Чтение 18–й страницы книги ~Люди огня~

Я растерянно смотрел на него, на его склоненную голову с выбритой тонзурой в обрамлении черных волос.

- Встаньте, встаньте! - смутился я. - Ладно, пойдемте слушать ваши гимны. Где тут у вас храм?

Храм оказался большой сводчатой пещерой, освещенной только свечами и убранной трауром. Аналой, накрытый черной тканью, черная ткань под иконой в центре храма, повсюду черная ткань. Монахами дирижировал невысокий лысый человечек с сосредоточенным выражением лица. Он заметил нас и кивнул Михаилу.

- Это и есть Map Афрем, - вполголоса проговорил мой спутник.

Map Афрем дал знак певцам, и они начали новый гимн:

Се, подъемлется к ушам моим

глагол, изумляющий меня;

пусть в Писании его прочтут,

в слове о Разбойнике на кресте,

что весьма часто утешало меня

среди множества падений моих:

ибо Тот, Кто Разбойнику милость явил,

уповаю, возведет и меня

к Вертограду, чье имя одно

исполняет веселием меня -

дух мой, расторгая узы свои,

устремляется к видению его.

Сотвори достойным меня,

да возможем в Царствие Твое войти!*

[Стихи Ефрема Сирина, перевод С. Аверинцева.]

Складывалось впечатление, что пели специально для меня, и даже специально был выбран именно этот гимн. Это было лестно, конечно, но настораживало.

После гимнов все-таки началась литургия, и я почувствовал духоту. Своды храма стали ниже, сжались, сблизились и начали давить на меня всей огромной тяжестью скалы над нами.

- Извините, я выйду, - шепнул я Михаилу. - Мне надо на воздух.

Он увязался вслед за мной.

Близился закат. Жаркое солнце пустыни медленно падало к горизонту. Я сел на горячий камень в тени акации. Михаил, как часовой, встал рядом.

- Да отвяжитесь вы, - бросил я. - Сидите в ваших душных пещерах, так и сидите!

- Мы здесь счастливы.

- Без свободы? Без жизни? Без любви?

- Небесная любовь гораздо больше, - улыбнулся монах.

- Внушить себе можно все, что угодно.

- Неужели вы никогда не чувствовали сладости и благоговения во время молитвы?

- Чувствовал. Но не во время молитвы, а рядом с Господом Эммануилом.

- Эммануил - Антихрист.

- А-а, Погибшие, значит!

- Это вы - погибшие, - вздохнул Михаил.

- Это я уже слышал. Только если Эммануил - Антихрист, откуда тогда благодать, та самая сладость и благоговение?

Монах отчаянно замотал головой.

- Подделка!

- И как же вы различаете?..

- Нам трудно. Зато вам легко. Вы можете сравнивать. Вы ведь знаете благодать от Эммануила, надо лишь вымолить благодать от Христа и сравнить. Давайте поставим эксперимент.

- Весьма опасный эксперимент.

- Почти всякий эксперимент опасен. Зато вы узнаете истину.

- Ну, и как это сделать?

- Для начала отстоять литургию.

- Эммануил говорил, что это похороны живого.

- Так, значит...

- Да. Я однажды потерял сознание во время литургии. Очень вредная вещь.

Михаил улыбнулся.

- Вокруг будут друзья. Вас поддержат. А вам надо только взять себя в руки и не подпускать к себе Врага.

- Нет, - резко ответил я и отвернулся.

Но от меня не отстали. Ночью, точнее перед рассветом, в мою келью явились Михаил и Map Афрем и безжалостно растолкали меня.

- Ну, что еще? - сонным голосом спросил я.

- Пойдемте! Это очень важно.

Шатаясь, я подошел к окну и вдохнул холодного утреннего воздуха. Это несколько взбодрило меня. Небо едва розовело над темной равниной пустыни.

- Это действительно важно? - уточнил я.

- Да, очень, - строго сказал Map Афрем.

Я посмотрел ему в глаза и понял, что он бессмертный. Так вот откуда у Михаила такой пиетет перед регентом хора!

- Ладно, пойдемте. Map Афрем, извините, а вы из этой обители?

- Нет, я из Сирии.

- А я не мог где-то раньше слышать вашего имени или чего-то похожего?

- Возможно.

Я взглянул на Михаила. Тот хитро улыбался одними уголками глаз.

- Михаил, что вас забавляет?

- Нет, ничего. - И он посмотрел на меня как на человека, который встретил слона и не узнал его.

Мы спустились на первый уровень и вошли в траурный храм.

- Слава показавшему нам свет! - прогремело под сводами.

Map Афрем направился к хору, поручив меня Михаилу. Меня сразу окружили другие монахи, причем очень плотно.

- И ради этого вы подняли меня ни свет ни заря? - возмутился я.

- Тихо, тихо, - прошептал Михаил и крепко сжал мою правую руку у запястья. Одновременно пожилой невысокий монах взял меня за левую руку. Я нервно оглянулся. Сзади стоял огромный черный эфиоп, тоже монах, явно готовый в любой момент прийти на помощь своим братьям. Я попытался вырваться и почувствовал у себя на плече его тяжелую ладонь.

- Тихо, тихо, - повторил Михаил. - Лучше послушайте. Ничего же страшного не происходит.

- Где Марк?!

- Не кричите. Увидите вы вашего Марка. Всему свое время.

- Когда?

- Не сегодня.

- Сволочи!

- Замолчите!

Я сжал губы. Близился тот самый мерзкий момент этого похоронного действа, когда мне стало плохо в соборе святого Штефана.

- Приидите и ядите, сие есть тело мое, - провозгласил священник. - Сие есть кровь моя, за вы изливаемая, - и сквозь полупрозрачную ограду алтаря я увидел, как пали ниц священники, и храм закружился надо мной. Вероятно, я повис на руках у монахов. Но паники по этому поводу не случилось. Я даже не успел отрубиться окончательно, как мне под нос сунули что-то резко пахнущее, типа нашатырного спирта, и ко мне вернулось восприятие реальности. Меня бережно поставили на ноги, по продержался я недолго. Когда вынесли чашу, мне снова стало плохо. И все повторилось. Поддерживающие руки монахов и нашатырный спирт.

- У вас нет сердца! - простонал я. - Отпустите меня! Мне очень плохо!

- Лучше сейчас, чем потом, - строго сказал старик.

Не понимаю, как я дожил до конца литургии. Смутно помню, как на середину храма вынесли большую белую свечу, и тогда монахи наконец сжалились надо мной и под руки отвели наверх, в мою келью, и уложили в кровать, а потом оставили меня, и я услышал, как в замке повернулся ключ. Я снова был пленником. Хотя, конечно, я был им с самого начала пребывания в монастыре, просто понял это только сейчас.

Весь день меня не трогали, только Михаил принес надоевшие инжир и финики. Я сидел на кровати и рассеянно смотрел в окно.

- Я рад, что вам лучше, - улыбнулся монах.

- Спасибо за участие! - шутовски поклонился я. - Что у нас на завтра - дыба или "испанские сапоги"?

- Ну, если вам литургия все равно что "испанские сапоги"...

- Убить меня мало, да? Вы ведь хотели! Так, может быть, лучше было сразу, без мучений?

Михаил вздохнул.

- Мне жаль, что я не смог заслужить вашего прощения.

- Тошнит от вашего смирения! Смиренные монахи - тюремщики! Марк ведь тоже под замком, да?

- Да.

- Что вы вообще от нас хотите?

- Спасти вас.

- Против воли?

- У вас нет своей воли, только воля Антихриста.

- Ошибаетесь! Служить ему, кто бы он ни был, - это наш свободный выбор.

- Вы сможете выбирать, только когда отречетесь от Сатаны.

- Убирайтесь! Арабы, которые держали нас в подвале без света, были много милосерднее вас. Они хотя бы не лезли в душу.

Михаил смиренно поклонился, вышел из комнаты и запер дверь.

Вечером я услышал внизу звук мотора и подошел к окну. К монастырю подъехал джип, и из него, почтительно поддерживаемый монахами, вышел старик в монашеском одеянии. "Очередной бессмертный по мою душу", - подумал я и не ошибся. Скоро на лестнице послышались шаги, и на пороге моей кельи появились Михаил, Map Афрем и тот самый старик, седовласый и белобородый.

- Это авва Исидор, - представил его Map Афрем. - Мы хотели бы поговорить с вами.

- Садитесь, пожалуйста. Двое бессмертных! Какая честь! Вы хотите отслужить для меня персональную литургию?

Map Афрем вопросительно посмотрел на авву Исидора. Тот покачал головой.

- Посмотрим... - пробормотал регент.

- Еще одна троица спасителей! - не унимался я. - Нет, вы действительно надеетесь загнать меня в Царствие Небесное железной рукой?

- Эммануил пытается загнать всех железной рукой в свое царство, - заметил Map Афрем.

- Так если он - Антихрист, может быть, не стоит брать с него пример?

- Брать пример не стоит, - медленно проговорил авва Исидор. - Но сопротивляться можно и нужно, - и внимательно посмотрел на меня.

- А знаете, как мы бежали от арабских террористов? - усмехнулся я. - Слушайте! Мы захватили автомат, убив двух охранников, и выбрались из подвала по их трупам. Знаете, как по лестнице, очень удобно. А потом стреляли во всех, кто попадался нам на пути, неважно, мужчина, женщина или ребенок. Расстреляли целый магазин.

- Это можно считать исповедью? - поинтересовался авва Исидор.

- Для исповеди нужен священник.

- Во времена моей молодости еще сохранялись публичные исповеди перед общиной, - заметил Map Афрем.

- Да, их отменили позже, - подтвердил авва Исидор.

- Так что священник - это совершенно не принципиально, - заключил Михаил.

- Все равно в моих словах нет ни капли раскаяния, - заявил я. - Так что не пройдет!

- Ну, капля-то точно есть, - возразил авва Исидор. - А может быть, и не капля. Вы бы не пытались ужаснуть нас своими подвигами, если бы они вас самого не ужасали.

- А что, автомат был один? - спросил Map Афрем.

- Да.

- И вы стреляли из него вдвоем?

- Неважно.

- Важно. То есть стреляли либо вы, либо Марк. Так кто же?

- Совершенно безразлично.

- Нет, авва Исидор, давайте пока не засчитывать это в качестве исповеди. Организуем это отдельно, и чтобы без самооговоров.

- Ну-ну.

Map Афрем вопросительно посмотрел на авву Исидора. Тот покачал головой, и я почувствовал себя безнадежно больным на консилиуме врачей. Мне явно ставили диагноз.

- Может быть, надо было все-таки попробовать экзорцизм? - тихо проговорил Map Афрем.

- Не поможет... - сказал авва Исидор - Это надолго. Возможно, нам понадобятся годы.

- Вы хотите годами держать нас здесь? - возмутился я.

- Это пошло бы вам на пользу. И пока, - Исидор переглянулся с Map Афремом, - вы останетесь здесь. Вас не будут выводить из кельи и разговаривать с вами, Только если вы захотите исповедоваться или присутствовать на богослужении - скажете об этом Михаилу. Мы будем очень рады.

- Я хочу видеть Марка.

- После исповеди.

Авва Исидор, Map Афрем и Михаил вышли из комнаты и заперли за собой дверь. Я отвернулся к окну.

Наступила ночь. За окном повисла полная луна, огромная и желтоватая. Снизу из храма раздались песнопения - громко, отчетливо. Это продолжалось до самого утра, я не мог заснуть. Надо было бежать. Меня ужасала перспектива провести годы среди этих молитв, постов и занудных монахов. Где же Марк? Почему он до сих пор не устроил побега? Даже раненому ему нетрудно справиться с полутора десятками безоружных людей, изнуренных постами и ночными бдениями. Да жив ли он?

Эта мысль мучила меня весь следующий день. Михаил не разговаривал со мной, не смотрел на меня и не отвечал на вопросы. Меня уже тошнило от этих фиников! Я чуть не запустил в бедного инока тарелкой, но, по-моему, он относился ко мне с тайным сочувствием, и я сдержался.

Наступило утро второго дня моего строгого заточения. Михаил был как-то особенно светел, но героически молчал. Он поставил передо мной стакан воды... И все. Я с недоумением посмотрел на этот "завтрак".

- Это что?

Он улыбнулся, но промолчал.

- Сволочи! Теперь вы решили морить нас голодом? Думаете, так я сдамся?

- Это совсем не то! - не выдержал Михаил. - Просто сегодня Великая Суббота, и по нашему уставу ничего нельзя вкушать, кроме воды. Вчера, в общем-то, тоже, но для вас сделали поблажку.

- Поблажку, значит? Где Марк? Я хочу убедиться, что он жив!

- Вы будете на пасхальном богослужении?

- Да!

Я согласился не потому, что так быстро сломался. Я вовсе не сломался. Просто надо было действовать, а я не мог действовать без Марка.