, а на печи, поверх двух, уложенных один поверх другого, тряпичных матрацев. Навалявшись вдосталь за все беспросветные месяцы, что почти безвылазно просидел в седле, но так ничего и не придумав для поиска колдуна, на пятый день Середин на рассвете оседлал коней и, выехав за ворота, повернул туда, куда, наверное, и нужно было скакать с самого начала: в Воротцы. К одному старому, очень умному и опытному колдуну...

Деревенька выглядела в точности так, как и во время прошлого его приезда: раскиданные округ колодца дома, огороженные плетнями постоялые дворы. Никаких частоколов, никаких караульных. Впрочем, ведун и не сомневался, что ни один монгол сюда не забредет, ни один кернос не прискачет. Вокруг Ворона никогда не оседало ничего неприятного и злого. Как, кстати, и ненужного. Середин сразу поехал к холму, на котором вырыл свою землянку знахарь. Оставил коней внизу, накинув поводья на могучий нижний сук векового дуба, начал подниматься по склону. На утоптанной площадке перед пещерой скопилась небольшая очередь: молодая девушка, женщина в летах, - а сам Ворон, по извечной своей привычке сидя на корточках, выслушивал жалобу какого-то мужика. Появление гостя его ничуть не удивило. Однако слабая улыбка все-таки тронула губы. Знахарь кивнул головой:

- Помоги людям, Олег Новгородский. Это дело у тебя добро получается.

- А что случилось-то? - спросил ведун стоявшую последней девушку.

- Муж у меня... - торопливо всхлипнула она. - Муж к соседке сбежал... Разлучнице... Года не прожили, а увела... Сделай так, колдун, чтобы волосы у нее повылезли, глаза повыпучило, руки-ноги повыворачивало...

- А может, просто мужа вернуть? - остановил поток проклятий Олег.

- А получится?

- Легко. Домой заглядывает?

- Заходит иногда... На первенца нашего поглядеть... - Опять захлюпала носом молодка. - Два месяца всего, как выносила...

- Ну и отлично. Мак в доме есть?

- Какой? - не поняла та.

- Обычный, в пироги который кладут.

- А как же, схоронено маленько в кладовке.

- Берешь этот мак и наговариваешь: "Дурман-трава, одолей молодца. От ведуна проворного, от ножа булатного, от зелья хмельного, лекаря хитрого - сделай так, чтобы у мужа моего нареченного не стояла жила станастная ни на тело белое, ни на зарю раннюю, ни на одну бабу, кроме меня. Ни на темную, ни на светлую, ни на умную, ни на лоскутную, ни на встречную, ни на поперечную - отныне и до века". С маком печешь пирог. Как муж в очередной раз зайдет - ты его этим пирогом угости, а остатки наговоренного мака, несколько зернышек, в сапоги ему подбрось. После этого ни на одну бабу, кроме тебя, у него не подымется.

- А поможет? - Женщина расплылась в довольной усмешке.

- Еще как. А для пущей надежности возьми одну из ношеных мужниных рубах, выверни наизнанку, повесь возле постели и три ночи подряд, как мимо проходить станешь, ей наговаривай: "Твой дом, твой порог, твоя постель, твоя жена". По прошествии трех дней рубашку сними, а затем мужу подсунь, чтобы надел. Трех дней не пройдет - назад прибежит.

- Ой, спасибо тебе, мил человек! - Молодка поставила Олегу под ноги свою корзинку и рванула вниз по склону.

Другой женщине Ворон уже всучил какие-то снадобья, распрощался с ней и теперь склонил голову набок, рассматривая своего ученика.

- Ну, здравствуй, Ливон Ратмирович, - еще раз кивнул Олег.

- И ты здоров будь, бродяга. Ну, сказывай. Где бывал, чего видывал?

- Много где побывал, много чего повидал. Узнал, например, чем век железный от века серебряного отличается.

- Далековато тебя, видать, занесло. - Ворон сделал вид, что не понял намека, повел носом. - Ну, давай, угощай.

- Чем? - не понял ведун.

- А что у тебя в корзинке-то?

Олег наклонился над оставленным подношением, достал крынку, сдернул тряпицу. Из темного горлышка пахнуло хмельным медом.

- Да ты просто провидец, Ратмирович, - протянул угощение учителю Олег.

- Просто нюх хороший, - усмехнулся в бороду Ворон.

- А хорошо тут у тебя, спокойно, - огляделся Середин. - И не поверишь, что совсем неподалеку нежить бродит, монголы всякие, керносы.

- Знакомые слова... - неохотно признал старый учитель. - Давно их никто здесь не изрекал. Дай угадаю... Это место называется Дюн-Хор. Так как же тебя унесло в такую холодную даль?

- Езжу, куда глаза глядят, вот и углядели... - Олег присел напротив Ворона. - Неужели ты не слышал про всю нежить, что появилась в здешних местах? Не мог не слышать! И ведь наверняка подозреваешь, что за колдун нежить из земли поднимает, в храмы древние залезает, жизнь людям портит.

- Постой... - Взгляд Ворона из вялого и ленивого стал острым и пронзительным: - Какие древние храмы, где?

- В Гороховце камень нашли, заговоренный, - небрежно похвастался ведун, снова склонившись над корзинкой. Там, помимо меда, нашлась еще половинка курицы и несколько яиц. - На нем был знак врат. Никто проникнуть внутрь не мог, - не удержался перед учителем от похвальбы Олег. - Только я и еще какой-то колдун, до меня.

- Что ты увидел внутри? - Голос Ворона одеревенел. - Ну же, бродяга, говори!

- Ничего, - пожал плечами ведун. - Пустой зал.

- А книга? А хранитель храма?

- Не было там никого.

- Подожди... - подобрался ближе старик. - Там в центре стоял алтарь. На нем - две полки. На верхней лежит книга с серебряными страницами. На нижней сидит хранитель храма.

- Да не было там никого, Ратмирович! Я что, слепой?

- О шаха корес... - Ворон сел прямо на снег, схватившись за голову.

- Ты чего, Ратмирович? - забеспокоился Олег. - Да может, и не было там никого? Лепкос, вон, говорил, многие жрецы ушли на юг.

- Ну, подумай своей глупой головой, бродяга, - опустил руки старик. - Ну, кто станет заговаривать пустой храм? Зачем он нужен. Заговаривали только те, в которых оставались серебряная книга и ее хранитель. И они были там! Ты спрашивал про монголов и керносов? Нежить вылезает как раз из нее, из книги! Именно в ней были записаны заклинания на оберег. Кто-то из дикарей забрался в храм, украл книгу и разбудил хранителя.

- Как это "разбудил"? - не поверил Середин. - Храму, как я понимаю, много тысяч лет. В нем уж если и засыпали, то навсегда.

- Ты просто многого не знаешь, бродяга. Иногда жрец способен оторвать душу от своего тела и вознести ее в иные миры. Тело его при этом не будет ни есть, ни пить, ни дышать. Оно перестанет быть живым. Но оно и не станет мертвым. Его не трогает тлен, оно не издает запаха.

- Самадхи, - перебил учителя Олег.

- Что?

- Это состояние называется самадхи. Поклонники Будды страсть как мечтают его достичь.

- Зачем? - удивился Ворон. - Ведь мир еще не рушится?

- Из любопытства.

- Пусть так, не важно, - отмахнулся старик. - Главное - в любой момент душа способна вернуться в тело, и оно проснется.

- Наверное, хранитель проснулся, забрал свою книгу и пошел погулять.

- Да нет же, бродяга! - выпрямился учитель во весь рост. - Нежить - это фокусы для дикарей, спасательная палочка против глупых диких зверей, когда не остается сил. Книга - у глупого смертного, который способен переписывать только одну фразу и тешит себя мнимым могуществом. Книгу нужно найти и вернуть в храм, пока дикарь не захотел прочитать что-то еще. Но главное - не в книге, главное - в хранителе. Его нужно найти. Найти и...

- За что ты так взъелся на этого сонного жреца, Ратмирович? - Несмотря на сложный разговор, Олег все-таки достал куриную половинку и вцепился в нее зубами. Все-таки голод не тетка, а он только что с дороги.

- Он навлечет на нас гнев богов, бродяга, - покачал головой старик. - Гнев богов. Ты знаешь, что это такое? Это времена, когда люди серебряного века завидуют людям века глиняного. Когда вся земля покрыта льдом от полюса и до полюса, и на ней нет ничего, кроме холода и ветра. Когда оазисы тепла столь малы, что их окружают стенами и обороняют насмерть от всего, что двигается, пусть даже от умирающих детей. Когда ты находишь среди холода стадо замерзших лошадей - а тогда все замерзало целыми стадами и народами, - и ты добираешься до мяса, нарезаешь тонкими ломтиками, согреваешь дыханием и ешь сырым, потому что тебе нечего зажечь, чтобы приготовить или просто согреть себе еду. Целые века только холода, голода и сырого мерзлого мяса - вот что такое гнев богов! И я не хочу пережить это снова.

- Но почему из-за одного этого хранителя на нас должен обрушиться гнев богов, Ратмирович?

- А разве в Дюн-Хоре тебе не рассказывали про семь небес Мира?

- Ну, рассказывали... И что?

- Похоже, или ты ничего не понял, или хранители уже позабыли половину своих знаний. - Ворон снова опустился на корточки. - Ладно, я расскажу тебе еще раз. Мир людей устроен так, что всегда, раз за разом, проходит семь уровней развития - семь небес. Все начинается с божественной милости и получения свободы. На втором уровне вышедшие из божественной благодати люди вручают свою волю священнослужителям и посвящают себя только вере. Они работают во имя веры, умирают во имя веры и даже убивают во имя веры. Но проходит время, жрецы устают и вырождаются, и власть спускается на следующий уровень, к воинам. Теперь священники молятся воинам, люди сражаются во имя чести и поклоняются силе. Однако воины тоже вырождаются, и власть падает дальше, на четвертый уровень, на четвертое небо. К торговцам. Теперь жрецы молятся золоту, воители защищают торговые пути и лодки, а войны идут ради шахт для работы мастерских. Это тоже не вечно, и власть падает к тем, кто трудится. Они начинают выбирать правителей, воинов и жрецов, они диктуют торговцам, что делать в мастерских, а что возить из-за морей. Но от власти начинают вырождаться даже они, и власть падает на шестое небо. К тому, кого мы считаем мусором, отребьем, выродками и негодяями. И тогда мир превращается в хаос. Золото и дома никому не нужны, потому что любой может захотеть отнять их, убив предыдущего хозяина. Воины и законы перестают защищать людей и начинают оберегать насильников и убийц. Любовь к женщинам становится грехом, а скотоложество - правилом. И брат идет на брата, а сын на отца, и матери рождают детей, чтобы съесть их в тот же час. Младенцы боятся появляться в этот мир, а сила никогда не совпадает с совестью и моралью. Гнусность и позор наступают на всех, называя себя святостью... И тогда боги лишаются терпения и скидывают мир на самое низкое, последнее небо. Оно называется - гнев богов.

- Сурово... - почесал в затылке Середин.

- Справедливо, - не согласился Ворон. - После кары за безумие свое люди получили милость. Им дали новых богов: Сварога, Белбога, Стрибога, Ярило, Макошь, Дидилию. Они жили, плодились, молились, приносили дары и были счастливы. Правда, в последние века волхвы стали не так искренни, как ранее, и князья все реже прислушиваются к их советам, а те все чаще пресмыкаются перед князьями. Но то всего лишь второе небо. Пока правителей начнут выбирать смерды, пройдут еще тысячи лет... Если безумие не взорвет его раньше.

- Однако ты, Ратмирович, не сказал главного. При чем тут сбежавший хранитель?

- А разве ты не понял? Он заговорил свой храм как раз перед последним небом, перед гневом богов. Он священник того мира, в котором правят выродки. И у него в голове остались все знания великой, древней и очень могучей цивилизации ариев. Олежка, милый: у него сила бога и характер подвальной крысы! Он наберет силу, превратит весь мир в хаос и станет веселиться в нем до тех пор, пока у богов не лопнет терпение еще раз. Сто, двести лет... И все. Живые позавидуют мертвым. Ты хотел знать, что ждет твою Русь? Ее не станет, будет гнев богов. Ты хотел вернуться к себе домой, в будущее? Его не станет, будет гнев богов. Будет холод, лед и мерзлое , мясо. Ну что, теперь ты меня понимаешь?

- Да, тоскливая перспектива... - признал ведун.

- Я тебе больше скажу, бродяга. Поздние храмы арийцев настолько чужды миру, настолько враждебны, что возле них даже зелени никогда нет. Трава еще кое-как пробивается, но кусты или деревья ближе полутысячи шагов не растут. Дохнут от злобного воздействия.

- Лысая гора... - пробормотал Олег.

- Что?

- Гороховец был построен на Лысой горе. Да и вообще на Руси везде - как Лысая гора, так обязательно на ней нечисто что-то. Скажи, Ратмирович, не могло бы быть такого, что вся эта нежить - это уже его? Может, он пока так развлекается?

- Нет, еще рано, - покачал головой Ворон. - Понимаешь... Ну вот представь, что вот этот камень - это реальный мир. Вещий человек поднимается...

- Да, я помню. Вещий видит сверху мир, а очень вещий видит других вещих, но плоховато разбирается в обычном мире. Слишком высоко сидит.

- Правильно, - кивнул старик. - Так вот хранитель - он "очень вещий". Ему не уследить за миром самому. Ему нужен кто-то, кто станет на ступеньку ниже и станет надзирать за низшими существами. Ему нужны ученики. И пока он их не обучил, у тебя есть шанс.

- У меня? - Приподнял брови ведун. - А как же ты?

- Ты же сам говорил, бродяга, - отвел глаза Ворон, - я человек серебряного века. Я жрец. Я могу научить читать, писать, владеть оружием, готовить зелья и произносить заговоры. Но я не умею сражаться, это не мое. Я жрец. А человек меча - это ты.

Теплое, ласковое солнце заставило Олега снять и спрятать во вьючный тюк налатник, а косуху расстегнуть, подставив встречному ветерку шелестящий шелк синей болгарской рубахи. Вокруг, чуя близость более приятной поры, весело пели птицы, снег уже не блестел в ярких лучах, а стал рыхлым и ноздреватым. На утоптанной дороге под ногами и вовсе появились лужи - копыта лошадей то и дело разбрызгивали мелкие талые ручейки.

Правда, Олега надвигающаяся весна ничуть не занимала. Его тревожили совсем иные мысли. Семь небес. Семь уровней развития мира. Поверие - или истина в высшей инстанции? Правда - или одна из сказок?

Древнейшие народы, известные науке, вообще-то, действительно были помешаны на религии. Древнеегипетские пирамиды, скифские курганы, китайские гробницы царей. О мертвых заботились больше, чем о живых. В могилы уходили килограммы золота, ценнейшее оружие, слуги, скот... Потом пришло время князей. Клятвы на верность, завоевательские походы, воинская доблесть, могучие крепости. Феодализм, одним словом. Потом пришли капиталисты, а вместе с ними - войны за нефть, за уголь, за проливы и торговые пути, полная аморальность во имя наживы. Слово чести, ради которого еще вчера воины шли на смерть, продавалось за копейку их новыми, расчетливыми хозяевами. Потом социализм - власть рабочих и крестьян. Новое государство больше не воевало - только защищалось. За казенный счет строило дома, базы отдыха, школы для детей. Делало, что могло. Во всяком случае - пыталось. А дальше - хаос... Естественное завершение процесса? И теория о глобальном потеплении, как намек о грядущем гневе богов?..

- Кажется, я очень вовремя сбежал к своим предкам... - пробормотал Середин. - Может, Ворон и ошибается, но если следовать фактам... Если следовать фактам, то лучше не рисковать. Вот только как найти в шестимиллионной Руси одного-единственного опасного человека? Тем более, что про него известны только две приметы: он появился недавно и ищет учеников. Правда, на него должен реагировать крест... Ну, что же, и на том спасибо. На волхвов крест тоже нагревается. И на простых колдунов, и на опытных знахарок. Что же теперь - всех подряд резать? Так ведь тогда сам хуже проклятого арийского хранителя станешь.

Впереди показался частокол. Десяток обычных деревенских изб, обнесенных прочным тыном из кольев в две ладони толщиной, одностворчатые ворота шириной с телегу. Олег покосился на солнце. Оно стояло еще высоко. Однако стараниями арийской нежити те пахари, что еще не подались на север, в более спокойные края, сбились в дружные укрепленные селения, и очередной деревеньки до темноты можно было уже и не встретить. Ночевать же во влажном весеннем снегу ведуну совсем не улыбалось.

- Пройдет тыща лет, раскопают археологи все эти частоколы и станут потом гадать - а с чего это на Руси случился этакий взрыв градостроительства? - хмыкнул Середин, поворачивая к воротам. - Интересно, чем объяснят? Распространением ремесленничества или вспышкой рождаемости?

С высоты коня всадник заглянул через тын - у ворот никого. Тогда он спешился, толкнул незапертые ворота и вошел внутрь, ведя скакунов в поводу.

В ближнем дворе мужик чинил телегу - приколачивал что-то в колесе. Покосился на гостя, ничего не сказал, вернулся к работе. Надо так понимать: раз не нежить, можно и внимания не обращать. Олег тем не менее поклонился, как бы здороваясь, пошел дальше, прикидывая, в какую избу постучаться на ночлег. Выглядели все примерно одинаково: срубы свежие, между бревнами мох болотный пучками торчит, дворы открытые, под общую с домом крышу еще не подведены.

- Колдун! - Шедшая от колодца девка торопливо поставила коромысло с полными ведрами, кинулась навстречу. И ведун с удивлением узнал в ней давешнюю Зарянину подругу. - Колдун... - Она опасливо закрутила головой, понизила голос: - Он сбежал, колдун. Поначалу любился, как ты и сказывал. Потом тоже любился, да не ласкался. А тут и вовсе сбежал. Колдун... Ты же обещал, что любить станет, колдун! - уже требовательно напомнила она.

- Заговор на кровь знаешь? - вздохнул Олег. - Добавляешь кровь свою месячную в еду или питье, наговариваешь: "Кровь отошла, мне не нужна, нужна любому моему. Я без крови не могла, он без меня не сможет, отныне и вовек". Против такого наговора никто устоять не сможет, это точно.

- Благодарствую, колдун! - быстро поклонилась девка. - Я потом... принесу чего-нибудь.

Она вернулась к коромыслу, подняла на плечо, двинулась по улице, поводя бедрами.

- Нет, чтобы в гости пригласить, зар-раза, - буркнул себе под нос Олег, поворачивая следом. - Хоть бы спросила, чего надо, с чем приехал?

В принципе, он предпочел бы какую-нибудь молодую вдовушку в хозяйки. С такими при ночлеге и общий язык найти проще, и отношение добрее, да и вообще... Однако объявлений: "Молодая вдова пустит на ночлег добра молодца" - никто в деревнях не вешает, а заговорам, как дом одинокой хозяйки вычислить, Ворон своих учеников не учил.

- Батюшки, гость дорогой! - От таких слов ведун нервно вздрогнул, однако из дома справа, вытирая руки о передник, уже торопилась молодая женщина в кокошнике. Замужняя, стало быть. - Здоров будь, батюшка.

Не доходя двух шагов, хозяйка низко поклонилась... Та самая, которую он у Ворона научил, как мужа вернуть. Просто, не деревня, а дом свиданий какой-то.

- Какими судьбами, батюшка?

- Да вот, ночлег ищу.

- Так заходи во двор, заходи! Такому гостю двери всегда открыты. - Женщина отобрала поводья и повела коней к себе во двор.

- Вернулся, стало быть... - сделал вполне резонный вывод ведун.

- Вернулся, - счастливо улыбаясь, кивнула хозяйка. - Иди в дом, гостюшка дорогой, раздевайся, отдыхай. Я лошадок твоих расседлаю да напою. Как муж из лесу вернется, так и снедать сядем.

- Спасибо на добром слове... - не стал спорить Олег.

В доме было тихо и спокойно. Крохотный румяный малыш посапывал в подвешенной к потолку колыбельке из выдолбленной половинки дубовой коряги. Это правильно - чтобы крепким вырастал. Вокруг пахло свежим деревом и мясным отваром. Стол, лавки, пол - все белело новизной.

- Вот и муженек приехал, - вошла хозяйка. - Сейчас дрова под навес перекидает, да и сядем. Я как раз крынку с мясом кабаньим открыла, как чуяла гостя-то...

Женщина ушла к печи, забрякала деревянной посудой. Вскоре хлопнула дверь. Вошел хозяин в распахнутом тулупе, скинул одежду, шапку на лавку, мгновенно превратившись из объемистого мужика в щуплого паренька, повернулся к столу... И Олег судорожно сглотнул. Рогдай тоже остолбенело замер, обнаружив сидящего на лавке ведуна, но быстро справился с собой, занял место во главе стола:

- Неси как есть, Голуба! Оголодал с утра, как волк бездомный. Неси!

Ели молча. Пироги с яйцом и капустой, сладкие булочки с медом и голубикой, ячневая каша с тушенкой, запили сытом.

- Спасибо, хозяюшка, - первым отвалился Олег. - Вкусно очень, да не могу больше.

- Всегда гостям рады. Может, меду хмельного из погреба принести?

- А как же, - моментально согласился хозяин, - неси. Но едва женщина вышла из дома, он наклонился вперед и зашептал:

- Помоги мне, колдун, ты все можешь. Млада опосля заговора твоего глаз от меня отвести не могла, да токмо немощь мужская меня вдруг одолела неимоверная. Ничего не могу.

- Что-то по жене твоей не видно, чтобы без ласки скучала, - глядя прямо перед собой, как перунов истукан, ответил Олег.

- Да с ней-то все ладно выходит, - замотал головой Рогдай. - А как к Младе загляну - так и силы никакой нет. Сбежал от нее к Голубе от позора. Не знаю, что и делать, колдун.

- Послушай, друг мой, - продолжая разглядывать печь, поинтересовался Олег. - Коли тебе Млада так мила, отчего ты не на ней, а на Голубе женился?

- И не знаю, колдун. - Облизал деревянную ложку паренек. - Думал, любил безмерно. Да только на деле оказалось, Млада милее. Уж и не знаю, что за помутнение на меня от Голубы нашло.

- А может, не от нее? Может, после свадьбы наваждение появилось? Этак с полмесяца назад.

- Не-е... - замотал головой Рогдай. - Краше Млады никого в мире нет.

В этот момент хлопнула дверь, и разговор оборвался сам собой. Мужчины стали попивать мед. обсуждая близость весны, женщина захлопотала у печи. И только когда она ненадолго вышла к скоту с бадьей запаренной брюквы, паренек торопливо поинтересовался:

- Поможешь, колдун?

- Потерпи до завтра, - ответил Олег. - Все переменится.

Заплакал младенец. Прибежала Голуба, взяла его на руки, мерно покачивая.

- Спасибо за все, хозяюшка, - поднялся ведун. - Ты уж прости, пойду я на сеновал спать. Боюсь, дитятко твое тревожить меня станет.

- А не холодно будет?

- Ничего, у меня шкура мохнатая... - Олег подошел ближе и тихо добавил: - Хочешь мужа сохранить, до рассвета коней оседлай. И меня разбуди, пока Рогдай не встал.

Предупреждение женщина усвоила четко, а потому Олег ощутил толчки в плечо еще в полной темноте, даже до первых сумерек. Поднял голову:

- Вставай, колдун. Все еще спят.

Во дворе сонно всхрапывали оседланные и навьюченные лошади, где-то неподалеку тихо перекудахтывались куры, редко подтявкивала собака.

- Рассветет-то скоро? - протер глаза ведун.

- Скоро. Малой аккурат перед рассветом титьку просит.

- А-а, - кивнул ведун. - Тогда все точно. Что же, прощай, хозяйка. Спасибо тебе за доброту, за ласку. Надеюсь, больше тебе мои советы не понадобятся.

Он вышел во двор, поднялся в седло, переехал узкую улицу и постучал в раму затянутого бычьим пузырем окна:

- Млада? Ну-ка, выйди. Разговор есть. В избе заворочались, скрипнула кожа дверной петли. Показалась заспанная простоволосая девка, в полотняной рубахе и валенках, в накинутом на плечи шерстяном платке. Это действительно была Зарянина подружка.

- Иди сюда, не бойся, - кивнул ведун. - Хочу все твои беды разом решить. Скажи-ка, ручеек проточный неподалеку есть?

- Есть, в Ерошкином овраге, за гороховым полем. То есть что летом засе...

- Иди сюда, пальцем покажешь. - Олег подхватил ее, посадил на седло перед собой, поскакал к воротам, наклонившись, прямо с коня откинул засов. - Куда поворачивать?

- Прямо. Вон туда, где низина между соснами.

Текущий по дну оврага ручей просвечивал сквозь снег темными промоинами. Значит, родник где-то неподалеку, вода не такая холодная. Это хорошо: без топора обойтись можно. Олег, цепляясь за ветки, спустился на дно оврага, пяткой пробил лед.

- Млада, спускайся сюда. Снимай валенки.

- Зачем?