Чтение 18–й страницы книги ~Креститель~

Ни одно из зданий тесного Корсуня Владимир Святославович не счел удобным для проживания, а потому поставил княжеский шатер посреди торговой площади, заняв ее целиком. Подступы со всех сторон охраняли ратные дозоры - по пять оружных холопов. Бояр в охрану не ставили - хотя сдавшийся город и считался враждебным, опасаться тут, по большому счету, было некого. Когда есть воля к сопротивлению - горожане сопротивляются на стенах, а не распахивают ворота.

Олега на площадь пропустили без вопросов, но стража у входа в шатер ведуна задержала, после чего один из холопов заглянул внутрь и громко объявил:

- Боярин Олег к великому князю!

Не дожидаясь разрешения, Середин шагнул за полог. Он здесь всё-таки не только гостем, но и жильцом числился.

Владимир полулежал на широком римском пиршественном ложе, прикрыв глаза влажной повязкой.

- Ты ли это, ведун? - слабым голосом сказал он.

- Я, великий князь, - кивнул Олег. - Ужели все глазами мучаешься? Может, дозволишь помочь?

- Много округ меня знахарей, ведун, - сняв повязку, покосился на вход Владимир, после чего взял со стола грамоту и принялся ее просматривать, время от времени что-то отчеркивая небольшим угольком. - Самые мудрые - и те ничего сотворить не смогли. Видать, до могилы слепым совсем останусь.

- А до свадьбы не заживет? - не вытерпел от подколки Середин.

Владимир поднял взгляд на него, потом перевел на полог, за которым почти наверняка слышали каждое слово холопы, сжал кулак:

- Смеешься над увечным?

- Нет. Просто невеста приплывает.

- А ты откель знаешь?

- Сам подумай, великий князь. А кто еще по нашему морю под пурпурным парусом может плыть? Все епископы и попы корсуньские уже на улице перед портом собрались.

- Вот греки! - вздохнул киевский правитель, скручивая грамоту. - А мне ничего не сказали. Хоть в мелочи, а всё едино пакость сотворить норовят. Надобно идти встречать невестушку. Вели в колокол набатный бухнуть, пусть бояре тоже сбираются княгиню будущую вниманием почтить.

Между тем, три греческих корабля, похожих на гигантские куриные яйца, положенные набок и покрашенные в коричневый цвет, медленно продвигались к городу, разбивая тупыми носами мелкие волны. На корме каждого судна между двумя рулевыми, каждый из которых управлял своим веслом, стоял кормчий, пытаясь сквозь парус и толпу пассажиров разглядеть верное направление.

На носу того из них, что гордо реял драгоценным пурпурным парусом, на небольшой площадке с обтянутыми кожей перилами из толстых жердей стояла в окружении нескольких священников и двух служанок порфирородная Анна, не без тревоги ожидая своего нового будущего, которое должно начаться на причале пышного Херсонеса.

- Как же ты жить станешь среди варваров и язычников, дитя мое, - совсем не к месту вздохнул ее духовник Никифор. - Сказывают, обитают они в земляных ямах, едят сырое мясо, а дочерей своих приносят на алтари идолов в лесных капищах.

- Если они приносят своих дочерей на алтари, святой отец, - не выдержала невеста, - то христианнейшие греки приносят своих дочерей в жертву на постели варваров.

- Оставь, отец Никифор, - вмешался монах. - Русские дики, но не нищи. Посему кушать княгиня будет с серебра, пить из золота, а ходить в бархате. Не нужно пугать понапрасну высокочтимую Анну.

- Вы еще скажите, отец Ираклий, - съязвил духовник, - что они все одеваются в шелка и атласы.

- Больше в шелка, - невозмутимо кивнул монах. - Дикие степняки и русские убеждены, что насекомые разные не переносят сей заморской ткани. Так что каждый из них, как ни нищ, а завсегда имеет шелковое одеяние, меч и серебряную ложку.

Духовник стыдливо притих, но вместо него к монаху наклонился епископ Измирский Иннокентий:

- А зачем им ложки, отец Ираклий?

- Они считают обязательным есть токмо своей посудой. Посему русские завсегда носят с собой серебряные ложки, всячески их украшая, а степняки - серебряные чаши для молока и разного варева.

- Отчего же ты не сказал о том ранее? Коли нам придется жить в этом варварском мире, надобно было запастись всем нужным.

- Не беспокойтесь, отец Иннокентий, - поморщился монах. - Голодным не останетесь. Русские едят ложками и ножами, и постоянно то и другое носят на поясе. Что скажут христиане, коли увидят своих пастырей в таком виде?

- Спустить парус! - громко приказал кормчий, и это означало, что путь кораблей подходит к концу.

Анна невольно пробежала руками по телу: темно-вишневая епанча из верблюжьей шерсти полностью прятала от нескромных глаз шелковую камису гордого красного цвета. Из-под низкого подола выглядывали только кончики туфель из мягкой, плотно облегающей ногу замши. Волосы собраны на голове в высокую кичку и сколоты длинной, украшенной рубинами булавкой, которая удерживала и газовую вуаль.

Когда она сойдет в Херсонесе, нужно будет обязательно ополоснуться после долгой поездки по морю. Мелкие брызги, проникающие везде и всюду, просолили всё тело, сделав кожу сухой и шершавой. Быть может, это будет последним омовением в ее жизни. Кто знает, умеют умываться в этой странной далекой Руси?

Рулевые навалились на весла, заставляя судно повернуться боком, с борта на причал полетели канаты, портовые служащие навалились на веревки, подтягивая корабль к причалу. Моряки споро разобрали часть жердяной надставки, загрохотали сходни. Все расступились - кто же посмеет забегать вперед порфирородной?!

Анна степенно прошла вдоль борта, спустилась на выложенный известняковыми плитами причал. Остановилась, глядя на встречающих и давая время свите спуститься следом. То, что ее встречали не местные греки, было понятно сразу. И всё-таки это были не те варвары, которых она ожидала увидеть: грубых дикарей с дубинами и топорами, грязных и злобных, что наваливались толпами на непобедимые византийские легионы, задавливая умелых воинов своим числом. На причале стояли голубоглазые и кареглазые бородачи в кольчугах и пластинчатых доспехах, с перетянутыми ремешками волосами, либо бритые налысо и прячущие головы под маленькими округлыми шапочками. Кто же из них великий князь Владимир?

- Ираклий, - тихо спросила она. - Мне говорили, что все русские дикари всегда ходят в шкурах. А эти...

- Тебе говорили чистую правду, порфирородная, - так же тихо ответил монах. - Русские действительно ходят в шкурах. Шкуры сии купцы называют мехами, и ценятся они везде куда выше пурпура. Ныне дружина княжеская в походе, оттого и одета попроще.

- Велик бог христианский! - неожиданно громко воскликнул один из встречающих, остроносый, с курчавыми русыми волосами и небольшой клинообразной бородкой, одетый не в доспех, а в длинную облегающую куртку, расшитую золотыми нитями. - Я вижу невесту свою христианскую! Чудо! Случилось чудо!

Стоящий рядом с ним высокий парень в синей атласной рубахе болезненно поморщился и отвернулся, а остроносый двинулся вперед:

- Велик бог христианский! Он наградил меня новыми глазами и прекрасной невестой!

- Это он, - шепнул в самое ухо Ираклий, и Анна замерла, разглядывая будущего мужа.

Тот оглянулся, взял какой-то сверток у подбежавшего слуги, повернулся к ней, тихо сказал:

- А ты и правда, оказывается, красива, - после чего громко воскликнул: - Вижу, озябла ты на ветру, невестушка, - и набросил ей на плечи легчайшую горлатную накидку из горностая.

"Ну вот, - подумала Анна, - я уже тоже хожу в шкурах". И ее пробил нервный, с трудом сдерживаемый смех. Однако русские восприняли улыбку на губах невесты своего правителя совершенно иначе, и город содрогнулся от приветственных криков.

Венчались они в храме Корсуня тем же вечером. Похоже, она взаправду понравилась великому князю, и ему не терпелось осуществить свое право освященного богом мужа. А утром вместо прежнего, греческого платья ей принесли новое: расшитую разноцветными нитями длинную рубашку, отличимую от камисы только воротом, широкую жемчужную понизь для волос, шушун - странное свободное платье из плотной ткани с бархатной грудью, сверкающей десятком нашитых самоцветов и атласными вставками на юбке, коты - низкие сапожки с войлочным, украшенным перламутровыми накладками, верхом. Отныне Анна становилась русской.

Тем же утром они отплыли из Херсоиеса. Огромный флот из ладей - каждая размером с два жилых дома - тронулся на север прямо через морской простор. Ничего не боясь, варвары неслись под полными парусами даже в ночном мраке, а потому утром уже входили в устье Борисфена. Здесь, против течения, корабли шли намного медленнее, поднимаясь в день всего верст пятьдесят и ночуя на берегу - а потому двигавшаяся посуху конница нагнала их уже на четвертый день и дальше постоянно скакала рядом, вдоль берега, вселяя спокойствие своей железной мощью. Поэтому, когда еще через два дня ладьи остановились у порогов, мимо которых командам пришлось тащить суда волоком, на дубовых катках, Анна без всякой опаски наблюдала за дозорами печенегов, издалека следящими за переправой. Тем, видать, и хотелось бы подорожное с путников спросить - да как бы с самих последние штаны не стряхнули.

За порогами неожиданно подул свежий попутный ветер, разогнав ладьи, и остаток пути они проскочили всего за два дня.

О том, что русская столица заметила возвращение своих защитников издалека, возвестил звон колоколов. Передовая ладья приткнулась к берегу версты за три от города - там, где многотысячное войско могло спуститься навстречу своему правителю. Моряки бросили на берег сходни, великий князь, подав руку Анне, спустился к подведенным коням, украшенным шитыми серебром попонами, подождал, пока в седло поднимется жена, затем легко запрыгнул сам и встал на стременах:

- Слушайте меня, други! Славным походом оказался для нас путь на Корсунь и обратно. Не посрамили мы Отчизны своей, не опозорили земли русской. И добычу привезли неплохую. Однако же для меня высшей наградой стала жена моя, княгиня ваша Анна византийская. Посему не стану я доли своей из добычи брать. Ваша она, бояре, до последнего златника!

- Слава!!! - восторженно завопили воины. - Слава князю Владимиру!!! Слава княгине Анне!

Женщина почувствовала, как у нее загорелись уши. Не от стыда, как бывало иногда в далеком детстве, а от гордости. Ведь это ее ныне славит огромная армия, ради нее отказывается от добычи ее законный муж.

Ряды кованой рати разошлись, открывая проход для правителя с супругой - и они первыми въехали в ворота Киева, ведя за собой победоносные войска. Анна, величественно кланялась восторженно кричащим смердам, иногда улыбалась кому-то, чтобы счастливчик мог потом до старости рассказывать об этом своим друзьям и знакомым, кое у кого принимала цветы. Воспитанная в Византии, она знала, что мнением тупой толпы пренебрегать нельзя - именно ее настроения станут решающими во время очередного переворота или бунта. В черни нужно воспитывать любовь, если не хочешь, чтобы тебя повесили на перекладине при первой возможности. Бывают случаи, когда только толпа становится единственной защитой и опорой высокородной особы.

Она исполняла свою привычную обязанность - и в то же время с изумлением смотрела по сторонам, на каменные башни и стены, на многоэтажные срубы вдоль улиц, на мощеные дороги, золоченые крыши, слюдяные окна, яркие флаги на островерхих шатрах. На стены далекой цитадели, до которой было еще ехать и ехать. Господь всемогущий! Если этот город считать варварской берлогой - тогда что такое Никея, Смирна или Андрианополь? Куриный насест?

Наконец улица оборвалась, влившись в широкую площадь перед детинцем, плотно забитую многотысячной толпой. Великий князь, зачем-то придерживая жену за руку, доехал до распахнутых ворот внутренней крепости, развернул коней и вскинул ладонь, призывая к тишине.

- Смотрите! Сие Анна византийская, жена моя пред богами и людьми, княгиня ваша!

Толпа дико и неразборчиво, но восторженно взревела. Люди махали руками, подбрасывали шапки. Но князь опять вскинул руку, и площадь быстро затихла.

- Слушайте меня, други! Слушайте, люди русские, слушайте, дети мои! Жена моя Анна вере христианской предана всей душой. Посему, из любви к жене своей, из благодарности за исцеление свое от недуга страшного и из-за чудес, богом греческим явленных, порешил я отныне веру христианскую принять, и вас к тому всех призываю!

"Неужели? - чувствуя, как в груди нарождается горячий ком, подумала женщина. - Неужели это всё ради меня? Неужели он и вправду полюбил меня с такой силой? Господи, Господь мой милостивый... Какая я счастливая!"

- Слушайте меня, други! Слушайте, люди русские, слушайте, дети мои! Слушайте сами и передайте другим: ежели не придет кто завтра к полудню на реку - будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб, - будет мне до века врагом!

Краткая, но доходчивая проповедь христианства была окончена. Великий князь, прихватив повод лошадки своей супруги, поворотил скакуна и въехал в детинец.

- Здрав будь, княже, - с поклоном принял у него коня Синеус. - Баня ныне топлена, стол в палате верхней накрыт, перина на кровати в опочивальне поменена, а пол я мятной водой повелел помыть.

- Я знаю, что ты молодец, тиун, - перевел дух Владимир. - Посему тебе самое важное и поручаю. Два дела сполни. Ныне холопов к реке пошли. Как волхвы и служители греческие с ладей сходить станут, пусть всех упреждают, чтобы завтра к полудню на реку шли народ киевский крестить. А то грек опять их у себя поселит, спрячет от глаз людских. И не узнают про долг свой. Не самому же мне обряд сей творить? И еще. Завтра преданных самых холопов в полдень в святилище пошли. Как народ в реку полезет - пусть в Днепр Перуна кривоногого скатят, да плетьми гонят куда подальше, пока с глаз не уплывет. А остальных идолов пусть рубят, да в поленницу складывают. Не нужны боле.

Новый день выдался, как на заказ - светлый, теплый, безветренный. Князь Владимир стоял у стены Киева, у северных ворот, а далеко внизу, под горой, выше причалов для торговых кораблей, толпилось людей русских без числа. Они вошли в воду и стояли там кто по шею, кто по грудь. Подростки сидели в воде у берега, некоторые женщины держали младенцев, многие взрослые киевляне бродили, словно не находя места, но везде, куда они ни шли, у воды стояли священники, совершая молитвы.

- Ты считаешь это обращением в новую веру, княже? Ты привел в город тысячи победителей, которые сейчас за тебя готовы порвать всех и каждого, ты отказался от своей доли, тем вдвое увеличив их добычу. Против тебя сейчас в Киеве даже собака тявкнуть побоится - враз желающие найдутся шею свернуть. Потому-то все в реку и полезли.

- А ты почему здесь, ведун? - не оборачиваясь, спросил Владимир. - Ты не желаешь принять от меня истинную веру?

- Наверное, приму, - кивнул Олег. - Но сперва ответь мне на один вопрос, князь Киевский. Ты клялся принять веру христовую, когда просил бога отдать тебе Корсунь. Потом - когда он вернет тебе зрение. Потом - когда собрался жениться на византийской принцессе. И, наконец, сегодня ты звал народ креститься вместе с собой. Так скажи, княже, - а когда ты намерен креститься сам?

- Я? - На этот раз Владимир соизволил повернуть голову к ведуну. - Никогда. Не собираюсь изменять вере отцов, что не первый век от победы к победе, от богатства к богатству нас ведет. Что родилась от земли русской и с молоком матери во мне выросла.

- Тогда зачем все это? - указал на реку Олег.

- А ты забыл, ведун, как всего три месяца назад какой-то жалкий волхв меня чуть со стола княжеского не сковырнул?

- Но ведь нет этого волхва более!

- Плохим князем я бы был, ведун, коли просто победой ограничился. Победить мало. Надобно всё так сотворить, чтобы опасность истребленная снова зародиться не смогла. Посему отныне в пределах русских не волхвы, а попы будут сидеть, что главному митрополиту подчиняются. Никто из них от себя, от своего бога лишнего сказать не посмеет - не то его самого тут же другие, верные попы изведут. Один бог, один хозяин. Так надежней, и в руках держать проще.

- А если через священников базилевс начнет тебе свою волю диктовать?

- Ужели ты не понял, ведун? Царьград - не Рим. Коли что не так - дружину на коней посажу и через месяц там буду. Поверь, кованые сотни смогут быстро показать, кто из нас с базилевсом действительно прав.

- Мечом ты можешь покорить тело, но не душу, княже, - вздохнул Олег. - Ты думаешь, хоть кто-то из тех, кто сидит сейчас в реке, действительно уверовал в нового бога?

- Какая разница, ведун? - пожал плечами великий князь. - Вера не от бога и не от людей идет. Она идет от земли русской, земли-матушки. Не святилища делают молитвенные места священными. Наоборот - на священных местах воздвигают идолов. Я велю сносить капища, а на их местах строить церкви. И люди станут приходить на те же места, где веками молились их предки. Они увидят в церкви тех же богов - но нарисованных на досках, а не вырезанных из дерева. Летом в церкви прохладнее, а зимой теплее. В них красиво, много золота и бронзы. Греки умеют красиво петь и одеваться. Людям понравится. Они привыкнут.

Они начнут молиться земле новым способом. Но теперь больше нигде не появятся волхвы, которые считают себя умнее других, которые становятся главными и незаменимыми в своих святилищах и на которых нет никакой управы. Власть должна быть одна! Княжеская! И никаких других.

- Может, ты и прав, княже, - молвил Середин. - Да токмо берегини наши для греков дьяволицами станут, травники - бесами, полевики - нечистью болотной. Даже из Бабы-Яги - и то пугало сотворят.

- Не может такого быть, - отмахнулся Владимир. - То ж от веков наши помощники!

Олег в ответ только вздохнул. Потом спросил:

- Скажи, княже, а сумки, с которыми я к тебе приехал, вещи и припасы мои где?

- У тиуна спроси, он куда-то убрал. Ты, никак, уезжать собрался?

- Я ведун, великий князь. Ведун, а не отшельник. Для меня в христианстве места нет.

- Смотри, не прогадай.

- Никогда не знаешь, чем обернутся сегодняшние благие намеренья, княже. В пути увижу.

- Ну, что же. Тогда прощай, ведун. Коли надумаешь вертаться, советчиком моим называйся. Пропустят.

- Спасибо на добром слове, княже. И тебе - прощай.

ЭПИЛОГ

Анна встретила монаха в своей светелке, под самой крышей жилого дома в детинце, где из распахнутого окна открывался вид на полноводный Днепр и бескрайние поля за ним.

- Я хотела бы поблагодарить тебя, отче, - скромно начала она, - за помощь твою, за советы об обычаях русских, о нравах и привычках здешних.

- Всегда рад помочь, дитя мое, - с улыбкой поклонился Ираклий.

- А теперь ответь мне, отче. Кто я, по-твоему?

- Ты - порфирородная Анна византийская, сестра базилевса Василия, госпожа.

- Я так и знала, что ты ошибешься, грек, - вскинула подбородок женщина. - Имя мне - Анна, великая княгиня земель русских. Русских, а не византийских, Ираклий. Русские честны и наивны, но я выросла в другом мире и знаю, откуда берутся беды, о которых мне поведали мои новые служанки. И я не хочу, чтобы на моей, на МОЕЙ, Ираклий, земле похожие пакости возродились снова. Поэтому слушай внимательно и запоминай, отче. Коли на Руси внезапно чудеса всяки начнут твориться: иконы плакать, знамения являться, пророчества возникать, что супротив князя или меня направлены, коли кто-то вдруг званием русским тяготиться начнет, иное имя племени своему придумывать и свободы искать, коли кто-то неведомый заместо нас бедами русскими озаботится - тебя, именно тебя, Ираклий, посадят на кол, обитель вашу развалят по камушкам, а братию всю вырежут до последнего. И я не пожалею всего своего приданого, чтобы нанять варягов для этого святого дела.

- А если это сделает кто-то иной, госпожа?

- Кто? На запад от Руси - язычники, на восток - магометане. Все они слишком чисты, чтобы придумывать подобные деяния. И только на юге есть Византия, которая считает себя самой умной. Поезжай туда, отче, и молись в своей обители богу о покое на моей земле. Я очень благодарна тебе за помощь, а потому дарую тебе два дня, дабы покинуть русские пределы. Если на рассвете третьего дня тебя заметит кто-то из моих подданных, тебя немедленно повесят. Да пребудет с тобою милость господа нашего, Иисуса Христа. Прощай.

1 Следует напомнить, что Булгария и Болгария - разные страны. Первая находилась на Каме и Волге, вторая - на Балканском полуострове.
2 Евагрий Поптийский (346-399 гг.). Диакон и проповедник в Константинополе, затем (с 383 г.) монах в Питримской пустыне. Считается одним из провозвестников исихаизма - мистического течения в христианстве. Исихаизм возник примерно в IV веке, спустя несколько веков исчез вместе со своими тайнами и был возрожден в XIII веке как учение Григория Паламы, ставшее затем официальной доктриной Византийской церкви
3 Этот факт являлся причиной того, что все армии, захватывавшие Рим или Византию, неизменно обращались с подобным "культурным наследием" так, как требовали погребальные обряды победившего народа: сжигали или захоранивали.
4 Китайская степа - стена из кит, то есть деревянных срубов, засыпанных камнями и землей
5 Борисфен - греческое название Днепра
6 Немцев - значит немых. То есть не знающих русского языка
7 Чешуйка - мелкая серебряная новгородская денежка размером с ноготь на мизинце.
8 Название: "самолет" удерживалось за паромами вплоть до появления первых аэропланов. Также, кстати, самолетом на Руси называли орудие для пахоты, челнок ткацкого станка и некоторые детские игрушки.
9 Златник - древнерусская золотая монета.
10 Острог - небольшое деревянное укрепление. Примерно с 18-19 веков так же начали называть и тюрьмы, обнесенные стенами.
11 Это имя получила Рогнеть после замужества.
12 Рюрик (802-869) - сын Годослава, князя бодричей, и Умилы. Внук новгородского князя по матери, основатель династии Рюриковичей.
13 Верховские княжества - княжества и верховьях Оки: Белевское, Воротынское, Мезецкое, Новосильское, Одоевское.
14 Закупали, само собой, не в магазине. Основных форм рабском зависимости на Руси было три: ярыги - те, кто попал в зависимость от хозяина за невыплаченный долг, закупные - те, кто брал в долг и затем отрабатывал, и холопы - они добровольно продавались хозяевам за оговоренную плату. Крепостничество являлось формой земельной аренды и личной зависимости не влекло.
15 Согласно свидетельству архиепископа Иоанна об осаде византийского города Фессаломики в 597 г., славяне изготовили на месте 50 подобных камнеметов, которые, уходя, бросили, не считая особой ценностью.