Чтение 18–й страницы книги ~Шестая колонна~

— Но вы же не дадите им меня арестовать!

— Мы не отказываем в убежище. Может быть, дело не так плохо, как тебе кажется, сын мой. Если сегодня ты переночуешь здесь, завтра кто-нибудь может взять тебя на работу и перерегистрировать твою карточку.

— Значит, я могу остаться?

— Можешь.

Томас решил, что Джонсона уже можно оставить навсегда. Если подойдет, поедет в Цитадель для окончательной проверки, а если нет, — останется служкой при храме: помощников с каждым днем требовалось все больше, особенно на кухню. Когда прихожане разошлись, Джефф запер двери и проверил все помещение — не остался ли в храме кто-нибудь кроме постоянных помощников и тех, кому разрешили остаться на ночь. Таких набралось человек шесть; к некоторым из них Джефф присматривался, надеясь впоследствии их завербовать.

Когда осмотр был закончен, а храм убран, Джефф выпроводил всех на второй этаж, в спальни, и запер за ними дверь. Он делал так каждый вечер.

Алтарю со всеми спрятанными в нем чудесными приспособлениями непрошенное любопытство не грозило — он был защищен отдельным экраном, который включался из подвала, но на всякий случай Джефф хотел быть уверен, что никто к нему не подойдет. Ежевечернее запирание дверей, конечно, сопровождалось священнодействием, смысл которого сводился к тому, что нижний этаж — место святое и находиться там никому не дозволено.

Алекс и Джефф спустились в подвал, заперев за собой тяжелую, окованную железом дверь. Там в большой комнате стояли силовая установка алтаря, аппарат связи с базой и те самые две койки, которые Малыш Дженкинс раздобыл в их первый день в Денвере. Алекс разделся, принял душ и улегся в постель.

Джефф тоже скинул мантию и тюрбан, оставив только бороду — теперь она была у него собственная, — надел комбинезон, сунул в зубы сигару и вызвал базу.

Следующие три часа он диктовал под храп Алекса, а потом тоже лег спать.

Проснулся Джефф с каким-то тревожным чувством. Свет не горел, значит, разбудила его не утренняя побудка. Несколько минут он лежал неподвижно, потом протянул руку и взял с пола посох.

Кроме него и Алекса, мирно храпевшего на своей койке, в комнате кто-то был. Джефф был в этом убежден, хотя не слышал ни одного подозрительного звука. Он на ощупь отрегулировал посох, чтобы обе койки оказались внутри защитного экрана, и включил свет.

У аппарата связи стоял Джонсон в каких-то необычных очках сложной конструкции и с инфракрасным фонарем в руке.

— Стой и не двигайся, — тихо сказал Джефф.

Джонсон резко повернулся, сдвинул очки на лоб и несколько секунд стоял, щурясь от яркого света. Внезапно у него в руке появился вихревой пистолет.

— Лежи спокойно, дед, — огрызнулся он. — Имей в виду, это не игрушка.

— Алекс! — позвал Джефф. — Алекс! Проснись!

Алекс сел на койке, готовый действовать, и схватил свой посох.

— Мы оба под экраном, — быстро сказал Джефф. — Возьми его, но не убивай.

— Только шевельнитесь, плохо будет, — предостерег их Джонсон.

— Не делай глупостей, сын мой, — ответил Джефф. — Великий Бог Мотаа хранит своих слуг. Положи пистолет на пол.

Алекс, не тратя времени на разговоры, крутил ручки на своем посохе. У него никак не получалось то, что нужно: до сих пор Джефф провел с ним всего несколько тренировочных занятий. Джонсон взглянул на него и после недолгого колебания выстрелил в упор.

Ничего не произошло — энергию выстрела поглотил защитный экран. На лице у Джонсона отразилось изумление: оно еще усилилось мгновение спустя, когда Алекс с помощью силового луча вырвал у него из руки пистолет.

— Теперь расскажи нам, сын мой, — сказал Джефф, — почему ты решился нарушить святость храма Мотаа?

Джонсон обернулся к нему и сказал с угрюмым вызовом в голосе:

— Бросьте вы эту муру про своего Мотаа. Меня на это не возьмешь.

— Не подобает глумиться над Богом Мотаа.

— Да бросьте, я вам говорю. Лучше объясните, что это такое?

Он показал на посох.

— Бог Мотаа ничего никому не объясняет. Сядь, мой сын, и моли его и прощении.

— Еще бы, так я и сел. Нет, я сейчас отсюда уйду. И если не хотите, чтобы сюда нагрянули косоглазые, не вздумайте мне мешать. Я белого человека не выдам, но кто меня тронет, пусть пеняет на себя.

— Ты хочешь сказать, что ты просто вор?

— Лучше придержи язык. Вы тут швыряетесь золотом направо и налево конечно, всякому это интересно.

— Сядь.

— Я ухожу.

Он повернулся к двери.

— Придержи его, Алекс, — сказал Джефф. — только не причини боли.

Задача была непростая, и Алекс замешкался. Джонсон был уже на середине лестницы, когда ноги у него подкосились, и он тяжело упал, ударившись головой об угол. Джефф не спеша встал и надел мантию.

— Присмотри за ним, Алекс, — сказал он. — Я пойду на разведку.

Он поднялся наверх и через несколько минут вернулся. Джонсон лежал без сознания на койке Алекса.

— Ничего страшного, — сообщил Джефф. — Замок в верней двери был отперт отмычкой, я его снова запер. Там никто не проснулся. Нижний замок придется менять, в нем все чем-то расплавлено. Надо бы защитить эту дверь экраном, я скажу Бобу. — Он взглянул на тело, распростертое на койке. Еще не пришел в себя?

— Начал было, я вколол ему пентотал натрия.

— Хорошо. Я хочу его допросить.

— Я так и думал.

— Наркоз полный?

— Да нет, доза мала. Ровно столько, чтобы разговорился.

Томас изо всех сил стиснул пальцами мочку уха Джонсона, но тот лишь чуть шевельнулся.

— Почти полный. Должно быть, сильно ударился головой. Джонсон! Ты меня слышишь?

— М-м-м… Да.

Допрос длился долго. В конце концов Алекс сказал:

— Послушай, Джефф, а нужно нам все это выслушивать? У меня такое чувство, как будто я копаюсь в помойной яме.

— Мне тоже противно, но мы должны знать все, — ответил Джефф и продолжал допрос.

От кого Джонсон получал деньги? Что интересует паназиатов? Как он передавал сведения? Когда следующая связь? Кто еще на них работает? Что паназиаты думают о храме? Знает ли его начальник, что он здесь?

И наконец, — что заставило его пойти против своего народа?

Действие укола кончалось. Джонсон уже начинал понимать, где находится, но сдерживающие центры у него были еще отключены, и он выкладывал все начистоту, не заботясь о том, что о нем подумают:

— Должен же человек о себе заботиться, верно? Если ты не дурак, нигде не пропадешь.

— Мы с тобой, наверное, дураки, Алекс, — заметил Томас. Помолчав несколько минут, он сказал: — Кажется, он выложил все, что знает. Теперь надо решить, как с ним поступить.

— Если сделать еще укол, он может рассказать что-нибудь еще.

— Ничего я вам не скажу, не заставите! — заявил Джонсон, не зная, что уже рассказал все.

Томас тыльной стороной руки ударил его по лицу.

— Заткнись! Сделаем укол, и заговоришь как миленький. А пока помолчи. — Он повернулся к Алексу: — Конечно, есть шанс, что из него можно будет выкачать что-нибудь еще, если отправить его на базу. Но вряд ли, и к тому же это трудно и опасно. Если нас с ним поймают или если он убежит, пиши пропало. Я считаю, лучше всего покончить с ним прямо сейчас.

Потрясенный Джонсон попробовал привстать, но Алекс с помощью посоха уложил его обратно.

— Эй, о чем вы там говорите? Это же будет убийство!

— Сделай ему еще укол, Алекс, чтобы не мешал.

Хау молча взял шприц. Джонсон сначала пытался увернуться, потом начал биться, но в конце концов укол подействовал. Хау выпрямился. Лицо у него выражало такую же тревогу, как только что — лицо Джонсона.

— Ты действительно собираешься это сделать, Джефф? Если да, то имей в виду — я не обещал, что пойду на убийство.

— Это не убийство, Алекс. Это казнь шпиона. Хау закусил губу.

— Не вижу ничего плохого в том, чтобы убить человека в честном бою. Но связать его и потом прикончить, как свинью, — это уж слишком.

— А казнят всегда так, Алекс. Ты когда-нибудь видел, как умирают в газовой камере?

— Но, это все-таки убийство, Джефф. Мы не имеем права его казнить.

— Я имею на это право. Я здесь командир отдельной части, и у нас идет война.

— Но черт возьми, Джефф, его не судил даже военно-полевой суд.

— Суд нужен для того, чтобы установить, виновен человек или нет. Он виновен?

— Ну конечно, виновен. Но человек имеет право на то, чтобы его судили.

Джефф тяжело вздохнул.