Чтение 18–й страницы книги ~Пересечение Эйнштейна~

Зеленоглазый тряс меня за плечо. Я открыл глаза и первое, что увидел,
это мачете. Зеленоглазый держал его и пристально смотрел на меня.

- А?.. Что?.. - онемевшие пальцы покалывало. - Что случилось?

Дождь хлестал по губам.

Зеленоглазый кричал, губы его двигались, обнажая белые зубы. Дождь
вымыл светлые дорожки на его грязном лице и пригладил волосы. Он продолжал
трясти мое плечо, несчастный и разъяренный.

- Что случилось? - снова спросил я. - Я потерял сознание?

- Т_ы _у_м_е_р_! - Зеленоглазый сердито и изумленно смотрел на меня.
- Черт побери, Лоби! Почему ты умер! Ты позволил сердцу остановиться, а
мозгу опустеть! Ты умер, Лоби! Ты умер!

- Но я сейчас жив...

Да. Он помог мне подняться. _И _с_н_о_в_а _м_у_з_ы_к_а_.
П_о_й_д_е_м_.

Я взял у Зеленоглазого мачете. С ним я чувствовал себя лучше. Вода
заполнила всю рукоятку и сейчас на нем нельзя было играть. У несущегося по
камням потока мы нашли наших драконов и, обрадовавшись, бросились к ним.
Остальное стадо двигалось выше, по потоку.

К нам подскакал Паук.

- Где вы были? Я уже думал, что потерял вас! Езжайте по краям стада и
следите, чтобы драконы не забредали в заросли колючих груш. Они тогда
опьянеют и станут неуправляемыми.

И мы поскакали в разные стороны стада. Я обдумывал, как рассказать
Пауку о том, что произошло. Когда мне стало невмоготу сдерживать
напряжение, я повернул дракона и направил его через грязный поток к Пауку.

- Босс, Кид Смерть появился с...

Я ошибся. Обернувшийся был не Пауком. Красные волосы обвивали белый
лоб. Он оскалил свои игольчатые зубы и захохотал. Голый, верхом на
драконе, он размахивал над головой черной, с серебром, шляпой. Два древних
пистолета, с блестящими белыми рукоятками, висели у него на поясе. Когда
его дракон встал на дыбы (мой тоже запрыгал), я смог рассмотреть его голое
тело, обвитое ремнями. Когтистые ноги - в металлических стременах, к
пяткам привязаны вращающиеся металлические шипы, которыми он безжалостно,
как хищные цветы, колол бока своего дракона.

Ошеломленный, я потер глаза. Но иллюзия (с исчерченным жилками
виском, светящимся в дожде) исчезла. Онемев от изумления, я поскакал
назад, через поток, к стаду.

Джин Харлоу? Христос, Орфей, Билли-Кид - этих троих я

могу понять. Но зачем рядовые молодые писатели, как вы,

делают все, чтобы догнать Великую Белую Суку. Конечно, я

полагаю, это вполне очевидно.

Грегори Корсо "Беседы"

Дело не в том, что любовь иногда совершает ошибки, а

в том, что она неотъемлема от них. Мы загораемся любовью,

когда наше воображение наделяет несуществующими

достоинствами другую персону. Однажды фантасмагория

исчезает, и любовь умирает.

Ортега Гассет "О Любви"

Усталость сковала меня; однообразная изнуряющая работа полностью
вымотала. Дождь закончился где-то за час до того, как я это понял. И
рельеф изменился.

Слева тянулись скалы. Драконы с треском продирались через мокрые
кусты. Справа - какая-то ровная голая серая земля. Я спросил Вонючку:

- Мы будем спускаться здесь, по этому серому камню?

Он хихикнул и ехидно спросил:

- Держу пари, Чудик, что это первая вымощенная дорога, которую ты
видел. Правда?

- Да. Что значит _в_ы_м_о_щ_е_н_н_а_я_?

Ножик, скакавший рядом с нами, заржал. Вонючка отъехал от меня, ему
нужно было еще что-то сделать. И больше я об этом ничего не слышал. На
дороге неожиданно, одна за другой, появились три или четыре повозки. Меня
это поразило. Очень ловко. Это было после полудня. Но я был так утомлен,
что если бы даже все чудеса мира предстали передо мной, мой мозг бы их все
равно не воспринял.

Большинство повозок тащили четырех или шестиногие животные, смутно
знакомые мне. Я редко пугался новых животных, потому что в моем
собственном стаде часто рождались чудовищные монстры. Но при виде одного я
вздрогнул от страха.

Оно было огромно, из черного металла, совсем не похожее на других
животных, бегущих рядом. Мчалось оно быстрее всех и было почти неразличимо
в черном дыму. Некоторые драконы, не обращавшие ровно никакого внимания на
другие повозки, при виде этой отскочили и зашипели.

Едва я оправился от изумления, меня окликнул Паук.

- Это одно из чудес Браннинга.

Я стал успокаивать своего дракона, своего МЛ.

А когда снова взглянул на дорогу, увидел картину, нарисованную на
широкой подставке, установленной возле дороги, чтобы все, кто проезжал
мимо, могли ее хорошо рассмотреть. На картине было изображено лицо молодой
женщины, с льняными белыми волосами, с детской улыбкой на губах. У нее был
маленький подбородок, широко раскрытые и несколько удивленные зеленые
глаза, а улыбка обнажала маленькие ровные зубы.

ГОЛУБКА ГОВОРИТ: "БУДЕТ ЛИ ПРИЯТЕН ОДИН? ДЕВЯТЬ ИЛИ ДЕСЯТЬ БУДУТ
НАМНОГО ПРИЯТНЕЕ!"

Я по буквам прочитал заголовок и нахмурился! Я окликнул Волосатого,
скакавшего неподалеку.

- Эй, кто это такая?

- Голубка, - крикнул он, откидывая волосы на плечи. - Чудик хочет
знать, кто такая Голубка!

Остальные захохотали. Чем ближе мы приближались к Браннингу, тем
больше и больше шуток сыпалось в мой адрес. Я старался держаться поближе к
Зеленоглазому: он один не смеялся надо мной. Первый вечерний ветерок,
подувший в спину и шею, высушил пот. Я наблюдал, как драконы спускаются по
дороге, когда Зеленоглазый остановился и указал вперед. Я посмотрел вверх.
Точнее, вниз.

Мы находились на вершине горы. Если то, что я видел, находилось в
двадцати метрах от нас - это была огромная игрушка. Если же в двадцати
километрах, то это было что-то грандиозное. Дорога вела прямо к этому
белокаменному и алюминиевому сверкающему клубку над багряной водой. Кто-то
задумал и начал строить город, но потом он рос сам по себе и жил своею
собственной жизнью. Там было множество парков, украшенных кактусами и
пальмами. Деревья и ряды газонов возле одиноких зданий покрывали случайно
уцелевшие холмы зеленой шапкой. Многочисленные маленькие дома сливались в
извивающиеся улицы. Вдали из застекленных зданий выплывали корабли и
становились в гавани на якоря.

- Браннинг-у-моря, - сказал Паук. - Это он.

Я заморгал. Солнечные лучи игрались на земле с нашими тенями,
согревали спины и отсвечивали в громадных окнах города.

- Он огромен, - сказал я.

- Посмотри направо, - указал Паук, - туда мы гоним стадо. Вся эта
сторона города города живет пастушьим бизнесом. На побережье занимаются
рыболовством и торговлей с островами.

Мы проехали еще несколько плакатов. Снова показался плакат с
Голубкой, подмигивающей сквозь сумерки:

ГОЛУБКА ГОВОРИТ: "ХОТЯ ДЕСЯТЬ ПРИЯТНЫ, ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТЬ ИЛИ СТО БУДУТ
НАМНОГО ПРИЯТНЕЕ!"

Когда я взглянул на него, плакат осветился. Наверное, у меня был
удивленный вид, потому что Паук сказал:

- Плакаты освещаются всю ночь, чтобы любой прохожий мог прочесть, что
говорит Голубка, - он усмехнулся так, как будто сказал что-то очень
смешное, и свернул бич в кольцо. - Мы переночуем здесь, на плоскогорье, а
в Браннинг въедем на рассвете.

И через двадцать минут мы уже сгоняли драконов, а Волосатый готовил
ужин. Над океаном небо стало черным, а над нашими головами оставалось еще
темно-синим. Над городом вспыхивали огни фейерверков и, рассыпавшись,
падали на землю, на берег. То ли местность была такой спокойной, то ли
Паук позаботился (вы же помните, он умел), но драконы вели себя совершенно
тихо.

Позже, я прилег, но заснуть не мог. Скоро нужно было подниматься на
дежурство с Ножиком. Подошел Зеленоглазый, пнул меня ногой в плечо, и я
тут же вскочил: пережитое возбуждение все еще не отпускало меня. Я должен
буду покинуть пастухов, куда мне идти дальше?

Мы стали объезжать стадо с разных сторон. Как я уже говорил, я
размышлял: остаться одному в лесу - это вполне приятная ситуация. А вот
остаться одному среди стекла, бетона и нескольких миллионов людей....
Четыре пятых стада спало. Несколько драконов стонало, повернув головы к
Браннингу, в котором светилось все меньше огней. Я натянул вожжу и
пристально посмотрел...

- Эй, наверху! Пастух!

Я посмотрел вниз, на дорогу. На ней остановилась двухколесная
повозка, которую тащила собака. В повозке сидел горбун.

- Гоните ящериц в Браннинг? - он усмехнулся, потом откинул клеенку,
которой была накрыта повозка, покопался внутри и вытащил дыню.

- Ты голоден, пастух? - он разрезал дыню пополам и хотел уже бросать