множество крови, и ты сразу же много крови потратишь впустую.
снова Руизу.
останется с тобой, пока ты не выполнишь свое дело. Она будет приходить к
тебе, если ты не будешь работать с должной эффективностью. Да, придет
момент, и ты полюбишь свою работу всей душой. О да! - Геджас говорил с
оттенком ярости, это было первое чувство, которое у него заметил Руиз.
Геджас вскочил на свой летательный пузырь. - Ты, однако, наглец. Тебе
пришлось бы работать здесь долгие годы, пока тебе удалось бы отправить на
тот свет столько же людей, сколько ты уже отправил. Мы же знаем твою
репутацию и твою биографию, Руиз Ав. Ты много столетий уже сеял смерть по
всей галактике. А?
исчез. Руиз услышал, как жужжание аппарата исчезло в тишине бойни.
происходило.
полосой, которая приковывала его к креслу. Проходили минуты, и боль
становилась все сильнее, пока ему не пришлось сесть, скорчившись вокруг
этой боли, вспотев и скрипя зубами.
скрип тележки.
которое постепенно привело его в состояние стонущего, бессмысленного
существа, которое не знало ничего, кроме муки. Когда конвейер наконец
принес ему его первую жертву, он сперва не почувствовал никаких других
эмоций, кроме облегчения. Он поднялся на ноги, когда тележка остановилась
у края платформы.
платформы, сжимая нож.
он сонно улыбнулся Руизу. У него были темные волосы и голубые глаза. Ему,
должно быть, было не больше семи-восьми лет обычного земного
летоисчисления. Веревки, которые привязывали его к тележке, казались
слишком большими для него.
он упал на стальной пол, не в силах ничего делать, только слабо
подергиваться. Он не мог дышать. Если можно было так сказать, боль была
еще страшнее, чем раньше. Он пытался что-то сказать и не мог. Дыхания у
него не оставалось. Зрение его помутилось, и он упал во тьму.
- сдавленный приглушенный звук, который наполнял бойню. Мука прошла, по
крайней мере, на время. Он осторожно сел.
рупор. Голос Геджаса раздался из него жестяным шепотом.
умереть в страхе, и это будет твоя вина.
даже этот малыш не настолько глуп. Нет, ты должен выполнить эту работу. И
продолжать, пока Желтый Лист не сочтет, что ты достаточно поучился.
снова накажу тебя болью, мальчик будет лежать тут еще дольше, пока ты не
придешь в себя. Ты издаешь страшные звуки, когда ты лежишь без чувств. Ты
хочешь, чтобы его страдания продолжались?
Малыш перестал плакать, хотя губы его дрожали и глаза были широко открыты.
не важно, твоей рукой он будет зарезан или чьей-то еще. Боль в конце
концов тебя убьет, а Желтый Лист велела мне терзать тебя болью, пока ты не
выполнишь то, что она приказывает.
так нежно, как только мог. Малыш что-то сказал на языке, которого Руиз не
знал. Почему-то это показалось ему самой страшной жестокостью - он даже не
мог утешить малыша на том языке, который он понял бы.
подъедет.
тоном, на какой только мог решиться.
проскользнул своими длинными пальцами убийцы за уши малыша, нажал на
артерии покрепче.
остановилось. Потом он взял нож и сделал остальную работу.
засмеялся.
Время, казалось, остановилось. Он сумел вообще ни о чем не думать.
убил ее.
пятном, в котором не было ничего человеческого, ничего, что можно было бы
назвать иначе, чем мясом для его ножа.
поверхностью. Кореана похлопала по панели управления, пот блестел на ее
дорогом лице. Мармо играл в свои бесконечные игры против своих
сопроцессоров в темном углу маленькой каюты.
молчащие моторчики.
резню, которая творилась на поверхности, по всему морскому древнему городу
Моревейнику.
каким-нибудь чудом мы выберемся из Моревейника, давай убежим к северным
космопортам, вернемся к "Черной слезе", заберем наши пожитки и покинем
Суук. Разве в этом плане нет для тебя искусительной прелести? Разве тебе
не хочется жить?
коротко.
полумеханическом лице нечто, что она все чаще и чаще замечала за прошедшие
недели. Это выражение лица явно говорило: ты безумна!
вернулся к своим играм.
какое-то страшное место и снова оставил одну.
побывать. Она была пропитана атмосферой такой безнадежной жестокости, что
сочла невозможным сохранить даже ниточку надежды, что Руиз Ав снова найдет
для них возможность выжить. Его небольшие чудеса, которые он творил для
них, показались незначительными по сравнению с ужасами откормочной,
функцию которой она постепенно начинала понимать. Сперва она отказалась
верить, что бывают люди столь развращенные и разложившиеся морально, как
родериганцы. В конце концов, они казались людьми.
встречались люди, которые были нелюдями по любым разумным стандартам. Ну,
например, те которые стараются всячески убить в людях радость и веселье.
Такие были с нами с тех пор, когда мы только начали слезать с деревьев. Но
Родериго одно из тех мест, где бесчеловечность была возведена в ранг
религии. Ее старательно культивировали. Тут она перешла все границы
извращения.
толстых людей пришли к ее маленькой группке.
Адамов Григорий
Контровский Владимир
Флинт Эрик
Акунин Борис
Шилова Юлия
Бажанов Олег