Чтение 18–й страницы книги ~Посол Господина Великого~

- Матоня!

- Знаешь его, человече?

- Кажется да... причем не только его.

Задумался Олег Иваныч - ситуация-то неожиданно оказалась еще хуже, чем он предполагал. Всякими возможными осложнениями чреватая.

- Бежать тебе надобно! - шепотом посоветовал Степан. - Бежать!

Последние слова Степанко прошептал столь яростно, что зашевелился на своем ложе волхв.

- Тсс! - Олег Иваныч закрыл отроку рот рукою. - Сам знаю, что бежать... Ты-то пойдешь со мною?

- Куда? - отрок тоскливо взглянул в сторону. Видно, не очень-то сладко жилось ему у разбойного волхва Кодимира. Хоть и была надежда на Олега Иваныча слово...

Словно в ответ на его печаль, где-то неподалеку в лесу, за островом, снова завыл волк. Заворочался, заругался на лавке Ограй - лысый слуга волхва.

- Воет и воет, - поежился Степанко. - Не первый день уже. Ребята говорили - недавно в Силантьеве - это деревня тут, рядом с Явженицами - волк младенца унес. Врут! - отрок невесело усмехнулся. - Не волк то, оборотень! Сытые сейчас волки-то, а этот... Ишь, развылся...

- Хо! Так я не очень и далеко, оказывается. Как, говоришь, деревня-то прозывается?

- Силантьеве. По хозяину новому, человеку служилому. А что?

- Да так, - Олег Иваныч поднялся на лавке, пристально взглянул на отрока: - Скажи-ка, Степа, хочешь ли отстать от татей?

- Хочу, - с надеждой прошептал отрок. - Да только некуда. Ни родных у меня не осталось, ни знакомых каких...

- Найдем знакомых. Слушай...

До утра почти прошептался Олег Иваныч с отроком, на спящих татей косясь. Воспрянул духом Степанко, про Силантия Ржу услышав. И так-то по округе про Силантия молва хорошая шла. Справедливым показал себя хозяином, мужичков зазря не обижал, наоборот - привечал всячески. Да и у государя в чести - сунься кто! Охотиться страсть как любил - то Степанке любо, сам охотник. Эх, хорошо бы к Силантию...

- В холопы обельные не пойду, - качал головой отрок. - А в служки - пожалуйста! Да по охотницкому делу...

- Кто ж тебя вяжет в холопы-то? К чему приучен, тако и там будешь. Чай, знаешь зверье-то всякое?

- А как же! И берлоги, и тропинки звериные. Вот только... - отрок смутился, - ведун я, хоть и крещен был когда-то.

Замолк Олег Иваныч. Сказал, подумав:

- Ничего, что ведун... был. То не главное. Молись чаще Господу, Степа! Он простит. Да в монастырь какой сходишь, покаешься...

Решили вдвоем уходить, сразу. Сперва-то Олег Иваныч планировал Степана в Силантьеве отправить, обсказать, что да как. Да, вишь, в последнее время не отпускал от себя отрока волхв Кодимир, не доверял, видно.

Целый день притворялся Олег Иваныч - словно зубами маялся. К вечеру заснул вроде. К тому времени Степанко тут же, на острове, рябчика запромыс-лил жирного. Разделал, побросал в котел, сыпанул вместо соли (не было соли-то, кончилась) приправ разных поболе. Столько сыпанул, что, как поели, сморил шильников сон. И волхва, и слугу его, Ограя, и двух парней-разбойничков. Храп стоял - святых выноси, хоть и не простая изба то была, а капище поганое.

На дворе тьма-тьмущая, хоть глаз коли. То беглецам на руку - Степанко болотные тропы - глаза завяжи - знал, а кто прочий... поди-ка, пошастай! Сгинешь в трясине холодной, не ходи к бабке! Правда, насчет Терентия опасение было - болото не хуже Степанки знал волхв - как бы не проснулся не вовремя. Потому - поспешать надо было.

Одетые в высокие сапоги из лошадиной кожи (позаимствованные у разбойников), Олег Иваныч и Степанко осторожно выбрались из избы и скрылись в еловых зарослях. Быстро пройдя лесом, они спустились к болоту, покрытому желтоватым туманом. Закачалась, зачавкала под ногами холодная жижа. Где-то впереди черной стеной стоял лес. Ветер развеял тучи, и теперь на фоне звездного неба выделялись угловатые вершины елей. Тишина стояла... Нет!

Тишину ночи внезапно нарушил истошный волчий вой! Не тоска слышалась в нем, а жуткая лютая злоба. Словно не волк то был, а отвратительный богомерзкий демон. Олег Иваныч поежился, крепче сжав рукоять прихваченного в капище ножа. Шедший впереди Степан обернулся.

- Ишь, развылся-то, - со страхом прошептал он, и шепот его разнесся далеко по болоту, отражаясь от высоких холмов Черного леса. Вой вдруг резко оборвался, словно дикое ночное чудовище услыхало шепот мальчишки.

Олег Иваныч перекрестился. Где-то впереди послышалось утробное ворчанье.

- Постой-ка, - предостерегающе поднял руку Степанко. - Вон на той кочке постоим чуть... Не нравится мне этот вой... да и ворчанье тоже. Заговор честь буду...

Олег Иваныч согласно кивнул. Он и сам чувствовал себя не вполне в своей тарелке - то воет вокруг кто-то, то рычит - поди-ка пойми кто, обычный волк или оборотень? Потому - с заговором Степа хорошо придумал. Может, и поможет заговор-то, отпугнет волкодлака.

- На море Окияне, на острове на Буяне, - вполголоса, вполне традиционно, начал отрок, отнюдь не баловавший слушателей разнообразием вступлений. - На полой поляне светит месяц, в зелен лес, во широкий дол, на осинов пень. Вкруг пня ходит волк мохнатый, на зубах его весь скот рогатый. А в лес волк не заходит, и в дом волк не забродит... Месяц-месяц, золотые рожки, притупи ножи-рогатицы, измочаль дубины, напусти страх на зверя, человека и гада, чтобы они серого волка не брали, теплой с него шкуры не драли. Слово мое крепко, крепче сна и силы богатырской!

- Пропади, сгинь, нечистая сила! - вытащив из-под рубахи нательный крест, как смог, завершил заговор Олег Иваныч.

Смолкло рычанье. Не слышен был и вой мерзопакостный. Только где-то сбоку затрещали кусты да вспыхнули на миг чьи-то глаза желтыми искрами. Вспыхнули - и пропали.

- А ведь, похоже, прогнали волка-то! - покачал головой Олег Иваныч. - Пойдем, что ли? Иль так и будем в болоте сидеть?

- Пошли, - согласился Степанко. - Только осторожно. Мало ли...

Вышли на твердую землю, к плесу. Затрещал под ногами лед в мелких лужицах, по лицу хлестнули мохнатые еловые ветки. Олег обернулся: на востоке, за островом, небо окрасилось алым. Однако не мешало б прибавить шагу.

Подмораживало - хоть и в полушубках овчинных были путники, а все ж сырые-то ноги о себе знать давали. Эх, костерок бы... Да нельзя! Спешить надобно - до Силантьева, чай, недалече. Вон, уж слыхать, как собаки лают! Ну так чего ждать? А ну, ноги в руки... Размахнулся Олег Иваныч через распадок перепрыгнуть... Разбежался, распадок-то уже хорошо был виден... Не слушал, что там кричал Степанко... Прыгнул...

Словно острые акульи зубы сдавили правую ногу!

Адская боль пронзила тело, разнеслась по жилам электрическим током. В глазах потемнело... нет, сознанья не потерял Олег Иваныч, стон сдержав, сел на земле удрученно. На большого зверя капкан насторожили охотнички. Туда прямиком и ухнул... как Юрий Деточкин в чужой "Волге". Улыбнулся Олег Иваныч, фильм старый вспомнив, - надо же, угораздило...

Попытавшись створки разнять, вздохнул тяжко Степанко. Двум мужикам бугаистым та работа по силам, не ему. Пытались вместе - нет, не идет капка-нище, не поддается. Ну, что ты будешь делать? Да и в ноге боль жуткая - не перелом ли, часом? Ну, освободятся, а дальше? На Степанке верхом ехать? Нет, не обойтись, видно, без мужиков-то...

- Степан, до села далеко ли?

- Не очень. Хочешь, чтоб сбегал? Кивнул Олег Иваныч, от боли поморщился:

- Сам-то хозяин, Силантий Ржа, вряд ли в деревне. На Москве должен быть. Харлама сыщешь либо Онисима, церковного старосту. От меня поклон передашь, дальше путь покажешь. Не заплутаешь?

- Да что ты, мил человече?

- Ладно, верю, что не заплутаешь. Ну, с Богом!

Степанко бросился было в кусты... но тут же вернулся:

- А ты-то как же? Вдруг зверь какой аль людина лихая? - Отрок осмотрелся вокруг - светало. - Давай хоть ветками прикрою...

Набросав вокруг Олега Иваныча пушистых еловых веток, Степанко кивнул на прощанье:

- Свидимся... - и исчез среди седых елей. Ни одна веточка не хрустнула под ногами.

Олег Иваныч устроился поудобней - нога ныла, конечно, но так, терпеть можно, ежели не очень шевелиться. Сколько там до Силантьева? Собак слышно, значит, примерно версты три... может, пять-семь, не больше. Прибавим пересеченную местность - часа два туда-обратно, плюс там с час на поиски нужных людишек. Всего около пяти часов выходило. Н-да-а... Не фонтан. Но - что оставалось делать?

Первые лучи холодного солнца упали на такую же стылую землю, позолотив голые ветки орешника, обступившего небольшую поляну. Быстрая серая тень мелькнула в кустах. Мощные когтистые лапы вынесли на поляну матерого волка. Огромный - раза в полтора больше своих собратьев - зверь принюхался, повел носом. Хвост его чуть подрагивал, на загривке шерсть дыбилась колом. Что-то не понравилось ему в утренней тишине леса. Хищник настороженно обернулся... и в тот же миг исчез в зарослях, словно и не было его тут никогда.

Поскрипывая подпругами, выехали на поляну всадники. Кони заржали вдруг, запрядали ушами.

- Волка, видно, учуяли, - успокаивая лошадь, сипло произнес один из всадников, в длинном теплом кафтане, заячьей шапке и подбитом волчьей шкурой плаще. Поднимался вверх пар от дыхания, узкая козлиная бороденка вся покрылась инеем.

- Их только не хватало, - махнул рукой другой конник, приземистый пожилой мужичина с каким-то звероватым взглядом. - Мало нам своего волка, а, Митрий?

- Уж ты и скажешь, дядько Матоня, - ухмыльнулся Митрий Упадыш. - Поехали-ко лучше к болотине, чай, тут спуск-то?

- Тут должен быть. А вона, тропа-от...

Придерживая лошадей, шильники осторожно спустились к болоту. Пахнуло холодным смрадом.

Деревня Силантьева - три двора - дальше, за околицей - Жабьево, чуть подале - Саймино, ну, а совсем уже далеко - Явженицы, большое село, погост. Вышел из лесу отрок, пересек поле - вот и деревня. Постучался в первую же избу.

- Чего ломишься, паря? - неприветливо осведомилась вышедшая из избы крестьянка с вилами наперевес.

- Харлама ищу... аль Онисима...

- А зачем те Хардам да Онисим? - крестьянка с подозрением оглядывала мокрую одежду парня. Да и поцарапанное лицо пришельца тоже ей не очень понравилось. - Ну, говорить будешь ли? - женщина зачем-то обошла гостя слева... зачем-то? Эх, Степанко, Степанко, совсем ты нюх потерял, расслабился... Покуда баба те зубы заговаривала - двое парнищ с дубьем увесистым с тыла тебя обошли.

- А ну, имай его, робята!

Имай! Вот так-то! А и поделом - неча ворон считать, когда в чужую деревню входишь!

- Куда его, тетка Матрена?

Степан - вырываться:

- Да пустите! Да я ж сам к вам. Да мне бы Онисима... От Олега Иваныча я...

- Не знаем никакого Олега Иваныча. А Онисим на охоту с утра ушедцы, волк-то всю ноченьку выл - так за волком тем...

- Веди его, робяты, в амбар. Придет Онисим, ужо разберется.

- Да не могу я в амбар, там человек в лесу погибает! Да что ж вы... Эх... люди-и....

Не больно-то слушали Степанку. Шляются тут всякие, потом лапти пропадают. Посиди-ка пока в амбаре, паря, покуда Онисим не явится, раз он те так уж нужен. А мы - люди маленькие. Сиди...

Вот и сидел Степанко. Холодно в амбаре, темно. Попрыгал, чтоб согреться. Помахал руками. Щелочку в досках расковырял... Глядь - а в щелочку то острие рогатины так и впилось! Хорошо, глаз успел убрать.

- Еще что расковыряешь - руки обломаю, - заверил страж - давешний парень - и нехорошо рассмеялся. - У меня не убежишь, шильник!

Уселся наземь Степанко, лицо опустил в колени. Плакал... От обиды плакал, бессилья и злобы.

...Митря Упадыш с Матоней, на краю болотины стоя, все глаза проглядели. Ну, где там Терентий с людьми верными? На пятницу ведь тогда уговаривались. Иль - не пятница сегодня? Нет, пятница! Так где ж парень Терентьев, чтоб ему пусто было?

Так и не дождались парня. Сам Терентий чрез болотину со слегой пожаловал. Митря с Матоней удивились.

Нате-здрасте вам, люди добрые! Убег, сказал, парень его, Степанко. Теперь как бы не разболтал про остров-то, не провел бы кого тропами тайными.

Ну, упустил - так лови! Да головенку открутить сразу, чтоб проблем не создавал лишних. Не один убег? А с кем? Впрочем, нам то неинтересно. С мужиком? Что за мужик? Купчина? Ну, невелика потеря. Вот отрок, да, ведает, гад, все тропы тайные. Помочь половить? Ха... Ну, ежели за треть от того обоза сговоримся... Не сговоримся? Твое дело. Ну, мы поехали. За четверть? Гм... Ин - ладно... Поможем, так и быть! Только смотри, Терентий, уговор не забудь. Ну, говори, куда тут убежать-то можно?

Силантьеве, Саймино, Жабьево... Явженицы... Это, что ль, где погост? Угу... Знаем. Ну, ты, Терентий, со людищи - в Силантьеве да Саймино, а мы - в эти... в Явженицы да Жабьево. Не могли далече уйти, не сподобились. А не в лесу прячутся? Ну, ужо в путь, неча тут рассусоливать.

...Приехали в деревню, в первую избу стукнулись.

- Хлеб да соль, хозяюшка!

Матрена на двор вышла, поклонилась. Одначе смотрела строго. Парней кивком подозвала - мало ли. Нет, вроде не озорничают, не шалят, люди-то незнаемые. Все больше вежливо да с поклонами. Богомольцы, мол, на моленье едем. Да вот беда, ночевали в лесу, дак шпыни какие-то все припасы унесли. Не видали шпыней-то? Мужик собой видный да мелкий такой отрок, волос длинен, сапоги мокрые?

Не видали ль? Мужика не видали, а отрока... Как не видать? Не тот ли отрок у нас в амбаре сидит? А ну, пошли, странники...

Подошли к амбару... Матрена с опаской дверь отворила - всего можно ждать от звереныша - аи нет уж там никого! Только ветер в щелях свищет, так-то! Сбег, поганец! Как отлучился сторож - так и сбег, сволочуга богопротивная! Ну, что ты будешь делать? Однако далеко не убежал еще! Ловите...

Плюнул Терентий, с Матреной раскланялся - вскачь пустил конников. К лесу, да к болоту, да к Саймину. К Жабьеву да Явженицам не стали скакать - там и без них, ежели что, управиться есть кому.

Из оврага выскочив, Степанко оврагами, оврагами ломанулся. К околице выскочил - люди. Эх, не судьба к лесу. Значит - вон та дорожка, к Жабьеву. Там, может, и Харлама повстречать удастся, а то и самого господина Силантия, служилого человека княжеского.

...Охотники по лесу ехали не торопясь. Впереди - Онисим Вырви Глаз, староста церковный. Рогатина при нем, за плечами лук со стрелами, так же и у иных охотников. Силки да капканы проверить выбрались - покуда погода не мокрота да не снег, вон солнышко светит. Пару рябчиков взяв да зайца, на поляну к болотине съехали - только тень серая в кустах промелькнула! Вот он, волк-то! Ату его, ату! Бросились все за волком. Орали, метали стрелы. Нет, опять волчина хитрей оказался! Оврагами ушел, сволочь! Знал, где уходить. По оврагам-то - только лошадям ноги ломать. А пешком не угонишься, за волком-то. Так и ушел волк. Оврагами, таясь, мчался. Выскочил было на поле - нет, люди там - не охотники, по виду-то, однако ж на конях да оружны. Фыркнул волк, в овраг обратно запрыгнул. Глянь: а впереди - человек. Тоже от кого-то бежит, таится! Небольшой совсем человек, недоросток, такому шею перекусить да полакомиться. Вот и добыча. Осторожнее стал волк, тихой сапой за отроком по оврагу покрался. Момент выбирал - прыгнуть... Что там, в руке-то, у человека? Никак, нож острый? Тогда рано еще прыгать-то, погодить чуток надо. Пока дыханье собьет да подустанет чуть...

Ни шатко, ни валко - а чего спешить, отрок-то пропавший не их, а Терентия забота - скакали по дороге Митря с Матоней, лед на лужах ломая. В Жабьеве не видали никого, Явженицы вот только остались, ну, и остальные деревни, да лес еще... Угрюмился в седле Митря, на хозяина своего дулся, Ставра-боярина. Ему-то хорошо, Ставру, приказал имать и везти, так имай и вези! Нет, чтоб тут прихлопнуть Олега-то этого чертова. Мало он им в Новгороде крови попортил, так еще и здесь с ним возись. Так ведь и не словили!

Сплюнул на скаку Митря, глазами по сторонам позыркал. Чу! Мелькнуло что-то в овраге... Тьфу ты, черт, - волк! Нужен он больно...

Матоня с плеч лук скинул - развлечься, наложил стрелу нехотя... Выстрелил, не смотря особо... Дальше поскакали - за холмом уж Явженицы должны показаться.

Описав в воздухе пологую дугу, каленая стрела Матони впилась Степанке прямо в правый бок! Острая боль пронзила тело, забегали в глазах искры, подкосились ноги. Сшибая кусты, упал лицом вниз отрок, взыграла на губах кровавая пена. Последний раз взглянул Степанко вокруг. Пожухлая, тронутая морозом трава, лужа... Последний раз... Хотя, кто знает, может, и выжил бы? Если бы не волк... Волк... Дождался-таки серый своего часа! Прыгнул, рыча, вонзил зубы в тонкую шею. Хрустнули кости, кровь на траву брызнула. Поднял к небу кровавую пасть хищник, заворчал победно и кинулся с остервенением терзать теплое мясо. Запахло кровью...

- Пес с ним, с волком, - махнул рукой Онисим. - Не догоним уже. Хоть капканы да ловушки проверим...

Разъехались мужики по лесу. Один, парень молодой, вдруг в обрат примчался. Глаза круглые.

- Там! Там!

- Что там? Говори толком...

- Человек в ловушку попался!

- Что за человек? А ну, глянем...

Лошадей в лесу спрятав, подошли осторожненько, за елями хоронясь.

Точно - человек. Ветками укрылся, лежит опасливо, по сторонам зыркает. Кивнул мужикам Они-сим. Подняли копья, навалились разом, ветки еловые разбросали...

Нож мелькнул в руке чьей-то. Казалось, прямо Онисиму в сердце летел. Да застыл по дороге. Ножик выкинув, улыбнулся лежащий:

- Ну, здравствуй, друже Онисим!

- Господи! Олег, свет Иваныч!

Обратно в деревню полем, мимо оврага ехали. Услыхали - словно рычит в овраге кто-то... Мигнул Онисим охотничкам. Подкрались тихохонько. Волк огроменный в овраге добычу терзал, рыча, ошметки кровавые по сторонам далеконько летели. А ну - на копья его! Обернулся серый, беду почуяв, - да поздно! Обложили уж - никуда не денешься. Прямо в глаза охотникам взглянул волк - точно смерть заглянула - страшный, с пастью кровавой. Рыкнул - да как бросится... Пару мужиков поцарапать успел, сволочь, пока не истыкали копьями. Наземь пав, завыл, издыхая, пасть окровавленную к небу поднял. Так и сдох. Радовались охотники - экий вол чина, трофей знатный... Онисим на тело глянул растерзанное... Охнул да перекрестился. Не тот ли отрок, о котором господине Олег говаривал? Позвал мужичков Онисим - на руках Олега Иваныча принесли осторожно. Глянул Олег... Да так и застыл камнем. Не на лицо смотрел - не было лица-то, не на кишки-ошметки кровавые... на сапоги. Те самые сапоги-то... Болотные... Степанкины...

Худо сделалось Олегу Иванычу - уж давно так худо не было - побледнел весь, с лица спал, даже про ногу позабыл пораненную. Останки растерзанные велел на рогожку скласть.

Схоронили... Как положено схоронили, с отпеванием. Батюшка сомневался, правда, православный ли отрок изъеденный - креста-то на нем не нашли нательного...

- Православный, отче, - кивнул Олег Иваныч. - Даже не сомневайся. Истинный христианин... муки принял, как в Риме Древнем...

Принял... Все свое ведовство смертию мученической искупив. Так посчитал Олег Иваныч и решил - правильно, что с отпеванием, да на погосте... средь других-то могилок - все веселее.

Всю ночь пил Олег Иваныч. Не мальвазею, не мед стоялый - те не брали - вина попросил твореного, хлебного, что голову отшибает напрочь. В Силантия хоромах сидел, хозяин-то, приехав, обрадовался. Да только Олег Иваныч невесел был. Пил, покуда не упился совсем. А тогда улегся на лавку... Не помнил - и как. Только слова свои помнил:

- Господи! Прими душу раба твоего, Степана.

Неласково встретил Олега Иваныча Новгород, Господин Великий. Холодом, грязным, перемешанным тысячью ног, снегом, метелью. Казалось бы, притих, притаился побежденный город, схоронился, подальше от глаз московских, - ан нет! Все так же неумолчно шумел Торг, все так же дрались на мосту через Волхов, все так же благостно звонили колокола храмов. Только над Софьей каркали черные вороны. Много было их - не с десяток, сотнями - и откуда взялись только? Сидели на голых деревьях, наглые, нахохлившиеся, неподвижные - кар! кар! - только ежели кидали мальчишки камни - перелетали лениво. Шептали в народе - не к добру то.

Из храма Софийского вышел Олег Иваныч, прихрамывая, за упокой одну свечку поставив и две - во здравие. На ворон покосясь, во владычные палаты поднялся, по крыльцу каменному, с перильцами узорчатыми. Обрадовался ему Феофил-владыко - не чаял уж и живым увидеть. Усадил, пирогами потчевал, про Москву расспрашивал, про Ивана... То понятно - хоть и осталось покуда вече в Новгороде да Господа, а все одно - под Иваном теперь город, словно девка базарная. Хмурился Олег Иваныч - уж слишком легко расстались новгородцы со свободой. Пока-то вроде не очень-то чувствуется, ан погодите, вспомните еще вольные времена, когда кровью своею умоетесь. Пожалуй, лучше всех понимал это Олег Иваныч - видел и Новгород, и Москву, с Феофилом знаком был, и с Иваном Васильевичем, князем великим. Мог сравнивать. Да, может, и беспорядливо было в последнее время в Новгороде, да, бояре знатные, почитай, всю власть забрали - однако не то, что в Москве. Один человек там свободен - Иван, остальные - пыль под ногами его. Почувствуют то и новгородцы скоро, и чем сильнее будет Иван - тем меньше свободы. И так уж шныряют по городу московские служилые люди - выискивают чего-то, вынюхивают. Ничего, был уже подобный позор у Новгорода - мир Ялжебицкий, да оправился город. Выстоит и на этот раз. Верил в то Олег Иваныч.

Мясной день на Торгу был сегодня. Туши мерзлые, свиные, да бычьи, да прочие на поддонах красными рядами лежали. Тут же их и рубили - продавали, что кому надо: кому бок, кому окорок. Потроха окрест кровавились - сороки с воронами их по округе растаскивали. Кричал народ - торговался...

С грустью смотрел на Торг Олег Иваныч, в родной город возвратился, оказалось - чужой город-то! И не было теперь у Олега Иваныча в городе этом ни кола, ни двора. Усадебку на углу Ильинской и Славны московские дьяки конфисковали. С подачи боярина Ставра. В большую силу вошел боярин - старых знакомых и не узнавал совсем, так, цедил что-то сквозь зубы, когда кланялись. Тех, кто спину не гнул, - а таких еще много было, не привыкли к московитскому рабству - примечал особливо, потом мстил. Феофил Олега предупредил - чтоб опасался Ставра, да Олег-то Иваныч куда как лучше владыки то знал. Вообще не хотел заезжать в Новгород, да все концы здесь остались. На дальний погост, Софью с Гришаней вызволять, один не поедешь. Спутники нужны, люди верные. А где их взять-то? Оглоеды с дедкой Евфимием смертию геройскою в битве Шелонской пали, так же и Пафнутий, старый слуга скособоченный, да и Акинфий-сторож. Вечная им память, упокой, Господи! Геронтий, палач-лекарь? Исчез куда-то Геронтий после Шелонской битвы, может - и сгинул, а может - на чужую сторону подался, никак невозможно ему было под московитами. Дай Бог, выбрался Геронтий, в таком разе - счастия ему и удачи... ну, а ежели все ж таки сгинул - то Царствие Небесное... (В Выборге-городе в тот момент икнулось Герозиусу-лекарю - тот тоже об Олеге Иваныче да о всех знакомцах Бога молил, не навечно в Выборге поселился Геронтий - выждать решил чуть, а как уляжется все - обратно в Новгород пробираться...)

Панфил Селивантов не успел к Шелони - только что от свеев вернулся. Контакты наладил - купцы тамошние еще звали. Приехал домой - а тут такое... Ополченьем Панфил заведовал - что на стенах новгородских врага ждали. Не дождались. Уехал Панфил в Тихвинский посад - кузнецы тамошние далеко искусством славились, - покуда в Новгороде не до замков - тихвинцы на то сгодятся. Шелонь - Шелонью, а торговлю бросать нельзя - кушать нечего будет. Короче, не было Панфила в Новгороде...

Олексаха? Тоже наверняка погиб. Хотя... Все домочадцы с Ильинской на глазах погибали, а вот Олексахиной смерти не видел Олег Иваныч, как, к слову, и Геронтия. Так, может, и жив? Скорее всего... А где может быть Олексаха? Либо на Нутной, у Настены своей, либо - на Торгу. Ехать надобно.

Не советовал Феофил-владыко по городу ездить, ой, не советовал. Узнают, доложат Ставру - не было бы беды! В монастыре бы лучше схорониться дальнем... Кивал Олег Иваныч согласно, владыку слушая, а сам свое думал. Настену на Нутной улице - сожительницу Олексахину - навестить обязательно надо было. Не объявлялся ли сбитенщик? Да и Ульянка там должна гужеваться... ежели довез ее Стефан Бородатый, дьяк государя московского.

Полушубок медвежий надел Олег Иваныч, воротник поднял, шапку бобровую - на глаза. Поди - узнай. На конюшне с разрешения владыки лошадь взял белую. Стегнул, поскакал к мосту.

Клубился, кричал, волновался Торг. Все как и раньше, по-прежнему. Словно не было и нашествия московитского.

- А вот пироги, пироги! С визигой, лещом, белорыбицей! С пылу, с жару, кричат до пожару!

- Возьми, возьми, борода, грудинку - не пожалеешь! Да как же тоща-то? Зато навариста!

- Сбитень, сбитень, горячий...

- Пироги...

Задумался Олег Иваныч, чуть не сбил сбитенщика. Отпрянул тот, ругнулся матерно... Оглянулся Олег Иваныч, к плети рука потянулась - осадить нахалюгу.

Вместо чтоб бежать, наклонился сбитенщик, камень со снегу поднял, зыркнул нагло. А ну, попробуй, перетяни, боярин, плетью - зубами своими подавишься! Нет, не растеряли еще новгородцы свободы!

Плюнул Олег Иваныч, поворотил коня.

Оглянулся: ан сбитенщик-то - за ним! С камнем!

Ах, ты так?

Выхватил Олег Иваныч кинжал, зубы сжал яростно.

Глянь - а сбитенщик прямо к нему бросился:

- Олег Иваныч, ты ли?

Повезло Олексахе - удалося после Шелони к Новгороду пробраться. На усадьбу Ильинскую не ходил - опасаясь, у Настены жил тайно. Редко когда в город наведывался, да все ж приходилось - жить-то надо. Прежнее занятие свое вспомнил. Ульянку - прижилась-таки у Настены девка! - сбитень варить научил, сам и ходил на торжище. Не схватил никто Олексаху, хоть многие знали - Ставру-то боярину не до него было: с конкурентами, пес, расправлялся, доносы дьякам московским строчил денно и нощно. Потому и жив пока Олексаха, слишком уж человечек мелкий.

- Не очень-то надейся, паря. Такая сволочь, как боярин Ставр, и самого мелкого человечишку вспомнит, будь уверен! - усмехнулся наивности Олексахиной Олег Иваныч. - Ну, на Нутную, да побыстрее... Нечего нам тут зря светиться.

В просторной избе Настены и ночевали. Настена - баба справная - детям своим строго-настрого запретила со двора выходить - не сболтнули чего чтоб. Ульянка - а и не узнал поначалу ее Олег Иваныч - в уголке стояла смущенно... потом не выдержала, на шею бросилась.

- Ну, не реви, не реви, девка, - гладил ее по спине Олег Иваныч, успокаивал. Сам со щеки слезу смахнул украдкой. Повзрослела вроде Ульянка, строже стала, только нет-нет - да и зальется смехом.

К вечеру обедать сели. Лепешки просяные, да щец постных похлебали - не разгуляешься особо, у Настены-то, - запили сбитнем. Потом, помолившись, беседовали.

Прислушивалась к разговору Настена, бабьим своим чутьем понимая - снова расставаться придется. Ведала и другое - и у черта на куличках пусть будет Олексаха - все лучше, чем в Новгороде. Словят его тут, не ходи к бабке! А так - пусть в монастыре дальнем отсидится, вон, Олег Иваныч-то, гость дорогой, как раз тоже собрался на богомолье. И ему невместно в Новгороде оставаться. Ну, тем и лучше - двое-то, не один. Кого еще? Геронтий? Нет, не слыхал Олексаха про Геронтия. Может, и жив, да в Новгороде его никто не видал. Селивантов, Панфил, староста купецкий, Олега Иваныча приятель-собутыльник старый? Хм... Он на Шелони не был - тут, в Новгороде, ополченье организовывал, вместе с Макарьевым Кириллом... ну, с кем в прошлый год посольством в Литву ездили. Оба московитских шпионов опасаются. Потому - и найти их в городе - дело дохлое. Скорее всего, к свеям торговать уехали, в Выборг-город, али так ушкуйничают... А Панфил, еще сказывали, ежели и не у свеев уже, то в Тихвин подался - за кузнецким товаром.

На лавке дальней кудель чесали на пару Настена да Ульянка-девка. Песен тягучих не пели сегодня - прислушивались, о чем там мужики шепчутся.

А те до ночи разговаривали. Ульянка на печи к самому краюшку прилегла - слушала.

С утра собираться начали. Настена муки насыпала, да пирогов, да мясца вяленого, что на черный день за печкой лежало. Собрала котомки. Простились быстро - ив путь. Сначала на владычный двор заехали. Повезло там - чернецы как раз паломничать собирались по дальним монастырям да погостам - к Тихвинской Пресвятой приложиться. Пешком шли - труден путь, длинен - так на то и богомолье. Христос, чай, больше терпел. Олег Иваныч с Олексахой, скуфейки монашеские натянув, совсем незаметны стали. Из ворот, обедню отстояв, вышли. Мост прошли, да по Пробойной, да по Московской дороге. К Федоровскому ручью подходя, пастись стали особливо, Олег Иваныч с Олексахой в середину паломников вклинились, головы в плечи втянув. Глазами по сторонам рыскали, не покажется ль кто знакомый... Нет, Бог миловал. На усадьбу Ставрову глянули - топоры там вовсю стучали - артель плотницкая два терема возводила, взамен сожженных. Тын новый уже красовался - высокий, крепкий, обхватистый - над воротами башня... Не боялся теперь Ставр молвы людской, не боялся, что колдуном ославят - а ну, пикни кто! У Москвы теперь в Новгороде главное слово! А боярин Ставр - рожа шпионская - Москвы первый ставленник и самого государя Ивана Васильевича любезник. Так-то! Ну, не вечер еще... видали мы таких ставленников!

Чрез ручей пройдя, у церкви Федора Стратилата остановились паломники. Красив храм, величав, строг. На куполе крест блистает. Помолились, сняв шапки...

- Господи, в добрый путь!

Защемило сердце у Олега Иваныча, обернулся на храм, словно в последний раз. Новгород, Господин Великий. Родной. Для Олега, Олексахи, Софьи... Ну, Софьюшка, ну, милая, продержитесь еще немного с Гришаней... А уж мы... А уж мы постараемся, выручим.

Никем не узнанные, из городских стен вышли - ров по Косому мосту перешли - и вот она, путь-дороженька дальняя! Перевели дух беглецы. Одно дело, почитай, сделали! Выбрались незамеченными... Теперь ищи-свищи, Ставр-боярин!

Переглянулися Олег Иваныч с Олексахой, подмигнули друг другу, усмехнулись. Ну, теперь до Тихвина!

За паломниками возы с сеном тащились от самого Торга. Не отставали, но и вперед не лезли. Аккуратно ехали. Человечек на первом возу сидел неприметный. В полушубке овчинном, треухе заячьем. Внимательно за паломниками смотрел человечек тот. Особенно - за двоими... А как поворотили возы, спрыгнул человечишко с телеги, да к монахам, богомольцам дальним. Олег-то Иваныч с Олексахой уже впереди шли, а этот, вишь, сзади пристроился. Служкой монастырской сказался, отца келаря помощником. Тоже на погост Тихвинский - по пути выходило. Ну, по пути, так по пути. Пожал плечами старшой - иеромонах Георгий - что ж, иди, мол.

Так и пошли.

Олег Иваныч с Олексахой в первых рядах... А позади - человечек в треухе заячьем.

Глава 9